Две главки из книги «Шолохов. Незаконный».
***
24 мая 1905 года, в день празднования памяти святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, у живущих вне брака Александра Михайловича Шолохова и Анастасии Даниловны Кузнецовой родился сын.
Матери на тот момент было 35, отцу – 40.
Роды приняла кружилинская повитуха.
Мальчик родился большеголовый, а тельце маленькое; глазки навыкате. Положили его в казачью люльку. Спели казачью колыбельную.
Крестили в Кружилинской Никольской церкви. Назвали Михаилом в честь святого князя Михаила Муромского и деда.
В переводе с еврейского Михаил означает «кто как Бог».
Имя это воспринималось в шолоховской семье как несущее силу рода. Называя так сына, Александр надеялся на снисхождение родни. Однако на крестины шолоховские братья и сёстры не приехали. Была лишь мать Анастасии, жены.
Родившийся поперёк правил мальчик фамилию получил по законному мужу матери – Кузнецов – и соответствующее отчество – Степанович.
Михаил Степанович Кузнецов.
По формуляру дитя записали в казачье сословие, потому что законный отец его являлся казаком. Шолоховская родня свой отказ являться на крестины могла объяснить просто: с чего бы им праздновать рождение какого-то Кузнецова, сына Степанова? С какими лицами сидеть за праздничным столом?
Здесь ставим другую глубокую зарубку: мальчик явился на свет незаконным. С будто подворованным у достойного купеческого рода именем, чужим отчеством и не своей фамилией.
В этом видится нам какой-то болезненный, на всю его жизнь наползший знак судьбы.
***
Стояли жуткие морозы. Дул донской ветер, о котором иностранец ещё в XVII веке написал: «беспощадный, как сабля».
Хоронили его с воинскими почестями – на лафете.
На похороны пригласили считаное количество людей. Не захотели огромных похорон. Приехавших со всей страны, с разных концов света людей не смогли бы разместить в станице.
Был Михаил Зимянин. Был Василий Шауро. Был начальник Главного политического управления Советской армии и Военно-морского флота Алексей Епишев.
Были Георгий Марков, Анатолий Калинин, Сергей Михалков, Егор Исаев, Анатолий Ананьев, Юрий Бондарев, Владимир Карпов, Михаил Алексеев.
Алексеев вспоминал, что холод было едва возможно терпеть, он словно бы в череп вгрызался, но бородатые старики – вёшенские казаки – спокойно шли без головных уборов, и, глядя на них, никто из партийного и писательского руководства не решался даже на полминуты спрятать голову в шапку.
Карпов на траурном митинге сказал: «Хотя бы малую частицу его непомутнённой совести и души каждому из нас...»
Со всех окрестных хуторов бесконечной чередой тянулись люди. Потомки тех, кого Шолохов спасал от нищеты и голода, высылки и погибели – а то и сами спасённые. Всех тех, кого он увековечил под своими или вымышленными именами, сделав небольшой кружок на Верхнем Дону – тем самым циркулем вокруг Вёшенской обведённый, – узнаваемым и родным для неисчислимого количества людей всех рас и вероисповеданий.
Хоронили Шолохова, как он завещал, неподалёку от дома, возле лавочки, на которой он сидел, глядя на тихо текущий неподалёку Дон.
Положили меж четырёх берёз, которые он посадил.
Могилу рыли солдаты. Она получилась очень глубокой. Поначалу шла глина, глина, глина – и только когда добрались до белого, словно бы намытого песка, солдаты остановились.
Над могилой поставили камень с одним словом: «Шолохов».
Теперь он оказался за одним столом с теми, кого любил. Командир эскадрона Николай Кошевой из рассказа «Родинка» и Андрей Соколов из «Судьбы человека». Семён Давыдов и Макар Нагульнов. Николай Стрельцов и Пётр Лопахин. Прохор Зыков и Григорий Мелехов. Вся родня, которую оставила, наконец, неизбывная человеческая мука.
– Здорово, татарчук.
– Привет, турка.
– Ах ты коршунячий нос, Мелехов.
– На себя глянь, Шолохов.
Книга в разных обложках (содержание не отличается)
здесь (массовое издание)
здесь («золотая серия»)
здесь (классическая серия ЖЗЛ)
Иллюстрация: художник Борис Валентинович Щербаков.
