Сегодня Арктику нетрудно посетить и даже с комфортом в ней поселиться. Но урбанизация и индустриализация сильно изменили северные широты. Кажется, что романтическая эпоха осталась позади. Какой она была, вряд ли расскажут современные арктические горожане. Прочувствовать атмосферу прошлого помогут записки первопроходцев, кропотливые труды антропологов и очерки краеведов. Рассказываем о трех таких книгах.
Джентльмен-геолог в диком Норильске
Записки геологов – это эталонные произведения о Севере. Такие бродящие по диким местам люди не отягощали свои книги баснями, как нынешние туристы и самозваные эксперты (хотя Александр Ферсман с мифотворчеством об эвдиалите как о «лопарской крови» отметился). Геологи были наблюдательны и отличались даром слова. Одни мемуары о северо-востоке Сибири В. А. Обручева чего стоят!
Книга, о которой хочется поговорить сегодня, посвящена Норильску. Не городу и промышленному району – одному из крупнейших налогоплательщиков страны, – а самому краю – дикому, холодному и завораживающему. Здешние богатства в 1920-е годы открыл геолог Николай Урванцев (1893–1985). Его небольшой литературный труд так и называется – «Открытие Норильска».
В этой работе описано почти десять лет жизни ученого, проведенных в 1919 и 1920-х годах в экспедициях по Норильску, плато Путорана и на Таймыре. Пешком, на оленях и на лодках.
Тогдашняя ситуация в регионе достойна многосерийного фильма. В стране идет Гражданская война, террор и разруха, а молодой выпускник горного отделения славного Томского университета отправляется черт знает куда. В низовьях Енисея есть крошечное торговое и промысловое село в 10 изб – Дудинка, а что находится к востоку от нее – там карты беспощадно врут. Но у реки Норильской точно есть каменный уголь. Он необходим для северного судоходства, ведь тоннаж топлива на обратную дорогу достигал 30% от груза у судов, доходивших из Европы до Енисея. Тем временем строился порт Усть-Енисейск.
«Беглый осмотр Норильска позволил сделать заключение, что угольное месторождение, вероятно, будет крупным, способным надолго обеспечивать топливом суда Северного морского пути», – пишет, изучив гору Шмидта, Урванцев.
Через год съедаемые гнусом – ДЭТА изобретут позже – участники новой экспедиции вскрыли грандиозное месторождение медно-никелевых руд в горе Рудной. Богатства – фантастические! Затем новые изыскания проходят в условиях зимовки. На месте работ вырастает небольшой поселок (первый дом в Норильске появляется в 1921 году). Дела идут хорошо. И в очередной экспедиции, в 1925 году, с берегов Енисея 34 дня по тундре пробиваются, ломаясь и израсходовав почти 3 тонны топлива, трактора – впервые в истории Арктики. Девять тонн груза ими доставлены. Еще в ходе всего этого жена геолога Елизавета буквально выбивает деньги для оплаты работ – в Москве и Петрограде, добираясь до цивилизации месяцами на оленях и лодке, на пароходах и поездах. В стране царит бардак.
«Открытие Норильска» читается на одном дыхании. Урванцев пишет кратко – всего 230 страниц, но ярко. Суровая арктическая природа подается романтично:
«Ночью нас будят гул и удары, как орудийная канонада. Это ревет толстый лед озера (Лама), сжимаемый морозами».
А быт аборигенов – энцев, нганасан и долган – описывается с наблюдательностью этнографа. Глаз автора регулярно находит следы сибирских промысловиков прошлого: в XVI–XVII веках междуречье Енисея и Хатанги было плотно обжито русскими.
«Станок Введенский представляет развалины. От всего поселения осталась одна изба. В давние времена тут проходил санный путь на Хатангу», – отмечает автор.
Язык Николая Урванцева – это язык европейского джентльмена. Обязательная для научных публикаций той эпохи риторика про «советские достижения» сведена буквально к паре дежурных фраз. Думается, автор такой величины, как Урванцев, мог себе это позволить.
Сталинский режим по-своему оценил норильские экспедиции. Геолога-первооткрывателя с 1938 года дважды бросали в лагеря, сидел он в том числе – какая ирония! – и в местах своих экспедиций. В Норлаге. Вряд ли в 1920-е годы Урванцев мог представить, что вскоре Норильский край на два десятилетия превратится в мир колючей проволоки и смерти.
Переиздание «Открытия Норильска» – настоящий подарок для тех, кому интересен Север. После выхода в свет в 1981 году книга стала библиографической редкостью. Новый тираж – 500 экземпляров – профинансировала ГМК «Норникель». Но так жаль, что другие труды Урванцева сегодня можно найти только по космическим ценам у букинистов.
Когда вдохновляли подворотни Мурманска?
Портовый город Мурманск не первый год заманивает туристов. Арктический мегаполис отличается не только видами на Кольскую губу, но и впечатляет своим архитектурным разнообразием. Еще имя Мурманска встречается на страницах романов, о нем слагали стихи, а в закоулках города кипели человеческие страсти литературной богемы. Впервые здешние берега и леса, еще без города, вошли в скрижали литературы в XIX веке.
«Мурманск. Литературный путеводитель» бывшего мурманчанина Павла Федорова вышел в 2022 году тиражом в 500 экземпляров. И стал первой энциклопедией, рассказывающей о том, какие городские улицы, дома, места и сюжеты попали в русскую словесность. Чтобы написать свой труд, историк, очевидно, не жалея себя, перечитал десятки тысяч страниц советской прозы и поэзии, порой весьма сомнительного качества. Ну что же…
Мурманск оставил след в биографиях ряда незаурядных писателей. Так, вскоре репрессированный, поэт Николай Гумилев возвращался из Европы в 1918 году через наш порт в Россию и купил в Мурманске оленью доху. Небезызвестный Михаил Булгаков в 1920-е годы сочинял в газете «Гудок» остросоциальные фельетоны о Мурманской железной дороге. Источником для него были гневные письма с мест в редакцию.
