Начало тут
Осенью от воды было некуда деться, ноги промокали, как ни старайся уберечь их, хоть набивай в обувь сено, хоть обмазывай жиром, так что Алёна до самых холодов старалась ходить босиком. Вода была повсюду, дающая жизнь и отнимающая её.
Дни полетели словно ласточки над обрывом. Потом упал первый снег. Холодов Алёна ждала так, как люди ждут весны, ведь вода на зиму успокаивается, засыпает, а с ней и чародей в кургане. По крайней мере до весны.
Пришла зима и объяла леса и чашу с маленьким хутором пушистыми снегами. Алёна расчищала двор и тропила дорожки в лесу. В снежных шапках деревья стояли нарядные, искрящиеся.
Утром Алёна чистила двор, кормила Марусю и кур, молола муку ручной меленкой, что отнимало очень много времени, а, значит, было хорошо. Алёна ходила в лес собирать хворост, хотя у неё было достаточно дров. Она плела корзины, которые были ей не нужны, вырезала ложки и лепила горшки. Правда, вот горшки всегда требовались — уж очень легко они бились… Она мылась каждый день, потому на баню тоже требовалось время, но дела всё равно заканчивались быстро. Зимой смеркалось рано и темнота охватывала домик. Иногда Алёна боялась, что из леса придут дикие звери, но не часто думала об этом. Когда её мысли освобождались от простого созерцания мира вокруг, она думала о чародее.
Зимой сила внутреннего огня, как и сила воды, тоже ослабевала: без солнца вызвать жар света было труднее.
Она мало что могла: не было в ней силы, которой обладал ведун, стороживший курган. Хотя он успел многому научить девочку, но, всё же, она была только лишь ребёнком. От матушки Солодки Алёна научилась разным заговорам и хитростям, но как без силы удержать то, что рвётся наружу из земли? То, что яростно прогрызает корни, стремясь выбраться на волю? Её собственная воля была слаба, не подпитана внутренней мощью, потому и истуканы едва ли надолго могли сохранить внушённую ею волю.
Сперва долго шёл снег, валил не переставая, точно зима торопилась замести лес по самую макушку, но потом снегопады прекратились и начал устанавливаться мороз. В то утро Алёна видела, как солнце вставало на востоке и небо на той стороне чаши разгоралось отчаянным, алеющим цветом, а на западе лес всё ещё стоял, объятый серо-голубой темнотой, и деревья — неподвижные, омертвевшие, — индивели в стылом воздухе. Начал сгущаться морозный туман. Он быстро охватил низину и всё пропало, потонуло в молочной белизне, но к полудню прояснилось.
Вечером всё вкруг покрылось чудесной бахромой, даже страшные и чёрные ветки репейника оделись в невесомые кружева. Снежные кристаллы повисли на травах и деревьях, иней выбелил и плетень, и стены домика, и мир искрился волшебным блеском, будто всё вокруг присыпало алмазной пылью. В воздухе летели мельчайшие кристаллы заледеневшей воды, которые казались бесконечным потоком звёзд.
И всё это великолепие, от которого захватывало дух, было красотой сна и смерти, и Алёна думала: не кощунство ли восхищаться миром, в котором всё мертво?
Но эта смерть была лишь временна, жизнь пряталась под землёй, в корнях, для того, чтобы весной, когда снега растают и ручьи побегут по полянам и оврагам, пробиться из-под земли наружу.
И от осознания этого девушке стало по-настоящему страшно.
Алёна шла домой, волоча за собой на салазках охапку хвороста. В поисках топлива она ушла далеко, не рассчитав, что возвращаться придётся по глубокому снегу. В сумерках деревья выглядели как гиганты, они сверкали и переливались звёздным светом, и Алёна шла, утопая в снегу, с трудом выдёргивая ноги из сугробов.
Выйдя на опушку, она становилась, чтобы передохнуть, и заметила на другой стороне чаши, как что-то двигается вдоль кромки леса. Девушка пригляделась — зрение у неё было хорошее, как говорила матушка Солодка — рысьи глаза. Сперва ей показалось, что вдоль деревьев идут кони, их было четверо или больше — кажется, ещё тени плыли за деревьями. Но потом один остановился и повернул морду в сторону девушки, и Алёна разглядела, что голова на лошадиной шее сидит человеческая и из плеч торчит пара рук.
