Из рассказов Екатерины Владимировны Новосильцевой
У императора Павла было два адъютанта: князь Николай Григорьевич Волконский (впоследствии Репнин) и граф Нессельроде. Первого он очень любил, а второго, хотя и держал при себе, но не жаловал за невзрачность, и говорил обыкновенно: "Видеть не могу этой рожи". Когда Павел звонил, то, по его приказанию, к нему входил князь Волконский. Граф Нессельроде, показывался лишь за отсутствием своего товарища. Однако он мирился с незавидной ролью и не думал о том, чтобы покинуть двор.
Раз, поздним вечером, Император уже лёг, а оба адъютанта сидели в соседней комнате. Вдруг раздался звонок, а князь Волконский вошел в спальню. Павел послал его с приказанием к Императрице (Мария Федоровна). Невозможно было, особенно в ночную пору, скоро обойти зимний дворец и получить, через камер-фрау, ответ на данное поручение, и молодой человек не успел еще возвратиться, когда Император позвонил снова. На этот раз вошел граф Нессельроде.
Павел вспыхнул (он уже забыл о поручении, данном князю Волконскому) и крикнул громовым голосом: - Ты зачем? Где Волконский?
В эту минуту князь показался в дверях.
- Как! - загремел Павел, - я звоню, а ты не идешь!
- Ваше Величество...
- Оправдываться?! В Сибирь!..
- Ради Бога, Ваше Величество! - промолвил мнимый виновный, - позвольте мне, по крайней мере, проститься с семейством.
- Можешь, и прямо в Сибирь!
В доме Волконских ложились поздно, и князь застал своих за ужином. Объяснивши придуманной наперед басней свое появление в неурочный час, он подал знак своей бабушке (Софья Семеновна Волконская, урожденная княжна Мещерская?) и скользнул в соседнюю комнату. Старуха последовала за ним. Рассказав ей о своем горе, он прибавил: - Надо приготовить мать: я еду сейчас.
Она открыла, рыдая, бюро, откуда вынула тысячу рублей, которые вручила внуку; потом отерла глаза и пошла к невестке. Но как ни старалась она смягчить удар, бедная мать (Александра Николаевна Волконская) пришла в отчаяние. Обнявши сына и благословив его, она упала в обморок. Молодой человек поцеловал ее руку и выбежал из комнаты.
Не успел он еще выехать из ворот, как кто-то крикнул его имя на улице. Он отозвался. "Вас требует Император! - сказал незнакомый голос: - ступайте к нему".
На пути во дворец князь встретил нескольких посланных, которые требовали его от имени Павла; наконец в ту минуту, как он сбрасывал шубу с плеч, камер-лакей кричал, спускаясь с дворцовой лестницы: "Его Величество приказали узнать, приехал ли князь Волконский".
Князь уже чуял счастливую перемену в своей судьбе, и сердце его было спокойно, когда он вошел в спальню Императора, который встретил его словами: "Что я наделал? Ведь совсем забыл, что сам тебя послал. Прости ты меня, Христа ради, - продолжал он, приподымаясь на постели и низко кланяясь. - Ну, а теперь ступай!"
- Ваше Величество, - сказал князь, - позвольте мне возвратиться на минуту к моим: мать была без памяти, когда я уехал из дома.
- Что я наделал! - повторил Павел. Он опять приподнялся и поклонился; - я сейчас кланялся тебе, - прибавил он, - а вот этот поклон передай от меня матери. Попроси ее, чтоб и она меня простила.
Когда князь вбежал с сияющим лицом в комнату, где плакали, обнявшись его мать и бабушка, все бросились к нему. Он рассказал о своих похождениях и заключил, обращаясь к бабушке: - Воля ваша, а тысячи рублей я вам не возвращу: вы мне их подарили!
"Твое счастье", - отвечала, смеясь, старушка.
Прасковья Александровна Волкова (впоследствии Миллер), фрейлина императрицы Марии Фёдоровны, была очень живая, веселая и ни при ком не стеснялась, начиная с императора Павла, которого очень потешали ее бесцеремонные выходки. Он находил, что она похожа на него и прозвал её своим портретом.
