Если книга приходит к тебе в нужный момент, то остается в памяти навсегда. Особенно часто такое случается в юности.
Это сборник статей о советском литературном процессе 1950х - 1960х годов, вид изнутри. Мастерская, кухня, но не изнанка и не раздевалка. Автор - филолог и литературный критик Владимир Лакшин.
Бытует анекдотичное представление, что критик - это тот, кто не умеет писать и, страдая от зависти к умеющим, ставит им палки в колеса 🤬 Есть, конечно, и такие. Когда мы говорим: "критики не приняли, а публика полюбила" или наоборот: "критики хвалят, а читать невозможно", мы встаем на точку зрения публики😉 На самом деле, критики - это важная часть литературной экосистемы. И еще редакторы. Помните рекламу конфет, где молодая писательница со сцены благодарит своего редактора? Международная, значит, история...
В рецензии все было мною не раз обдумано, трижды переписано, отшлифовано, и я был втайне уверен, что редакторскому карандашу в ней нечего делать...
Между тем карандаш Саца уже разгуливал по странице...Начало фразы он отправлял в конец, обрубал ей хвост, брал взаймы из зачеркнутого два слова для следующей, вставлял свое неожиданное словечко... Менял местами абзацы, выкручивал длинные предложения, отжимал их, как мокрое белье, сокращал, снимал кавычки, дописывал что-то на полях и между строчками; заключал куски текста в квадратные скобки, призывая меня подумать, нужны ли они,— и они неизменно оказывались лишними...
Я был ошеломлен. Самолюбие мое жестоко страдало...
«А вообще-то, я смотрю, неплохо у вас получилось,— сказал наконец Сац, собирая исчерканные сверху донизу тупым карандашом и еще недавно такие красивые листы.— Теперь на машинку — и в набор!»
Мне казалось, что я побывал на сеансе у гипнотизера. Я вышел от него, как под легким наркозом, голова шла кругом. «Хорошо-то хорошо, да ведь это уж не совсем я»,— думал обратной дорогой.
Это впечатление молодого автора от работы с опытным редактором я с тех пор запомнила, и оно приходит мне на ум каждый раз, когда я "выкручиваю и отжимаю" свою собственную писанину 😃 Редакторы - незаметные герои книжного мира. И как же порой заметно их отсутствие, когда читаешь очередной бестселлер...
Статьи, включенные в сборник, написаны в разное время, в каких-то больше о конкретном авторе, в каких-то - об историческом периоде.
(В конце 1930-х годов) в «Литературной газете» и других изданиях бушевала дискуссия «вопрекистов» и «благодаристов», которая со стороны могла казаться публике чем-то вроде схватки свифтовских остроконечников с тупоконечниками. «Вопрекисты» ... находили, что высокое искусство правды, недосягаемым образцом которого был Лев Толстой, чаще создавалось «вопреки», чем «благодаря» мировоззрению художника, или, точнее, его политическим взглядам. ...что талантливые писатели, не обладавшие «выдержанным» марксистским мировоззрением, могли дать социалистической культуре больше, чем посредственные авторы, вооруженные передовым учением до зубов.
«Благодаристы» готовы были отлучить художника, если находили, что его воззрения неортодоксальны (в духе сталинской ортодоксии 30-х годов). Считалось, что с плохим «мировоззрением»... нельзя создать значительного искусства. «Вопрекисты» же хотели приобщать талантливых художников к социалистической культуре, несмотря на их видимую «неортодоксальность» или вовсе «сомнительные» убеждения.
Автор пишет о Маршаке, генерале Горбатове, Ольге Берггольц, Ираклии Андроникове. Если для меня это фамилии на корешках книг, то Лакшин лично знал этих людей. Фразу "Есть такая мера глупости, когда это выглядит уже моральным изъяном" я почему-то относила к Законам Мэрфи😛 А она из этой книги. Много исторических анекдотов - в пушкинском смысле слова.
