посвящается моему другу Джамшеду Давлатмамадову, без вести пропавшему в 1992 году в г. Душанбе
Веня бил мать с особым остервенением. Нет, в состоянии твёрдого ума и трезвой памяти добрее этого человека не было на свете, из него можно было вить веревки, он мог всё починить и исправить, в деревне помогал всем, кто в этом нуждался. Но не сегодня. Лидия Константиновна, его мама, налила ему рюмку на обед, а бутылку не очень тщательно схоронила, вот Веня и нашёл её, выпил с горла до дна, как-будто его мучила давняя, непреодолимая жажда. И как только допил - перед матерью стоял совсем чужой человек, только что пересобранный, которого она не знала и не хотела бы никогда знать. - если бы он не был её сыном. Раньше этот фокус с полным изменением личности он проделывал очень часто, пока однажды чуть ее не убил. Тогда в больнице на полицейское "возбуждаться или не возбуждаться" она ответила отказом, ей было стыдно за всё - за себя, за сына, за всю эту ситуацию, хотелось её зачеркнуть, забыть, сменить тему - как будто ничего и не было. После того случая они с Веней договорились, что отныне никаких наличных денег сыну на руки, она сама будет покупать спиртное и наливать по рюмке на обед и ужин. Веня согласился, он чувствовал свою вину перед матерью, а своих денег в последнее время у него не было - на какой работе будут держать зависимого человека? Бывало, перепадало среди деревенских алкоголиков, но тоже редко, из друзей никто не работал, поэтому напивались, когда у матерей удавалось что-то отщипнуть от пенсий. В общем, и на старуху бывает проруха: Лидия Константиновна безответственно плохо спрятала бутылку водки и теперь Веня избивал её совсем не выбирая мест- по лицу, в живот, где она когда-то вынашивала его, в голову и во всё, куда дотягивались руки и ноги. Вымещал на матери все накопившиеся за долгие годы обиды, за неисполнившиеся мечты, за неудачные браки и безразличие женщин, за то, что родился в этой богом забытой деревне, за всю свою несчастную жизнь.
Лидия Константиновна открыла глаза и не поняла, где она находится. Вокруг висели яркие восточные ковры, настолько сочные, что ей подумалось, будто она умерла и находится в раю. Тем более, точного описания рая она не знала и, вполне возможно, он выглядел так. Последнее, что она помнила - это искажённое от злости лицо сына. А по тому, как болела голова - её, видимо, долго таскали за волосы. В комнату вошёл мужчина. Пожилая женщина не сразу узнала Джамшеда, памирца по национальности, жителя этой же деревни. Соседки судачили между собой, что Джамшед таджик, да не совсем. Памирец. У него были каштановые волосы и голубые глаза - ну где вы такого таджика видели? В деревне он обосновался ещё на закате Советского союза, с тех самых пор, как строил здесь неподалеку коровники в составе бригады из братского Таджикистана. Только потом все уехали домой, а Джамик влюбился в местную девушку Катю, женился, нарожали детей, построили дом. Местные его уважали за трудолюбие, за житейскую мудрость и, самое главное, за то, что не пьёт. Это было самое удивительное и странное. По этой же причине за много лет он так и не стал в деревне своим. За глаза местные называли его чуркой. Без зла - просто так закрепилось. От памирского таджика что теперь осталось - вот эти ковры на стенах и полу, лёгкий акцент и привычка, свойственная всем иноплеменным - чётко выговаривать слова, не использовать слов-паразитов или тем более мата. Получалось, что в русской деревне самый чистый русский язык был у нерусского Джамика.
Джамшед посмотрел на пожилую женщину и лицо его сжалось, как будто он сам почувствовал боль. Он помог ей восстановить в памяти события последних часов, рассказал, как она оказалась в их доме. Никакие уговоры обратиться в полицию и наказать Веню на нее не подействовали. "Мне недолго осталось, а калечить жизнь сыну, каким бы он ни был, не хочу! Простите меня! Очень стыдно за себя и за сына! Не знаю, когда я его упустила, всегда старалась дать ему самое лучшее - компенсировать отсутствие отца".
Джамшеду пришлось долго ее уговаривать остаться у них в доме хотя бы на дня два, чтобы немного прийти в себя, а позже оказалось, что Веня и не думал выходить из запоя, он нашёл денежную заначку матери и все местные алкоголики гуськом потянулись к нему в дом. Так Лидия Константиновна осталась ещё на неделю, потом ещё на месяц. Джамшед ходил к Вене поговорить, но там было сплошное, непрекращающееся пьянство - говорить было не с кем. Лидия Константиновна, чтобы не чувствовать себя обузой в новом доме, стала в меру сил помогать по хозяйству, встречала и кормила самых младших детей после школы, постепенно настояла на том, чтобы часть ее пенсии шла на продукты и общие нужды. Так и стали они жить-поживать, часто в доме слышался смех. Джамшед научил Лидию Константиновну делать настоящий Исфаринский плов на особом льняном масле, которое специально привозил из Таджикистана. Рассказывал, что в процессе выжимки к льняному семени добавляют семена хлопка, дыни, подсолнуха, косточки абрикоса и персика, поэтому у плова такой неповторимый аромат и вкус. Вкус у плова действительно был невероятный - Лидия Константиновна убедилась, что выражение "пальчики оближешь" это не фигура речи! Она в свою очередь научила Катю печь пузырчатый "хворост", для этого в тесто надо было добавить рюмку коньяка или водки, что стало проблемой - спиртное в доме Джамшеда было под запретом. Они уговорили его купить маленькую бутылочку коньяка для выпечки и вечером устроили шикарное чаепитие. А ещё Джамшед рассказывал Лидии Константиновне о Памире, о своем родном городе, о традициях. О том, что жить и работать хорошо в России, а встречать старость на Востоке, потому что к старым людям там отношение особенное.
Через год ночью Лидия Константиновна умерла. В предсмертной горячке восточные ковры выстроились причудливым образом в красивый яркий тоннель, в конце которого горел яркий свет от костра, на котором в казане готовился исфаринский плов "Пальчики оближешь". "Я в раю" - это были последние её слова, которые услышали все, кто находился рядом с ней в этот момент - Джамшед, Катя, их дети, работники скорой помощи, проводившие экстренную реанимацию. Похоронили Лидию Константиновну на деревенском кладбище, Джамшед сам сделал крепкий крест и сварил оградку, сказал, что через год поставит нормальный памятник. Веню встречали очень редко, а потом он и вовсе пропал. Кто-то говорил, что его видели на могиле матери рыдающим, но это не точно. Джамшед и Катя на 40 дней и годовщину смерти Лидии Константиновны организовали поминки, собрались все, кто знал и помнил Лидию Константиновну, угощали всех Исфаринским пловом и пупырчатым хворостом с чаем. Правда, многие потом за глаза обсуждали Джамшеда, подчеркивали, что на поминках не было даже водки, не по-христиански это, не по-русски, но что с него возьмешь, одним словом - чурка!