Был приём во дворце. Когда г-жа Волкова вошла вместе с другими фрейлинами, Император поклонился ей и примолвил: - А! мой портрет!
- Je suis donc bien laide, Sire (Я больно невзрачна, Государь), - возразила она.
Он рассмеялся и отвечал: - C’est que j’etais joli garcon dans ma jeunesse (А я в молодости был красивым мальчиком).
В другой раз он увидал двух фрейлин, который перешептывались, вспылил и объявил, что вперёд проучит по-своему того, кто вздумает говорить шёпотом во дворце. На другой же день, входя к Императрице, он застал Прасковью Александровну разговаривающею вполголоса со своей сестрой.
- Зачем вы шепчетесь? - крикнул он.
- Нам нельзя говорить вслух, Ваше Величество, - отозвалась Прасковья Александровна: - Мы говорили о вас.
- А что ж вы обо мне говорили?
- Что вы очень курносы.
- Сами вы курносы, - отвечал, смеясь, Павел.
Ему вздумалось приказать, чтоб экипажи не подъезжали к дворцовому крыльцу, но останавливались у въезда на площадь, а мужчины и дамы, являвшиеся во дворец, обязаны были идти пешком по площади. Кучеру Прасковьи Александровны не было еще известно новое постановление, и он ехал смело обыкновенною дорогой, когда полицейские погнались за ним с криком: Стой! Кучер остановился. Прасковья Александровна должна была выйти из кареты и добраться пешком до дворца, а кучер был, по приказанию полиции, отослан на съезжую вместе с лошадьми.
В этот день Император был в самом счастливом расположении духа. При появлении г-жи Волковой он приветствовал ее милостивой улыбкой и самыми любезными словами.
- Ne me parlez pas, Sire, - крикнула она, - car je suis furieuse contre vous (Не говорите со мною, Государь; потому что я взбешена против вас).
- Et pourquoi (это почему)? - спросил он.
- Car mon cocher et mes chevaux ont été saisis par la police et que par la pluie et la boue j’ai du traverser toute la grande place à pied. Ce n’est pas de quoi mettre les gens en belle humeur (Кучер мой и лошади задержаны полицией, и я должна была, под дождем и по грязи, пройти всю большую площадь: после этого поневоле взбесишься).
Император извинился перед ней и приказал, чтоб освободили немедленно её кучера и лошадей.
Известно, с какой любовью императрица Мария Фёдоровна занималась своими заведениями. Была, между прочим, больница, состоявшая под её покровительством, и медик являлся к ней каждый день с рапортом во дворец. Раз он доложил, что одной из больных надо отнять ногу и что дело не терпит отлагательства.
- В таком случае, - сказала Императрица, - сделайте сегодня же операцию.
На следующий день она встретила его словами: - Что эта бедная женщина? Хорошо ли удалась операция? Доктор немного сконфузился: операция не была еще сделана, и он пытался извинить свое замедление недостатком времени и заботой о других больных. Но Императрица была недовольна.
- Предупреждаю вас, - сказала она, - что я не намерена выслушивать завтра подобные объяснения, и требую, чтобы дело было покончено сегодня же.
Однако на другой день оказалось, что к операции еще не приступали. Императрица вспыхнула от гнева. - Как! - вскрикнула она, - не смотря на мои приказания?!
- Умоляю вас не гневаться на меня, - отвечал медик, - я право не виноват. Эта женщина просто сошла с ума: она объявила, что допустит операцию лишь в присутствии Вашего Величества. Я не посмел вам об этом доложить вчера.
- Как вам не стыдно! - заметила Императрица, - за что вы ее промучили даром?
Она приказала немедленно подать карету, взяла с собой доктора, поехала в больницу и присутствовала при операции.
Княжны Волконские, сестры князя Петра Михайловича, были фрейлинами императрицы Марии Фёдоровны. Император Павел очень их любил, в особенности Анну Михайловну, которая рассказывала много анекдотов о своём пребывании при дворе. Раз бедная женщина, у которой отнимали имение по несправедливому иску, обратилась к ней с просьбой замолвить за неё слово Государю.
