Случай из армейской жизни (Советская армия). Я давным- давно писал об этом. Но сегодня вспомнил именно об этом эпизоде, почему-то он запомнился отчетливо в моей памяти, хотя интересных и забавных моментов было много.
Наверное, не только у меня, у всех служивых найдется куча подобных воспоминаний.
О письмах. Раньше писали письма, они шли неделю, не больше и чистому листу бумаги доверяли все самые сокровенные мысли. А в армии все любили писать и получать письма - это священный ритуал, сесть в ленкомнате, вытащить тетрадку и отвечать всем - родным, друзьям. Говорят, в армии взрослеют - дисциплина, распорядок, мужское общество, отцы-командиры. Ерунда это всё. Взрослели мы, оторванные от семьи, учились ценить родных и близких, письма - сакральная связь с семьей. Далекое становилось ближе, скучали, любили, взрослели. Был у нас в роте «дед», старослужащий Пахомов- невысокий коренастый крепыш обижал многих молодых и его втайне ненавидели. Неуставные отношения - в конце 70-х годов прошлого века -самый расцвет. У меня великолепная память: даже вижу сейчас, как он идёт по длинному коридору казармы - централке, с заломленной назад шапкой и хрипло, остервенело кричит: «кто будет стяты и сряты, того буду вырубаты».
(Это после подъема, утром многие не добегали до длинного дощатого туалета и пИсали по дороге. На белом снегу всё видно отчётливо). В общем, была ещё та личность. Однажды ночью казарма проснулась от песни: трое дедов дружными голосами выводили слова дембельской: «Ранней весенней порой, только сады расцветали, Я возвращался домой, где меня долго так ждали»...
Счастливый Пахомов великолепно солировал, потом на тумбочку подняли «зеленого», который зачитал приказ министра обороны СССР об увольнении их призыва. Ночью я встал и пошёл в умывальную комнату попить воды. (Я был "черпаком" - год отслужил).
Увидел зажжённый свет в ленкомнате, Пахомов сидел один, склонившись над письмом. В глазах у него были слёзы. Он почему-то подозвал меня: «Читай».
Быстро пробежал глазами. Его девушка не дождалась, писал какой-то дружбан. «Как? - поднял он на меня заплаканные глаза. Это был не тот грозный Пахомов. Я сказал: «товарищ сержант, не верьте, напишите сами». «А ты б что написал? - спросил он, стенгазеты один пишешь». В свободное время по приказу замполита один заполнял ротную стенгазету. Ну а письма, да я их десяти девчонкам писал: от Украины до Ташкента - адреса брали друг у друга, сочиняли небылицы. Время-то надо было скоротать. Но тут был особый случай. Я написал стихи Есенина про поступь нежную и тонкий стан, как умеет любить хулиган, как умеет он быть покорным... Перед дембелем он присел на мою койку, сунул свёрток в мою тумбочку, загадочно улыбнулся и показал краешек письма: «Гриша,я буду стоять на перроне». Мало кто помнил, что его звали Гриша, а все Пахом, да Пахом... Он хлопнул по плечу меня и пошёл, горланя песню: «Ранней весенней порой только сады расцветали...». Позже я слышал, как осенний призыв пел на этот мотив: "Поздней осенней порой , падая, листья шуршали..." .
Вот такие воспоминания пришли в "мужской" день. Хорошее было время - так мы все говорим, вспоминая прошлое. Наверное, потому что это наша жизнь, пройденная дорога с разными людьми. Жизнь - это встречи на перекрестках, а их много. Были в армейской жизни всё: каша гречневая с тушенкой, перловка, масло с порционной "шайбой", "дедовщина", зуботычины, отцы-командиры - умные хорошие мужики и откровенные дол....ы, прошу прощения. Но память хранит всё-таки хорошее. Вот сейчас стоит рота - сто с лишним человек и начнется перекличка перед отбоем и двухметровый старшина зычно выкликает фамилии по журналу и недовольно комментирует каждую фамилию. Тут, конечно, и хохот стоит. Например: "Лихонос!"... Молчание. Потом робкий голос: "Я". - ... тебе в нос! Гогот. Жабинец! Попеску - молдаванин был такой. Тут старшина изгалялся вовсю. Свинарев, Муратгельдыев.... сыновья народов и краев огромного Советского Союза с разными фамилиями. После второго повтора "фамилия" якала, на это старшина громко бурчал: "головка....от патефона".
Потом захлопывал журнал и рявкал: "Рота, отбой!". Топот десятков ног - бегут к двухярусным кроватям. Надо уложиться в норматив. Потом следует команда: "Напра -во!" - скрип сотни кроватей. Спать надо на правом боку. Тушится свет и только над дневальным горит лампочка. Старшина ровным шагом идет в каптерку - то ли чай пить, то ли портянки считать.
Я забыл рассказать о свертке, что принёс Пахом. А в нём он оставил мне две банки сгущенки, килограмма три пряников. Я ещё не знал, что буду журналистом, но это был мой первый гонорар. Я не знаю, где Пахомов и что с ним, но я представлял его, отчаянного парня, с крепкими кулаками и нежным сердцем, с волнением, выходящего из вагона. Надеюсь, на перроне, сержанта ждала настоящая любовь...