(Венгерский) фашистский диктатор Хорти заказал знаменитому скульптору Штроблю монумент в память сына-летчика, сбитого над Украиной, но скульптор затянул работу. В 1944 году, когда советские войска освободили Будапешт, Штробля просили соорудить памятник погибшим нашим воинам — с этой просьбой к нему в мастерскую приходил сам Ворошилов. Скульптору жаль было понапрасну сделанной для Хорти работы. Он взял за основу старый проект, недели за две изваял фигуру советского солдата у подножия статуи, а пропеллер на вытянутых руках скорбящей женщины-матери заменил пальмовой ветвью и вышел памятник, которым гордится весь Будапешт.
Сегодня эта история заиграла новыми красками... Кстати, в 1992 году фигуру красноармейца убрали.
А вот еще, из Гражданской войны.
Время от времени в Богунском полку объявлялись диковинные личности, авантюристы. Однажды бойцы сидели у костра, и из темноты возник вдруг и подсел к ним странный человек, попросивший накормить его и назвавший себя «бог богов, царь царей». Стали посмеиваться над ним, расспрашивать. Он утверждал, что заговоренный, ни одна пуля его не берет, и в доказательство, распахнув драную шинель, показал широкий пояс, на котором было вышито: «Бог богов, царь царей». На другой день в бою он полез в самое пекло и, на удивление всем, вышел без царапины. Так и еще не однажды было, пока в конце концов Щорс не встревожился: в полку, навербованном в большинстве из малограмотных крестьян, и так сильны были суеверия, окрестное население заволновалось — появлялась угроза двоевластия. Между тем «бог богов, царь царей» сам призывал «снять с него пробу» — выстрелить в упор. Никто не решался. В конце концов расклеили листовки по городу, где стоял полк, собрали жителей на соборной площади и вывели «бога богов»: он шел, улыбаясь. Его скосила пулеметная команда...
Побробная статья посвящена журналу "Новый мир" - флагману Оттепели. В 1962-63 годах журнал печатал Александра Солженицына. Делалось это с одобрения Хрущева, но сталинисты из кабинетов высоких и пониже никуда не делись и крыли журнал и главреда почем зря 👿
Посетивший редакцию в те дни английский литератор сказал: «Я вам завидую, у вас в России идут такие литературные бои, какие у нас были возможны только в XVIII веке!» ...Но об этом хорошо читать потом в книжке с картинками. Прожить это труднее.
В то время журнал печатал много мемуаров, записок бывалых людей. То, что называлось документальной прозой... Именно этот жанр больше других требует профессиональной и доброжелательной работы редактора.
Любопытно, что будни советского "толстого журнала" имеют некоторое сходство с рутиной 🇺🇸американского издательского бизнеса - авторы, рукописи, договоры, гонорары.
С большой теплотой автор вспоминает Александра Твардовского - не только редактора журнала, но и человека, и поэта, своего друга.
Существует представление, навеянное традицией Бодлера и полутора десятками блистательных и томительных лет русского символизма, об изломе, болезни, нервности, смутности, полусне как непременных атрибутах подлинно поэтической души. В природе поэтического таланта Твардовского были ясность, здоровье, сила... Дисгармония, изломанность, слишком обычное для XX века состояние поэтического духа, почти столь же расхожее, как перманентная бодрость газетного рифмача, заведомо одобренный оптимизм. В отличие от тех и других Твардовский был натурой глубоко искренней и природно здоровой, в высшем смысле «нормальной», гармоничной.
Последняя статья рассказывает о Михаиле Булгакове. Владимир Лакшин - признанный специалист по его творчеству, и некоторые эпизоды биографии Булгакова я узнала именно из этой книги. Роман "Мастер и Маргарита" не стал моим любимым, но именно тогда после большого перерыва вышло новое издание, и я его читала, так что впечатления были свежими. Помню, что эпизод романа, где воробушек разнузданно пляшет фокстрот на столе у профессора, показался мне инородным. Выяснилось, что это была последняя вставка в уже готовый роман: Булгаков узнал, что врач, обещавший ему скорую смерть, сам скоропостижно скончался...