Анна Михайловна воспользовалась хорошим расположением его духа, чтоб изложить ему дело. Он обещал, что прикажет его пересмотреть и забыл. Через несколько времени просительница явилась опять с челобитной к своей покровительнице. Но как быть? Павел находился в раздраженном состоянии, и обратиться к нему было нелегко; однако княжна обещала, что не пропустит первого удобного случая напомнить ему о данном обещании.
Дело было на масленице. В воскресенье Государь обошел, по обычаю, дворец, прося у всех прощения. Когда дошла очередь до княжны Волконской, он поклонился ей и примолвил:
- Простите меня, ради Бога, если я в чем перед вами виноват.
Княжна отвечала:
- Нет, Ваше Величество, я простить вас не могу.
- Почему? - спросил он с удивлением.
- Потому, что вы ввели меня в грех, который мне не простится. Я обещалась вашим царским словом бедной женщине, что вы прикажете пересмотреть её дело; но вы забыли о нём, и её притесняют.
- Хорошо, что вы мне напомнили, - воскликнул Павел, я сей же минуту этим займусь, и тогда вы меня простите?
- Тогда прощу.
Дело было пересмотрено, и просительница его выиграла.
Фрейлинские комнаты Зимнего дворца были все рядом, в коридоре, и сестры Волконские жили вместе. Раз, пришедши к себе вечером, они разделись и отпустили свою горничную, но не торопились ложиться и беседовали, сидя на своих постелях. Анна Михайловна взяла со стола свечу, чтоб поднять что-то на полу и загасила ее, нагнувшись неосторожно. В то время спички не были еще изобретены, и надо было обратиться за огнём к соседке. Но дверь оказалась запертой снаружи. Княжна постучалась в стену и крикнула:
- Quelqu'un a eu la fantaisie de nous enfermer, ma chère; donnez vous la peine d'ouvrir, car la clef est, sans doute, à la porte, et apportez votre bougie, car j'ai éteint la nôtre (Кому-то вздумалось запереть нас, моя милая. Потрудитесь отворить, потому что ключ наверно в замке, и принесите вашу свечу, потому что наша погасла).
Минуты через две соседка воскликнула:
- Mon Dieu! ma porte est aussi fermée! Qu'est-ce, - que cela signifie? Je vais frapper plus loin (Боже мой! Моя дверь тоже заперта, что это значит? Я постучусь дальше). Они стучались напрасно одна к другой: все двери были заперты.
"Мы провели страшную ночь, - говорила Анна Михайловна, - не понимая решительно, что нас ожидает. Счастливей всех были те, который не загасили огня: темнота наводила новый ужас на сестру и на меня. Мы отыскали ощупью свои платья и оделись, на всякий случай. Никто не смыкал глаз во всю ночь; мы молились или перекликались друг с дружкой через стену.
Когда проглянула заря, у меня отлегло немного от сердца, и мы с сестрой попытались лечь, но заснуть все-таки не могли. Вдруг слышим, осторожные шаги по коридору: меня обдало холодным потом. Кто-то подошел к нашей двери и повернул ключ в замке. Все двери были, таким образом, отперты одна за другой. Кто именно сыграл с нами эту шутку, я не узнала.
Часа через два нам повестили, чтоб мы собирались к панихиде, потому что Император скончался в эту ночь".
Толковали в Петербурге о гадальщице, обратившей своим искусством внимание дам и в особенности молодых девушек. Княжны Волконские загорелись желанием её видеть, но боялись отца, который был человек очень крутой и ненавидел гаданья. "Эта обманщица свела всех с ума, - сказал он дочерям; - но вы знайте, что если я её застану у вас, то разделаюсь с вами по-своему, да и ей не поздоровится".
