"Анализ мочи - на стол мечи", - скомандовал капитан нашей небольшой команды Петя Шляпин, глядя, как мы вчетвером мнёмся около стола для анализов в коридоре больницы, скромно зажав в за спинами майонезные банки с мочой, с примотанными к ним резинками записками с фамилиями пациентов.
Дело было в 6 мая 1986 года в Московской Басманной клинической больнице, куда нас троих прямо из института отвезли на машине "Скорой", а четвертый приехал на такси, не взирая на цену. В Басманную больницу везли "Чернобыльцев" и мы вчетвером оказались среди них с тем же диагнозом.
Ничто не предвещало. На "майские" наш геологоразведочный институт пустел почти до нуля посещаемости и это приветствовалось преподавателями, поскольку в институте нашем готовили профессиональных бродяг: геологов, гидрогеологов, буровиков и нас - геофизиков. Только факультет экономики отличался прилежностью посещения, поскольку там учились 100% барышни без геологического энтузиазма. А наши 4 факультета были набиты бывалым народом из всех регионов СССР, многие были потомственные геологи, а парни в основном, после армии.
Итак, моя учеба была невероятно насыщена: вернувшись в начале апреля с традиционного всесоюзного чемпионата по горным лыжам "Праздник Севера", из города Кировска Мурманской области, на "майские" - то есть в конце апреля, я уезжала "на байдарках". И весна 1986 не была исключением.
Решено было поехать на Южный Буг (Украина) и сплавиться несколько дней по маршруту "Первомайское - Южноукраинск", естественно ради Мигейских порогов.
В 1985-ом я там уже была, соответственно, поход 1986 года пошел по накатанной дороге - 4 туриста на двух байдарках с одной палаткой. Выдвинулись мы из Москвы в субботу утром 26 апреля.
У моих родителей была редкая по тем временам байдарка RZ немецкого производства, которая переехала в мое распоряжение. Вес двух баулов, в которые она упаковывалась был 40 кг, еще свой рюкзак с едой и всякими шмотками-спальниками плюс палатка, спас-жилеты, шлемы, сапоги - короче, на двоих с Петькой у нас было 80 кило на 4 места багажа. Аналогичная развесовочка была у второй пары - Иры Ивановой и Бобровникова Ивана.
Ира и Пётр учились со мной в одной группе на геофизиков, а Ваня Бобровников, наш одногодок, был сыном нашего профессора Леонида Захаровича Бобровникова и в связи с этим тусовался на горнолыжной базе нашего института, соответственно был с нами дружен. Профессор в то время возглавлял у нас кафедру "Радиометрии" и вел соответствующий предмет, включая лабораторные работы.
Пит - так звали в институтские времена Петю Шляпина, заехал ко мне домой за байдаркой и обвешанные с двух сторон поклажей (байдарка сзади, рюкзак спереди, итого по 40 кило на человека) мы выдвинулись на электричке из Зеленограда в сторону Киевского вокзала. В электричке было плотненько, мы создавали затор. Протискиваясь мимо нашей поклажи, любопытствующие пассажиры интересовались куда это мы собрались. "На Украину, на Южный Буг", - гордо отвечали мы с Питом. Вдруг один сидящий неподалёку седой гражданин вынырнул из под газеты и от удивления снял очки: "Молодежь, вы в своём уме? Вы куда едете, там ведь ядерный взрыв был сегодня ночью!" Я немного скривила лицо и постаралась мягко отделаться от него: "Да ладно вам, все нормально будет, я там уже в прошлом году была". В то прекрасное апрельское утро лет мне было ровно 19, поэтому дедушка посмотрел на меня как на капризного ребенка и углубился в чтение газеты.
Через час мы с Питом завалились в плацкарт поезда Москва-Хмельницкий, встретились с Ирой и Ваней, со достали домашние припасы, расписали пулю и не обращая внимания на болтовню про какой-то там Чернобыль, разглядывали мои походные записи прошлого, строя планы на раскладку веса по байдаркам.
Ну что, стартовали и гребли в целом дней 5. На третий день похода мы подошли к сложным участкам "Гарт", "Интеграл" и "Красные ворота". Ира категорически не хотела проходить сложный порог "Гарт" и они с Ваней мужественно обнесли свою байдарку и все наши вещи вокруг порога, встав на страховке под ним, чем спасли меня.
