Звучит не благозвучно, хотя статья посвящена храму искусства – Третьяковской галерее. Николай Андреевич Мудрогель (1868 – 1942) пятьдесят восемь лет прослужил в ней смотрителем. «Цепным псом» называл его, как и себя, главный хранитель галереи Е.М. Хруслов, а «Колей галерейным» - художник Николай Неврев, ближайший друг Павла Михайловича Третьякова.
Начну с философского захода. В самом английском романе XX века «Остаток дня» Кадзуо Исигуро главный герой – образцовый дворецкий Стивенс, всю жизнь прослуживший одной семье и достигший совершенства в своей профессии. Никто не мог сравниться с ним в натирании столового серебра и обслуживании многочисленных гостей за праздничным столом. Педантично изо дня в день на протяжении многих лет Стивенс нёс свою службу лорду Дарлингтону. Высшей радостью для него были похвала и удовольствие хозяина. Собственной жизни у него не было, он не создал семью, не бывал в отпуске, не путешествовал. Жил при замке как цепной пёс, а в преклонном возрасте задумался о смысле прожитых лет. Чему он посвятил себя, отказавшись от личного счастья? Стоило ли?
Вот и Николай Андреевич Мудрогель всю свою жизнь провёл на одном месте, 58 лет выполняя рутинные обязанности, без семьи, без детей, без путешествий. Повторение судьбы английского дворецкого из романа «Остаток дня» с разочарованием в конце жизни? Разберёмся.
Где родился, там и сгодился
Николай Мудрогель родился в 1868 году в доме Павла Михайловича Третьякова – основателя картинной галереи, его родители состояли у него в услужении.
Отец нашего героя Андрей Осипович был крепостным крестьянином из села Толмачи Киевской губернии. В 1861 году, получив личную свободу, перебрался в Москву, устроился в дом купца Третьякова в Лаврушинском переулке и прослужил в нём 20 лет. Сначала делал «что укажут», а со временем ему поручили приёмку и размещение картин в комнатах особняка, а затем и в специально построенных помещениях.
Николай Мудрогель в книге «Пятьдесят восемь лет в Третьяковской галерее» с любовью и нежностью описывает старинный особняк, в котором прошла значительная часть его жизни. Вспоминает вековые тополя, липы, дубы около дома, большой, чудесный сад, в котором росли прекрасные розы, махровые пионы, сирень и китайские яблони. Верхний этаж старинного дворянского особняка, пережившего нашествие французов, занимала семья Павла Михайловича Третьякова, а в нижнем размещалась торговая контора. Многочисленная прислуга и конторские жили во флигеле. В углу двора стояли амбары для хранения льняных товаров, производимых в Костроме на фабрике Третьяковых, из амбаров их развозили по магазинам Москвы.
Замоскворечье во времена детства Николая Мудрогеля было купеческим, выглядело провинциально. Рядом с домом Третьяковых стояли небольшие купеческие особняки в окружении прекрасных садов, а на Болотной площади был базар, где торговали зерном. Николай вспоминал, как в возрасте 3-4 лет часто бывал там вместе с отцом, выискивающим среди торговцев своих земляков.
Летом семейство Павла Третьякова уезжало в Кунцево, на съёмную дачу, с семилетнего возраста нашего героя стали брать с собой. Он чистил дорожки, полол сорняки, поливал цветы, а в свободное время играл вместе с хозяйскими детьми.
Одно лето было особенным - к особняку на Лаврушинской возводили первую пристройку, предназначенную только для картин. Под руководством архитектора Каминского быстро возвели двухэтажное здание с двумя большими залами, внутри установили фанерные перегородки. Отец нашего героя занимался переноской и развешиванием картин, а пятилетний мальчуган вертелся возле него, иногда подавал молоток и гвозди. И вскоре галерея была открыта для свободного посещения. В обязанности Андрея Осиповича входили встреча посетителей у входа, пропуск в залы, обрамление и остекление картин, поездки в Петербург за новыми шедеврами. Не сидела без дела и его жена, мама Коленьки. На ней лежал уход за гостившими в доме художниками. С одним из них, Василием Максимовым, мальчуган сдружился.
Детство Коли прошло в атмосфере доброжелательности и купеческой благопристойности, в общении с интересными творческими людьми, в окружении красоты.
В девять лет Николая отдали в городскую школу, учиться у него хорошо получалось, родители даже стали строить планы о серьёзном образовании. Счастливое и беззаботное детство закончилось с внезапной смертью отца. Во время очередной поездки в Петербург он подхватил воспаление лёгких. А всё из-за того, что боялся оставить ящики с купленными картинами Верещагина без присмотра и ночевал на них в холодной кладовой Академии художеств. Николаю шёл тогда двенадцатый год.
