На основе повести И.С. ТУРГЕНЕВА и текстов РОБЕРТА ВАЛЬЗЕРА и ЮРИЯ МАМЛЕЕВА. Режиссер, автор идеи, сценической версии и художественного решения ДЕНИС СОРОКОТЯГИН.
Тургенев бредил Шекспиром. В юности, с подлинника, он перевел «Короля Лира», которым восхищался всю жизнь. И мысль о Лире не оставляла его до тех пор, пока… "Я начал повесть, в которой главное действующее лицо, старик-помещик, задумал при жизни своей передать свое родовое имение двум своим дочерям. (Дело происходит в 40-м году)». На обложке рукописи "Степного короля Лира" помета о времени, месте и ходе работы: "Начат в Карлсруэ, Hotel Prinz Max, в субботу 27/15-го февр. 1869. Кончен в Веймаре, Hotel de Russie, в субботу, 2 апр./21-го марта 1870. (Писано с огромным, 10-месячным промежутком)". Получился своеобразный ответ Достоевскому, создавшему десятью годами раньше Степного «Тартюфа» («Село Степанчиково и его обитатели»).
Мысль о Шекспире не оставляла Дениса Сорокотягина до тех пор, пока ему не посоветовали прочесть повесть Тургенева. И как он сам говорит - «мышцы для Шекспира у меня еще дряблые», а подступиться к мировому гению очень хочется, поэтому для первого «абордажа» материал нашего родного Лира из Орловской степи оказался как никогда кстати.
Думаю, если спросить любого молодого режиссера, как он представляет себе такую огромную мировую литературную гору, этот гигантский драматургический коксохимический комбинат под английским Avdeevburg, то описание будет примерно таким: «Шекспир? Росту исполинского! На громадном туловище – несколько искоса, без всякого признака шеи, чудовищная голова; на обширной площади сизого, как бы облупленного, пространного, но дивного и даже величавого лица, которое толком одним взглядом не окинешь, растресканный рот. Звук голоса напоминает лязг железных полос, везомых в телеге по дурной мостовой, точно он кричит кому-то в сильный ветер через широкий овраг. Руки – те же подушки. А двухаршинная спина, а плечи как мельничные жернова! И, конечно, уши – совершенные калачи – с завертками и выгибами; щеки так и приподнимают их с обеих сторон».
Вот и скажите на милость как играть такого Ивана Сергеевича Шекспира, особенно если учесть, что именно так Тургенев описывает главного героя «Степного короля Лира» Мартына Петровича Харлова.
Александр Бордуков отыграл роль честно, с необходимой психологической подлинностью и энергией. Зашкаливающей в финале. Отлично придуманы «скачки» на метле (и без) будто на «вороном, как жук, жеребенке», который явился Харлову во сне предвестником смерти. Герой так и ускачет в смерть как бы на детской лошадке – сильнейшая сцена!
Но, как известно, короля играет свита. И вот с этого места поподробнее.
Сначала о невероятном. Какую отличную инсценировку сделал режиссер, автор идеи, версии, решения и всего на свете Денис Сорокотягин (я буду еще много раз повторять эту фамилию – запоминайте, он прекрасно умеет потрясать художественным копьем). Уложить довольно сложно сделанную повесть в полтора часа с минутами – надо уметь! Говорю без иронии и шуток. Это прекрасная, даже идеальная композиция. Постановщик допустил, на мой взгляд, только один прокол, не дополнив спектакль одной важной сценой. Честно говоря, очень хочу увидеть сорокотягинскую инсценировку «Войны и мира», которая на сцене займет максимум один час, хотя в ней непременно будут все сражения, пожары, смерти, первые балы, беспощадные любви и пеленки! Туминас закачается! (А вот это – шутка).
Что же имеем в итоге. Из восьми основных персонажей осталось семь. Из трех, говоря по-современному, локаций – природной (лес, поле с васильками и пруд с карасями), поместья матушки-тетушки Наталии Николаевны (Арина Нестерова) с племянником, он же рассказчик, и имения Харлова с дочками, зятем Владимиром Слёткиным (Александр Кольцов) и приживалом по прозвищу Сувенир (братом умершей жены хозяина, Мохамед Абдель Фаттах) – осталась одна, но комбинированная. Лихо, но здорово!
