- Оленька, да на тебе лица нет, - Алиса Фердимондовна была само участие. - Что случилось?
- Да нет, ничего, - отмахнулась Ольга Михайловна и быстро-быстро вышла из комнаты.
- Ну как же не случилось – я же вижу, - обиженно поджала губы прелестная старушка с темными бровями и будто специально уложенной прической крупной волной местами уже седеющих волос.
На самом деле на прическу постоялица интерната для престарелых тратила каждое утро минут десять – сперва распределит все волосы на две части. Аккуратно от корней до самых кончиков расчешет сначала левую половинку, потом правую. Получалась такая пышнота, что отражение Алисы Фердимондовны в зеркале напоминала самую настоящую старушку - «божий одуванчик».
Но тогда наступал второй этап и в ход шел целый стаканчик воды, в котором Алиса Фердимондовна смачивала свою деревянную расческу с крупным зубом.
Еще в юности одна начинающая парикмахерша научила ее, что самое главная задача тех, кто хочет ходить с натуральными кудрями на голове – а у Алисы Фердимондовна были именно такие, усмирить эту постоянную тягу каждого волоска к космосу – то есть попросту сделать так, чтобы уменьшилась их пушистость.
И теперь Алиса Фердимондовна каждое утро специально проводила по уже расчесанным волосам мокрой расческой. И так и оставляла, получала эффект мокрых волос, как будто она только что из парикмахерской. Аромат ее любимых духов добавлял поддерживал эту иллюзию.
Ольга Михайловна работала здесь медсестрой. Медсестричкой - как ласково называли ее дедушки всех мастей – от сухонького Ильдуса Изаховича метра шестьдесят роста до могутного почти двухметрового с красивой седой бородой по самый пояс Макара Денисовича, чем-то смахивающего одновременно и на Льва Толстого и на Илью Муромца.
И прямо сейчас Ольга Михайловна уже завершала свой обычный утренний обход по комнатам с лежачими, которые нуждались в ее уколах и прочих ежедневных медицинских процедурах.
Случилось. Конечно же случилось. Прямо вчера и случилось – Ольга 35 лет от роду осталось совершенно одна-одинешенька на этом белом свете. Ни родных, ни друзей. Подруги детства не в счет.
Родителей своих она потеряла в автокатастрофе давно, еще можно сказать в младенчестве – едва ей исполнилось три годика. Ладно, сама она в это время была не с ними. По причине болезни– приболела – что-то там с ушками. Мама сама ее в больницу определила, потому как не могла в домашних условиях своими силами справиться – стреляли ушки у ее Оленьки и все тут.
Да только больше Оля маму свою так и не увидела. И папу тоже. Сразу из больницы после выздоровления забрала ее к себе бабушка Люба – папина мама. Выправила все бумаги и растила Олю как свою дочку, о которой всю жизнь мечтала, да только вот не довелось. Был у нее единственный сын, отец Оленьки. Мужа не было. А теперь вот и сына тоже. Одна Оленька отрадой и осталась.
Да только вот аккурат вчера баба Люба тихо и умерла. Просто легла вечером спать, а утром не проснулась. Врачи констатировали остановку сердца во сне. Так бывает. И кому как не Оле об этом знать! Но вот не верилось. Совершенно не верилось. По нынешним меркам была баба Люба еще молода – 74 года ей всего-то и было.
И так не хотелось Оле возвращаться в их общую с бабушкой однокомнатную квартиру. Так ей там было одиноко, что попросилась Оля и на ночное дежурство тоже. Бабушкино тело лежало в морге – так полагалось по закону, чтобы подозрения на Олю не пали – вдруг она из-за этой самой однокомнатной квартиры решила родного человека на тот свет отправить. Мерзопакостно, конечно, но законы одни для всех писаны – без вскрытия не могут подтвердить, что смерть к старушке просто пришла. По случаю наступления ее естественной старости.
И вот уже в свое ночное дежурство рассказала Оленька все и Алисе Фердимондовне, и всем, кто с ней в одной комнате проживал. И про бабу Любу, и про одиночество свое одинокое и про родителей, коих сама она помнит смутно, и если честно сказать, то и не помнит вовсе.
Посочувствовали старушки Ольге Михайловне, друг на друга посмотрели, про приближение своих смертей подумали, да виду не подали. Шумно наперебой угощали любимую медсестричку чаем с домашним малиновым вареньем. И лимоном.
А на утро в их интернат привезли Вадима – молодого человека 25 лет с ДЦП. Навсегда привезли. Потому что интернат был не только для престарелых, но и для инвалидов, которые могли поселиться в нем хоть сразу с 18 лет, когда заканчивается официальное опекунство над ними.
Вадим практически не говорил. За что такое наказание – не только не иметь возможности ходить, как все нормальные люди, но еще и не говорить!
При всем при этом Вадим имел практически ангельский вид – большие голубые распахнутые глаза под ершистой непонятного цвета челкой. И такой же практически ангельский характер, что большая редкость для тех, кто с детства прикован к креслу.
И так он запал нашей Оленьке в Душу, что она легко уговорила начальство передать Вадима ей на поруки. А что – ее образование и жилплощадь позволяют. Кстати сказать, начальство долго уговаривать не пришлось – все видели перемены в Ольге Михайловне из полностью убитого личным горем человека рядом с Вадимом она снова становилась оживленной и жизнерадостной, какой и всегда была до этого.
Буквально за пару недель Ольга уже практически разговорила Вадима.
По крайней мере она его точно понимала – чего он хочет, о чем хочет ей сказать. И вот сейчас заботливо готовилась выводить его на прогулку. В свой родной двор.
Как здорово, когда Судьба так благосклонна, что два человека могут избавить друг друга от одиночества. Вселенского масштаба одиночества.