"Гарт" не критично сложный, третья категория, ну может 4 - зависит от уровня воды. По весне там была большая стремнина. Мы с Питом зашли в порог нормально, но на длинной байдарке таки цепанули носом за камень, нас развернуло боком и тут же ударом струи в борт перевернуло. Мы были в спасжилетах и касках. В целом не страшно, если только стремнина не затягивает тебя в "бочку", когда падающая с высокого камня вода закручивает волну в обратный водоворот, создавая высокую пену. В пене спасжилет не держит - ему вода нужна плотная, а не пузыри. И при этом дышать в такой пене невозможно - проваливаешься в нее с головой, а обратная струя воды не дает отплыть, прижимает под каскад. Короче, стиральная машина.
На байдарке у нас, конечно, была сделана обвязка - два кольца вокруг носа и кормы и от колец по двум бортам натянуты веревки. Это позволяло схватиться за лодку и удерживаться рядом, даже если плывешь в стремнине отдельно от неё. Изнутри под бортами были примотаны две большие надувные "палки" - детские игрушки и два огромных надувных мяча были засунуты в носу и в корме, так что держалась на воде она при любых обстоятельствах. Но в тот раз обстоятельства были не в нашу пользу.
Зацепившись носом за камень, байдарка мгновенно развернулась поперек стремнины и зацепилась кормой за второй камень, встав в распор. Ударом воды в борт ее перевернуло, нас из байдарки выкинуло, а она.... осталась висеть на двух камнях без нас.
Пита затянуло в "бочку", меня проволокло то передом, то задом по подводным камням, побив руки и ноги. Несколько раз я успевала на долю секунды выскочить из пены, чтобы вдохнуть и снова проваливалась в стремнину, но не выпускала из рук весло и оно меня немного держало на плаву. Байдарка же получив еще несколько раз мощные удары волной, уже без веса "седоков" соскользнула с камней и прилетела Питу на голову в его "бочку". Он ухватился за обвязку и выплыл из водоворота и даже смог подтянуться и залезть до пояса на перевернутую корму лодки. Пустая байдарка, будучи подперта хорошими баллонами с воздухом изнутри, чудесно сама плыла по порогу, догоняя меня.
Приближался "гробовой камень" порога "Гарт", известный тем, что на нем висит множество табличек с надписями типа "ЗДЕСЬ ПОГИБ ТУРИСТ-ВОДНИК..." с фамилиями и разнообразными датами. В этот камень прилетает стремнина и он разделяет ее на два рукава, немного "шиверы" - отмели - по бокам от него, и река соединяется в глубокое спокойное русло.
Ну, вот пены чуть поубавилось, я начала иногда дышать и разглядела камень, а на нем таблички с именами, сверкающие на солнце медью.
Мысленно начав готовиться к прилету в камень непонятно какой частью тела, я попыталась выставить вперед весло, которое все еще держала в руке и тут я поняла, что в пятидесяти сантиметрах от моего затылка на меня надвигается металлический форштевень моей байдарки - элегантный и острый.
Перевернутая неуправляемая полузатопленная тяжелая байдарка с висящем на корме Питом, летела в той стремнине точно вслед за мной всё на тот же "гробовой" камень. На полсекунды я представила, что гравировать табличку не понадобится - портрет в натуральную величину сейчас окажется на камне, но тут же поняла, что портрета не будет, поскольку металл форштевня влетит мне в затылок и размозжит голову, как орех, об эту скалу. Значит, все же табличка...
А дальше Петькин крик: "Маманя, ныряй, убьёт!", моя попытка выдохнуть и максимально утонуть прямо в спасжилете, треть секунды, прилёт в скалу, свист железа по каске и хруст... складывающейся пополам от удара байдарки.
Пита с обломками кораблекрушения вынесло в один рукав реки, меня во другой, протянув для полноты ощущений по подводным камням мелководья.
Ира и Ваня стояли под порогом в заводи. Они элегантно подгребли ко мне, я зацепилась за обвязку их байдарки и мы выгреблись на берег. RZ отличалась от советских "Салютов" тем, что имела каркас из красного дерева и при наличии веревок, стеклоткани и эпоксидной смолы ремонтировалась за сутки из полного хлама. Казалось, что всё позади. 5 мая вечером ввалились в ночи домой.