Главный вахтёр Третьяковской галереи
Летом 1882 года Николай Мудрогель приступил к работе в галерее. «Работайте так, как работал ваш отец», - напутствовал его Павел Михайлович Третьяков. Надо сказать, что к четырнадцатилетнему мальчишке, как и к любому другому человеку всякого возраста и звания, Третьяков обращался исключительно на «Вы», а ещё никогда не повышал голос, даже если был возмущён и недоволен.
Работа юноше нравилась. До открытия галереи он должен был смести пыль с картин, а с десяти утра до четырёх часов дня ходить по залам, опрятно одетый и причёсанный, и присматривать за посетителями. Поскольку их тогда было ещё мало, 10-15 в будни и 20-30 в праздники, а рабочий день длился шесть часов, то хватало времени насладиться прекрасными картинами лучших художников России в тишине светлых прохладных залов. «Изучайте, Коля, художников, изучайте их манеру письма. Надо, чтобы вы узнавали сразу, какому художнику принадлежит картина», - говаривал хозяин галереи. И внимая совету Николай подолгу, пристально, с любовью всматривался в картины, всякий раз открывая в них что-то новое, незамеченное с первого взгляда.
Другая весьма приятная и полезная обязанность состояла в том, чтобы относить письма художникам, писателям и другим знаменитым москвичам, с которыми Третьяков состоял в переписке. Так, Николай побывал у Васнецова, Сурикова, Репина, Верещагина, Прянишникова. Особенно ему запомнились два визита к Льву Николаевичу Толстому в Хамовники. Он был в рабочем кабинете писателя, дожидаясь, когда тот прочтёт письмо и напишет ответ, разговаривал с ним, подметил невероятное сходство с писателем портрета работы Николая Ге.
Ещё Третьяков поручил Николаю внимательно слушать, что говорят посетители и художники о картинах, в целом о галерее. Зачастую художники сами затевали разговор со смотрителем, тогда Николай задавал им вопросы, интересовался их мнением. Об услышанном делал ежевечерний отчёт.
С каждым годом галерея набирала популярность, поток посетителей увеличивался за счёт простонародья и приезжих. Николай подмечал, какие картины привлекают наибольшее внимание. Со временем рядом с ними на каменном полу появились углубления, вытоптанные многочисленными посетителями. Такими знаками внимания были отмечены Куинджи, Айвазовский, Суриков, Репин, Максимов…
Как-то Николай заметил, что в галерее стали появляться большие группы нарядно одетых людей, которые громко разговаривали, прогуливались по залам и вовсе не интересовались картинами. Оказалось, что, пользуясь бесплатным посещением галереи, её облюбовали свахи. Если раньше первые смотрины устраивали в церквях, то теперь, с ростом популярности галереи, они стали проходить в её залах. Молодой смотритель подводил таких посетителей к картине Пукирева «Приём приданого по описи» и говорил в шутку и в назидание: «Вот, обратите ваше внимание на дикие обычаи – человек не жену берёт, а приданое».
Был в истории галереи эпизод, когда Павел Михайлович Третьяков распорядился закрыть её для свободного посещения, а пускать только по его особому разрешению и по запискам художников или знакомых с обязательной росписью в книге посетителей. Произошло это из-за участившихся краж. Как не старался смотритель Коля галерейный, а уследить за всеми не мог. Орудовали как мелкие карманники, так и похитители картин. Им удалось умыкнуть этюды Поленова, Верещагина, небольшую картину Максимова. Ограничения вступили в силу осенью 1891 года.
15 августа 1893 года галерея была торжественно передана городу и стала «Московской городской галереей имени братьев Павла и Сергея Третьяковых». Вместе с галереей на службу города в качестве старшего вахтёра был переведён и Николай Андреевич Мудрогель. Третьяков обратился к нему с напутствием: «Вы теперь должны удвоить ваше внимание, должны работать больше, чем вы работали раньше. Я с вас буду спрашивать гораздо строже, так как теперь всё стало народным достоянием». Опытный смотритель не только охранял картины, но и обучал новичков.
Осенью 1897 года Павел Михайлович Третьяков заболел, у него открылась язва желудка. Несмотря на это продолжал заниматься галереей: заслушивал традиционные ежедневные отчёты старшего вахтёра Мудрогеля, ездил в столицу на выставку, купил на ней картину Попова «В школе» и рисунки Фёдора Васильева, которые стали его последними приобретениями. В начале декабря 1898 года великий меценат скончался. Его последние слова были о своём любимом детище: «Берегите галерею и будьте здоровы».