Но любопытство, постоянно подстрекаемое новыми рассказами, взяло верх над страхом, и встреча с гадальщицей сделалась любимой мечтой сестер. Устроить свиданье с нею у которой-нибудь из знакомых они не смели из опасения, чтобы нескромное слово не дошло до отца, и решились, наконец, принять ее у себя. Они выбрали час, когда отец никогда их не навещал, и лишь только пифия к ним вошла, объявили ей, что её посещение должно остаться строгой тайной между ними, прибавляя, что и она может дорого поплатиться, если князь отец узнает.
Напуганная их словами, она дала клятвенное обещание не проговариваться даже перед своей тенью, вынула из кармана колоду карт и попросила стакан воды. Одна из княжон отворила дверь, чтоб позвать горничную, и вдруг отбросилась назад бледная и промолвила, едва внятно: "Батюшка!" Князь показался, нежданно-негаданно, в конце длинного коридора.
Пространная комната сестер была разделена надвое аркой: в первой половине они устроили себе кабинет, а в другой спальню. "Сюда!" крикнула Анна Михайловна, приподымая занавес своей кровати. Гадальщица бросилась в нее поспешно, а молодые девушки успели сесть к столу и взяться за книгу, когда отец вошел в комнату.
Он ничего не подозревал, объяснил "очень просто" своё посещение в неурочное время, и спросил, почему они обе, как будто, "не в своей тарелке". Одна из них отвечала, что они угорели и страдают головной болью. К несчастью князь не боялся угара, и его визит длился долго.
"Не могу вспомнить до сих пор без ужаса, - рассказывала Анна Михайловна, много лет спустя, - через какую пытку мы прошли, и не понимаю, как батюшка в чем-нибудь не догадался. Просидевши у нас часа полтора, он, наконец, ушел, и когда мы его проводили до конца коридора и вернулись к себе, сестра упала в кресла, что стояли у дверей, потому что колени её дрожали, а я подошла к кровати и отдернула занавес.
Можете вообразить мой ужас: гадальщица лежала передо мной бледная, с искаженным лицом; увидавши меня, она страшно застонала и заговорила через силу: она была беременна и чувствовала приближение преждевременных родов, но мы её так напугали отцом, что она не пикнула, не смотря на все свои страданья".
В первую минуту молодые девушки растерялись совершенно, но Анна Михайловна бросилась к одной из дам, занимавших важную должность при дворце, и рассказала ей все дело, умоляя прийти к ним на помощь. Гадальщицу довезли в карете домой; и к счастью её, дело обошлось без трагической развязки.
Князь Никита Иванович Репнин, дед екатерининского фельдмаршала, отправил на службу в Ливонию сына своего Василия и приставил к нему неизбежного в те времена дядьку, которому было поручено отдавать старому князю отчёт в поведении молодого человека. Достигнув цели своего путешествия, Василий Никитич нанял квартиру у бедного пастора Поля, подружился с ним и стали ухаживать за хорошенькой его дочкой.
Она принимала его внимание с таким явным удовольствием, что взаимное их расположение не ускользнуло от дядьки, и они счел нужным уведомить князя Никиту Ивановича, что его сын сильно занят дочерью их хозяина. Князь собрался в путь немедленно по получении его письма. Немало удивил он сына своим приездом и стал его расспрашивать о его житье-бытье.
Василий Никитичи рассказал о своей службе, о круге знакомых и упомянул также о пасторе.
- А что ж ты молчишь об его дочери? - спросили отец. - Разве не правда, что ты ею занят?
Сын сконфузился и сознался, что она, действительно, ему нравится.
- Ты думаешь на ней жениться? - спросили опять князь Никита Иванович.
Молодой человек не понял смысла его слов, и спешил его успокоить, уверяя, что не забывал никогда, до какой степени подобная женитьба для него невозможна, и не мечтал о ней.
- Как? - крикнули отец, - ты думаешь не жениться и пользоваться гостеприимством и доверием ее отца, чтоб вскружить ей голову и запятнать ее честное имя! Нет! Этому не бывать, и я требую, чтоб ты ей сделали предложение".
Василий Никитич посватался на другой же день, скоро сыграли свадьбу, и от этого брака родился князь Николай Васильевич Репнин.
Слышано от родной правнучки фельдмаршала, княжны В. Н. Репниной