О героях. Редко видишь в театрах детей-подростков на больших ролях. Степан Аникеев-Кондрашин играет Митеньку старательно. А еще ему приходится, по сути, вести спектакль, проговаривать то, что остается за сценой. Что ж, с тех, у кого двойная фамилия – и спрос двойной! От всего этого груза у актера возникает заметное зрителям напряжение и зажим. Но пара сцен сделаны очень высоко: «полет» и встреча с одной из дочек, когда он, покраснев, пытается достать из кармана яблоко и, видимо, всё время наталкивается там, в глубинах брюк, на что-то не менее твердое. (Чувственности и эротизма добавлено в спектакль от души, и сделаны эти сцены – специально употребляю это словечко – классно. Но, по-моему, они немного уводят действие и внимание от главного – от фигуры Лира-Харлова, а тут, да еще при таком минимальном хронометраже, всё должно работать, пахать, дудеть в одну дуду – на трагический образ героя-страстотерпца). И только в одном эпизоде – беда, что в одном из ключевых – молодой актер не справляется (надеюсь, пока). И, простите, одно техническое замечание – были ли режиссер и художник (Ирина Пинова) когда-нибудь в лесу? Нет, не на охоте, чем непрерывно занимается в повести и спектакле Митенька (а у Тургенева, почти как у Калашникова, только на свой лад, везде свой бзик – что бы он ни писал всегда получаются «Записки охотника»). А хотя бы так, запросто, грибником. Тогда тот светло-бежевый модный пиджак для раутов и посещений королевских особ рассказчик-племянничек вряд ли бы использовал для охоты… (И заодно: а почему столы завалены галстуками? Эта метафора удавок? Репортаж с петлей на шее?)
Две дочки – хороши, на загляденье. Любо-дорого посмотреть. Классические тургеневские девушки. Анна Харлова, в замужестве Слёткина (Виктория Тихомирова): «злюка», «гордячка», «с особенной, сухой и как бы злой прелестью, которая некогда так меня [Митю] возбуждала». «Возведи ее на трон – та же Семирамида или Екатерина Вторая!»
Евлампия Харлова (Любовь Логачёва). «Женщина высокого роста, прямая как стрела». «Таких глаз, как у ней – и особенно такого склада губ, надменного и чувственного, – я [Митя] ни у кого не видывал». «Не простым спокойствием власти – пресыщением власти дышала каждая черта; в небрежном взоре, который она на меня [Митю] уронила, сказывалась давнишняя, застарелая привычка встречать одну благоговейную, безответную покорность».
Казалось бы, и там и там – точное попадание в образ. Но продолжаю двигаться к глубинным причинам трагедии – гибели Харлова. Трагедии, вызревающей на фоне безмятежности, среди васильков («Да где Евлампиюшка? – Дома нет; в поле за васильками пошла») и мотыльков (мотылек возникнет в песенке на стихи Бродского). Да, рассказчик, мальчик Митенька таял под лучами горячих взглядов этих девиц – и режиссер бережно переносит на сцену эти горячие угольки и… Смягчает характеры героинь! Увлекается всякими шурами-мурами, ромалэ-чавалэ и раскачиванием какой-то странной люстры на уровне пупка. Вот совершенно не верится, что такие девицы из спектакля Сорокотягина возьмут папашу – «и голой спиной да на снег». На самом деле зерна семейного раздрая и взаимной нетерпимости были посеяны намного раньше. Девицы из-за ранней смерти матери вместо маминой ласки и доброты видели только гнев и строгость отца-самодура, который воспитывал их не барышнями, а пацанками. Поэтому, вырвавшись неожиданно из-под суровой и деспотичной отцовской опеки, они на радостях закатывают вечеринку с бешеным танцем (Тургенев не додумался, а режиссеру браво!). А дальше, дальше, в отрезанной постановщиком части повести выясняется, что Анна отравила мужа (того самого Слёткина), а Евлампия становится предводителем (бери выше – «Богородицей»!) секты раскольников – хлыстов-беспоповцев: «Строгая, говорят, такая… Командирша». Не забудем и песенку, которая Евлампия, как лирическая Аленушка с шоколадки, напевала в васильках: «Ты найди-ка, ты найди, туча грозная,// Ты убей-ка, ты убей тестя-батюшку.// Ты громи-ка, громи ты тещу-матушку,// А молодую-то жену я и сам убью!».
Вот и убили.