Николай Мудрогель, преданный «цепной пёс» галереи, очень тяжело переживал смерть этого замечательного человека, в доме которого родился, рос, воспитывался, трудился.
К слову сказать, по завещанию Павла Третьякова наш герой получил четыре тысячи рублей.
Завет Третьякова: «Берегите галерею…»
За долгие годы службы чего только не пришлось пережить Николаю Мудрогелю. Например, он стал свидетелем нападения на картину Репина «Иван Грозный и сын его Иван». На его глазах душевнобольной Балашов с криком «Довольно крови!» бросился на картину с ножом и изрезал её. Очень сильно это происшествие подействовало на главного хранителя Е.М.Хруслова, он не смог пережить повреждение картины и бросился под поезд. Произошло это в 1913 году.
Несколько лет до этого, в 1908 году, под угрозой порчи оказалась вся коллекция Третьякова. Москва-река разлилась на столько, что по Замоскворечью плавали на лодках, люди спасались на чердаках и крышах. Пришлось срочно возводить кирпичную стену вокруг галереи, но вода поднималась с невероятной быстротой. Николай Мудрогель шесть дней боролся со стихией, почти без сна участвовал в спасении картин. Помогал солдатам огораживать здание, переносил картины на второй этаж, следил нет ли протечек. Вода сквозь почву проникла в подвал, где находилось отопление, её откачали, но сырость поползла по стенам вверх, пришлось убрать часть картин нижнего этажа, чтобы спасти их от порчи. Два месяца потребовалось для просушки и ремонта подвального помещения.
Тяжёлыми для Третьяковки были дни Октябрьской революции. Захват власти большевиками в Москве встретил вооруженное сопротивление. Неделю шли бои за Кремль, смотритель Мудрогель был на чеку. Хотя что он и его помощники могли сделать, не имея оружия? Как можно крепче запереться, забаррикадироваться. Света не было, ночью, обходя залы, «цепной пёс» слышал выстрелы. Пули попадали в стеклянную крышу галереи, раздавался звон разбитого стекла. Продукты кончились, пришлось голодать, только на седьмые сутки, когда бой стих, смотритель смог выйти на улицу. Власть в Москве перешла к большевикам.
В годы Гражданской войны Мудрогелю пришлось всеми правдами и неправдами добывать топливо для галереи, ежедневно требовалась бочка нефти. Он обходил учреждения, чтобы добыть разрешение на нефть, часто встречая непонимание: «Ну, галерея может подождать, картины не замёрзнут». Весь день уходил на обивание порогов, а к ночи, как правило, нефть доставлялась.
В воспоминаниях Николай Мудрогель называет знаменитостей, которых он встречал в залах картинной галереи. Лев Толстой подолгу задерживался перед картиной Дубовского «Притихло», любил Сурикова, Ге, Орлова. Академик Павлов приходил уже старым и за ним по всей галерее носили стул, он садился перед какой-нибудь картиной и долго-долго смотрел. Максим Горький приходил вместе с Шаляпиным, посетители тогда перестали рассматривать картины, а уставились на этих знаменитостей.
Смотритель должен был следить за тем, чтобы посетители галереи не проносили в зал еду, крошки от которой могли привлечь насекомых. Мудрогель вспоминал, что ему приходилось несколько раз выводить парнишку, который часто посещал галерею, но любил рассматривать картины жуя булку. Этим мальчиком был будущий художник Пётр Кончаловский.
Завету беречь галерею следовали многие её сотрудники. Николай Мудрогель с гордостью и уважением вспоминал, о радении за картины художника Остроухова, который был избран в совет галереи после смерти Павла Третьякова. Однажды, получив приказ от правительства приготовить лучшие картины для отправки на всемирную выставку в Париж, он сказал: «Картин не дадим», хотя приказ был подписан императором Николаем Вторым. Съездил в Петербург и добился его отмены.
Вспомним судьбу «Троицы» Андрея Рублёва. После демонстрации в Троице-Сергиевой лавре в 2022 году её изъяли из Третьяковки и передали на 49 лет в пользование РПЦ. Думаю, такая новость повергла бы Мудрогеля в шок.
Свою книгу «Пятьдесят восемь лет в Третьяковской галерее» Николай Андреевич Мудрогель закончил так: «Нет в галерее ни одной картины, к которой бы не прикасались мои руки. Каждую я хранил от пыли, от мух, или сам вешал на стену, или помогал вешать. Я сознаю и чувствую: капля моей крови есть в деле создания национальной галереи. Моя жизнь прожита не напрасно!» Согласны?
Делитесь своим мнением в комментариях. Благодарю за прочтение. Татьяна.
Источник: Н.А. Мудрогель. Пятьдесят восемь лет в Третьяковской галерее