Девушка не стала прятаться, она застыла как идол и не шевелилась, пока существо не отвернуло морду и не двинулось дальше, только тогда Алёна медленно отступила за деревья и, присев, ещё некоторое время наблюдала за созданиями, пока они не скрылись в лесу. Только после этого она двинулась вдоль границы леса, в противоположную строну: о том, чтобы напрямую идти к дому теперь не могло быть и речи.
Прежде встречать этих существ Алёне не доводилось, но она слышала о них от матушки Солодки, та называла их кракоджулами. Выходит, места эти совсем уже одичали.
Алёна в обход добралась до дома и заперла дверь. Сердце её бешено колотилось. Она забралась на лежанку, накрылась шкурами и долго-долго лежала, вслушиваясь в ночь.
Началась весна и побежали ручьи, вернулось солнце, заискрилось на сосульках, свисавших с крыши и плакавших от счастья, что холода ушли на обратную часть мира.
Алёна ждала, когда снег сойдёт окончательно, чтобы добраться до кургана, ждала и оттягивала время, чтобы идти.
Она собрала еловые ветки и приготовила отвар, в котором постирала свою одежду, она поставила за пределами двора шалаш и жила, питаясь лишь корешками и сушёными грибами. Так она собиралась всегда, когда шла навестить спящего в кургане. Это стало почти ритуалом.
В этот раз она почувствовала яд, не доходя до старой ели. Ей почудился вздох, она повернулась и увидела, что ветки всех деревьев вокруг заполонили крылатые стражи.
«Так далеко от кургана!» - подумала Алёна.
Но птицы не шевелились, только следили за девушкой горящими глазами, иногда переступая цепкими, мохнатыми лапами на ветках.
Девушка протянула руку к флакону, висевшем на поясе, и остановилась. Птицы не нападали и Алёна побежала вперёд.
Прежде чем идти, она выполнила обычные предосторожности, однако всю зиму и лето до того она стирала одежду в еловом отваре, жгла еловые лапы в печи, чтобы перебить запах живого существа: она чувствовала, что лес быстро наступает на некогда обитаемый уголок мира, без людей духи возвращались туда, откуда их изгнали заговорами и железом, и было лучше не пускать эту нечисть по своему следу.
Синяя юбка мелькала среди серых деревьев, опутанных паутинчатым лишайником. Время от времени Алёна останавливалась и видела, как в тишине скользят по воздуху серые птицы, следуя за ней по пятам. Значило ли это, что погребённый в кургане спит ещё чутче, чем прежде? Если его отрава распространилась так далеко, он должен был скопить много силы. Вода стягивалась сюда со всех окрестностей, заболачивая лес, он притягивал её и копил силы, ждал, пересидев в кургане почти всех, кто помнил его.
Идолы стояли на своих местах, камни вокруг, замшелые и влажные, выступали из земли. Всё было почти таким же, как прошлой осенью. Птицы смотрели на неё сверху, но не нападали, они только наблюдали за ней с насестов.
«Что я могу?» - подумала Алёна. Встав на колени, девушка начала молиться, она молилась солнцу так, как учила её матушка Солодка, призывая тепло и свет. Это был простой заговор, домашний, как говорила матушка, и ему было никак не совладать с силой, закованной под камнями. Но Алёна продолжала молиться, надеясь, что свет высушит хотя бы верхушку кургана, вода отступит и идолы продержатся ещё немого.
Птицы не двигались со своих мест, не нападали и это доказывало, как бесполезно то, что пыталась сделать она.
Когда силы стали покидать тело, Алёна отправилась в обратный путь.
Ничего, весной темнеет позже, она доберётся спокойно.
Весной Алёна чинила подгнивший колодец, проверяла, как пережили зиму ульи на дальней пасеке, собирала первые травы: с этим всё строго, каждую траву нужно собирать в своё время, нето толку не будет. Были растения, лечившие живот или останавливающие кровь, а были такие, которые меняли человека, чтобы он мог говорить языком духов или петь заклинания. Алёна собирала травы и готовила отвары из них, сажала овощи на огороде, ухаживала за яблонями в садах брошенных домов, ставила в лесу силки и ловила рыбу.
Летом она снова собирала травы, ухаживала за огородом, когда пошли грибы и ягоды — собирала и сушила их, заготавливала на зиму дрова.