И вот 6 мая утром мы уже в институте, стоим перед дверями лаборатории по радиометрии. У меня при себе пакет со шмотками Иры и Пита, у Иры - мои вещи. В процессе эвакуации с реки, конечно, все шмотки перепутались и мы договорились привезти в институт барахло для обмена. Заходим в лабораторию, кидаем в угол пакеты с грязными и еще толком не просохшими шмотками, и вдруг взвывает дозиметр. Ну прямо как пожарная тревога.
Лаборантка орет на нас типа прекратите безобразие, из кабинета при лаборатории выскакивает профессор Бобровников и пытается понять, кто положил радиоактивный лабораторный образец прямо на дозиметр.
Дело в том, что мы изучали радиофизику и работали с радиоактивными образцами, а на выходе из лаборатории стоял дозиметр для контроля поверхностного загрязнения рук, а каждому студенту надлежало после занятий положить на него руки и расписаться в журнале. И вот он взвыл от стоящих рядом с ним пакетов.
Профессор взглянул на показания и тут же понял, что а) мы попали по полной б) его собственный сын тоже оттуда приехал и сейчас сидит в другом институте на лекции.
Профессор вызвал скорую и засунул нас троих в нее, отправив в больницу, принимавшую чернобыльцев, дозвонился до института сына и Ваня тоже прикатил к нам.
На нас завели карточки и начали таскать по всем кабинетам подряд, видимо профессор нажал на еще какие-то кнопки, кроме скорой. Почему-то первым делом нам сделали флюорографию - рентген:) то бишь, а потом отправили сдавать кровь и мочу. И вот в полутемном коридоре больницы тогда и раздалась команда Пита: "Анализ мочи на стол мечи!".
Ну, а дальше были разборки в деканате с диагнозом, по которому нам троим запрещалось ехать на практику в Крым. Профессор Бобровников категорически настаивал, изучая обстоятельства подробно, поскольку в истории оказались замешаны не только его студенты, но и его сын. Оказалось, что чернобыльское облако сначала двинулось с ветром на северо-запад, а через пару дней начало активно перемещаться с ветром на юг, накрыло Одессу, Николаев и Крым.
К нам по домам приезжали бригады эвакуаторов с дозиметрами и утилизировали все шмотки из похода. Палатка была не моя, серебрянку-самострок я успела вернуть своей одногруппнице и она лежала у нее на балконе, очевидно создавая "хороший" фон в квартире. Но ее родители были далеки от дозиметров, а мы, как и вся страна, не понимали что случилось и как такая палатка может повлиять на здоровье.
Поскольку мы никак не могли остаться без обязательной практики и без стипендии, то увещевания профессора остались без внимания и мы поехали в Крым добавлять себе проблем. Кстати, оказалось, что не все граждане были такими пофигистами - путевки в Крым перестали раздавать и продавать, частникам перекрыли проезд и Крым был абсолютно пустой. Можно было выходить на набережную Ялты и со всей дури орать: "Люди, где вы!".
Второй раз я орала во всё горло эту фразу на набережной Ялты 34 года спустя - в мае 2020. Когда всю страну привязали на ковидную цепь, мы с Алексом Абрамовым наслаждались абсолютно пустым Крымом и скалами, и было ясно, что это не дежавю, а просто невероятная спираль, которая привела меня снова на набережную абсолютно пустой Ялты, а оттуда и в горы, ведь именно в 86-ом и началась моя "альпинистская карьера" - ровно вслед за чернобыльско-крымскими событиями.
В конце июня зав.кафедрой физвоспитания застал меня в спортзале института одну, с 30-ти килограммовой штангой на плечах, делающую приседания. Я только вернулась с летнего чемпионата "Буревестника" на Алтае с золотой медалью, куда успела мотнуться, сдав экзамены досрочно. Он посмотрел на меня критически и сказал: "Россию ты выиграла, СССР ты никогда не выиграешь", а кто тебя такую кобылу замуж возьмёт?"
Я посмотрела не него, на штангу, на свои накачанные десятилетием горнолыжных тренировок ноги... положила штангу на пол и пошла в автомат - за 2 копейки звонить своему приятелю-альпинисту, а через 2 месяца вышла замуж!
Ну, а с продолжения этой истории начинается моя книга «8 тысяч метров над уровнем моря», которую многие тут уже читали.
А что делали вы в те "майские"-86 ?