Перечислять же выявленных Федоровым авторов, пропустивших через свое творчество Мурманск, нет смысла. Редко какие тексты сгодятся для переиздания. Из не наших авторов вдохновил порт Евгений Замятин (рассказ «Ёла»). Владимир Высоцкий воспел мурманский аэропорт за 10 лет до его открытия – в 1976 году (хит «Москва – Одесса»). Копченая рыба из Мурманска появлялась на страницах Сергея Довлатова. Бестселлер умершего в ФРГ Георгия Владимова «Три минуты молчания» создан на образе «столицы Арктики», но без упоминания имени города. Солженицын Баренц-регион назвал мелкой темой.
Поморский дух Мурмана запечатан в стихах нашего Владимира Смирнова. Очень внятно Мурманск 1940–1990-х годов вошел в литературу в произведениях династии Блиновых: Николая Блинова (старшего), его жены и судомеханика Александры Хрусталевой и Бориса Блинова (сына). Морская жизнь, дворы города-лагеря, реализм циничных сороковых (то, о чем не писали другие), утрата природы. Книги «Мурманская сага», «Бриллианты моей бабушки», «Волна многошумного моря» – это те, которые хочется перечитывать.
Удивительно, но в путеводителе Федорова среди десятков имен нет ни одного слова о Мурманске прозаика и метеоролога Людмилы Шороховой. В цикле своих повестей она оставила детальные описания жизни Петушинки – и поныне символичного для города района, бывшего рабочего гетто. Культура отмены?
Еще в книжке Федорова есть дистанцирование от одной тонкости советских писателей. Ряд героев его книги обслуживали репрессивную машину Сталина. Но это профессор опускает, хотя лишенным эмоций его назвать нельзя – в его трудах мелькало то о «русской голгофе», то о «белофиннах» (согласитесь, странный термин).
И еще про Мурманск. Его улицы названы в честь кого угодно, но не в память расстрелянного в годы сталинщины собирателя саамского фольклора, писателя Василия Алымова или загубленной интриганами первой саамской поэтессы Октябрины Вороновой. «Страна холодов» Василия Немировича-Данченко стала бестселлером, но на топонимах это не отражается. Зато поставлен памятник поп-литератору – Пикулю. И он писал о Мурманске.
По цокающим берегам Кольского полуострова
С Терского берега и началась долгая поморская история Кольского края. Поморы, следуя за карелами, в XIV–XVI веках заселили эти богатые нерестовыми семужьими реками и морским зверем места. Их ожидал тяжелый быт, лютые зимы, смертоносные шторма Белого моря и достаточно высокий по меркам дореволюционной России уровень жизни.
Какого расцвета достигали поморские деревни, в которых звучал цокающий новгородский говор? Об этом рассказывает сборник заметок Ивана Ушакова «По Терскому берегу Белого моря». Краевед опубликовал их в далеких 1990-х годах в газете «Советский Мурманск». Планировал создать на их почве полноценную книгу. Но не успел. Заметки переизданы под одной обложкой в 2023 году культурным фондом «Варзуга». Тираж – 500 экземпляров.
Всего автор описал 20 поселений (сел, деревень, выселков и тоней), возникших на Терском берегу, от Федосеево до тони и маяка Орлова мыса. Связанные в те времена с «цивилизацией» только по воде, поморы хорошо обжили побережье. Завели овец, скот, брали пушнину, били диких оленей, искали жемчуг, торговали через море с Архангельском. Даже в глухой Пялице к 1914 году жило 260 мужчин, жонок (поморы, в отличие от русских, женщин бабами не называли) да их детей. Всего было 45 дворов. Сегодня едва ли наберется 20 человек, включая полярников на станции Гидромета.
Интересно отметить, что практически в каждом очерке автор указывает поголовье оленей в поморских хозяйствах. Вопреки стереотипам рогачей как транспорт держали не только саамы. Так, в пяти селениях Умбской волости на 905 душ приходилось 463 оленя.
Суровые условия края уравнивали женщин и мужчин, смягчая царящий в стране патриархат. Большую известность на Терском берегу в конце XIX века обрела Татьяна Куковерова. Женщину звали «хозяйкой маяка» на мысе Орлова (впоследствии маяк и ГМС Терско-Орловская).
«Она многократно спасала людей, гибнущих на море, покровительствовала лопарям, создала образцовые промышленные заведения», – пишет Ушаков.
Не только поморы селились на Терском берегу. Рассказывает Ушаков и про большую карельскую деревню – Колвицу, что рядом с нынешней Кандалакшей. В начале 1890-х годов северяне поселились на своей земле, с которой их родичей ранее выжили монахи. На 1916 год в селении жило 215 человек.
«Население трезвое, трудолюбивое и во многих отношениях превосходит обывателей поморских селений», – цитирует автор исследователя Р. Якобсона.
А что было потом? Долгая дорога к закату. Коллективизация, репрессии, упразднение «неперспективных деревень», в числе которых оказались Колвица, Кузрека, привело к оттоку поморов и карелов в города. Последним гвоздем стали нынешние ограничения на вылов лосося. Терские деревни пустеют – так, в знаменитой своими лошадьми и песками Кузомени от 800 жителей осталось 80 душ. Поселения превращаются в дачи и турбазы для приезжих.
Михаил Пустовой