Лето выдалось сырым. Но в этих лесах дожди шли всё чаще, места, некогда сухие и светлые, заболотились и впитали в себя воду со всех окрестностей. В такой воде перегнивало всё, что сажаешь, сберечь урожай было непросто.
Ещё несколько раз Алёна ходила к кургану, чтобы подправить покосившихся идолов и проверить беспокойный сон мертвеца. И с каждым разом ей казалось, что сон его всё слабее.
За сырым летом наступила дождливая осень. Деревья пожелтели, на рябинах, росших по краю чаши, повисли красные гроздья. Вода точила и грызла стены дома, от воды почернела плетёная ограда и на брёвнах колодца вырос лишайник. Рваные тучи мчались в сторону кургана, а овощи в огороде пожирали жирные слизни. Такие слизни ели всё, до чего могли добраться: найдётся на земле птичье гнездо — и птенцы не взлетят.
В начале месяца листопада Алёна накрыла праздничный стол, поставила три миски и достала из сундука убранные на самое дно две обкусанные деревянные ложки: одна принадлежала ведуну, вырезанная из дуба и украшенная навершием в виде усатой головки, вторая, простая, липовая — бабушке. Положив ложки чашечками вверх на стол, Алёна принялась за кашу и доела всё до последнего зёрнышка, хотя аппетита у неё не было вовсе. Покончив с этим, она собрала в корзинку хлеб, молоко и мёд, и отправилась в деревню: в покинутых домах некому было помянуть умерших предков, накормить как следует.
Листья с деревьев уже начали облетать, пара недель — и осенние шубки осыпятся на землю, отставят сиротливо торчать голые ветки. Но пока что трава ещё не везде побурела, а вдоль опушек горели ярко красным крупные ягоды боярышника. Тихую осень провожали багряным, праздничным убором липы и клёны.
В деревне Алёна вошла в первый дом и первым делом открыла печную заслонку, затем поставила на стол миски, налила немного молока, положила хлеб. Пусть эта трапеза была скудна, всё-таки девушка чувствовала, что лучше уж так, чем забыть: кто ещё здесь поддержит память о тех, кто ушёл, если кроме неё больше никого нет? Посидев немного за столом и съев кусочек хлеба, Алёна направилась в следующий дом. Она называла по именам тех, кто умер в каждом из домов. Кого могла вспомнить, конечно. Не страшно, что она называла не всех — деды и прадеды и так знали, что их приглашают.
В последнем доме она задержалась на крыльце: почему-то её вдруг оставили силы и она опустилась на холодные доски и привалилась к косяку, слушая тишину.
Деревня одичала без людей: огороды зарастали крапивой и бурьяном, дома скособочились, зеленью покрылись брёвна. Без людей лес быстро брал своё.
Когда уходила семья, в которой жила Алёна, её отдали матушке Солодке: потому ли, что она была мала и не перенесла бы дорогу? Да, впрочем, кому ещё присматривать за стариками, если не сироте? Подрастёт девочка, станет опорой для них — так, должно быть, решила деревня.
Знать бы, кто присмотрит за ней, когда её спина согнётся, а волосы подёрнутся белизной…
Алёна вздохнула и тогда заметила в дальнем конце улицы человека. Точнее, не человека, но кто-то шёл через деревню, свободно и не таясь. Когда создание поравнялось с Алёной, она разглядела его уже как следует: лысая голова на маленьком и хилом теле, морщинистое лицо, редкие, седые волосы свисают как льняные волокна, зато борода длинная, до самой земли. Существо шло мимо, но вдруг остановилось, потянуло воздух носом и уставилось на девушку.
- Человек, что ли? - удивлённо спросило оно.
- Тебе-то что за беда? - спросила Алёна. - Иди себе.
- Думал, люди отсюда ушли, - сказало существо. - Правда, что ли, человек?
- Сам как думаешь?
Существо снова принюхалось.
- Пахнет так, да не так, - сообщило оно. - Нет, не человек.
И нечисть отправилась дальше. Алёна посидела ещё немного и пошла домой. Может, серые птицы и смотрели теперь на неё так спокойно, что человеком от неё уже пахло всё меньше.
Матушка Солодка говорила: недаром тех, кто живёт бирюками, издревле боялись люди, а вот лесные духи к таким ворожеям могли приходить за помощью: раз матушке самой довелось принимать роды у лешачихи.