Здесь и кроется моя главная претензия к хорошей в целом постановке. В этом спектакле-скороговорке не хватает одной сцены. В показанном нам событийном ряду: 1) раздел имения Харлова между двумя дочерьми – 2) девушки отрываются (как отрываются все ребята, когда их родители куда-то уезжают, и «хата» на время безраздельно переходит к ним) – и 3) выгнанный взашей Харлов, голый, босый и в грязи, вдруг возникает на пороге тетушкина дома (там, правда, есть сцена как бы у пруда, но она проходная и мало что объясняющая). И сколько бы Харлов не орал, не хрипел, не стенал, не мазал себя тиной, сколько бы не рвал на себе волосы и не посыпал голову пеплом – зритель (только о себе говорю) остается скорее в недоумении нежели начинает искренне сочувствовать герою. Есть же непреложные законы драмы: прежде чем мы начнем «болеть» за кого-то, нам надо в него влюбиться, и увидеть своими глазами (если этот персонаж из разряда «униженных и оскорбленных») как его обижают, третируют и волозят голой спиной по снегу. Понятно, что у Тургенева такого резкого перехода от счастья к несчастью нет. Там батюшку нашего выкидывают со двора постепенно, так же и читатель воспламеняется постепенно, и только потом готов лить слезы. В повести Харлова сначала лишают экипажа, продав его любимую лошаденку, потом отлучают от него казачка Максимку, слугу, который читал ему книжку, брил и был у этого героя 1812 года заправским денщиком, а в довершение занимают харловскую горенку-кабинет. Тут уж читатель готов взбелениться и идти с кольями против этих девиц-супостатов и… Но ничего этого в спектакле нет! А жаль…
Ну дайте нам печенкой прочувствовать, а не только в воплях Харлова, как «прижали ужа вилами»! Вот подносит Харлов ложечку ко рту, а мы тарелочку-то с творожком и сливками – отнимем. Только он ножку-то на облучок, а мы лошаденку под уздцы и на скотобойню. А если без шуток, то такая сцена кровавой нравственной стычки Лира с его Реганой и Гонерильей оказалась бы очень кстати (ведь не случайно у Тургенева лишь две дочери – он сразу дает понять читателю, что обе плохие! Хорошей Корделии у него нет!). О, дайте, дайте нам принять Мартын Петровича за своего отца, за мать родную! А так, увы, я вижу лишь капризы старика, выжившего из ума, и начинаю зевать… И последняя капля неудовлетворенности (объясняя обещанное) – сцена с Сувениром. Вот Харлов прокричался, сыграв не столько Лира, сколько Клавдия из «Гамлета», затих. И тут его начинает подзуживать, издеваться над ним Сувенир. Дергать льва за усы. И острастку ему должен давать (безуспешно, но все же) Митя. Но здесь нужен не мальчик, но муж. Тут тоже нужна схватка. Но ее нет…
И Харлов восстает и идет громить свой бывший кров. Тут тоже одно техническое замечание. У Тургенева специально подчеркнуто, чтобы показать силищу героя, что он превращает свой крепкий бревенчатый дом в руины одними руками: «Своими руками клал, своими же руками разорю – как есть одними руками! Видите, и топора не взял!» А что мы видим на сцене? Правильно, топор. А почему не колун? Не лом? И не кувалду, что лучше всего и актуальней.
Простите старика за обычное старческое слабоумное многословие, но не могу удержаться. Ещё один момент. Мне же во всем видится то, чего лучше не замечать и тихо сторонкой проходить мимо. А тут еще и день такой… Как правильно заметил режиссер – сатира в духе Салтыкова-Щедрина.
Только цитаты, только повесть и спектакль. Сюжет в сюжете. «Как ничтожный Слёткин Харлова победил». Господи, как же всё повторяется…
«Нрава он [Владимир Слёткин ] был услужливого, лишь бы дело не касалось его личной выгоды. Тут он тотчас терялся от жадности, до слез даже доходил; из-за тряпки готов канючить целый день, сто раз напомнит о данном обещании, и обижается и пищит, если оно не тотчас исполняется». «Шутники у нас прозвали его барометром охранительной партии и по его возвышению и падению судят о том, как стоят ее акции. Он дожидается "настоящего" губернатора: быть может, и дождется» [Это про коллегу Слёткина, но он такой же].
«- И ты в дочерях своих и в зяте так уверен?
- Это вы про Володьку-то говорить изволите? Про тряпку про эту? Да я его куда хочу пихну, и туда, и сюда... Какая его власть?»
«И вдруг сегодня, как пса! И кто же? Володька!... - И как он мне сказал, ваш-то Володька, - с новой силой подхватил Харлов, - как сказал он мне, что мне в моей горенке больше не жить – как сказал он мне это – и бог знает, что со мной приключилось!»
«А ты стреляй же, трус, горе-богатырь - гаркнул вдруг Харлов на Слёткина. - Что всё только целишься?»
Так мелкий негодяй – жулик и вор – убил прекрасного человека. Впрочем, уже упоминалось, что его вскоре отравили.
И последнее. Про музыку. «Музыки очень мало. Не вписываетсся. Сам текст музыкальный». Тем не менее, скажу прямо, по-стариковски. В Театре поэзии и музыки Камбуровой хотелось бы по другому. Особенно если учесть, что Сорокотягин еще и композитор.
А вместо Вальзера и Мамлеева лучше бы режиссер использовал свои тексты – как в его предыдущей постановке по Островскому - «Без вины виноватые в XXI веке». Получилось бы не хуже.
Поздравим же Дениса Сорокотягина с премьерой, которая случится сегодня, 23 февраля 2024, и завтра. Удачи и ни пуха ни пера!!! (- К черту!!! – Донеслось до театра Камбуровой со стороны реки. «Воланд, Коровьев и Бегемот сидели на черных конях в седлах, глядя на раскинувшийся за рекою город с ломаным солнцем, сверкающим в тысячах окон, обращенных на запад, на пряничные башни Девичьего монастыря".) И долгой жизни спектаклю!
Леонид СОКОЛОВ
Фото Славы Шадронова