А сама я зимой живу от заправки до заправки. Сплошная дозаправка на лету! Поработаю, у меня всё ужасно болит (сразу всё!), думаю, что вот, это оно... а потом быстренько заливаюсь кофе, апельсиновым соком и ем что-то мясное, горячее и... могу ещё несколько часов работать. Потом сплю. Сплю даже между уроками, днём, под пледом. Потом надо поесть и... опять фигачить. Засоряю планету пластиком и поддерживаю иркутский завод, где выпускают лимонад. У них сейчас есть напиток (в названии что-то, связанное с иммунитетом), который у всех идёт на ура - бузина и витамин цэ. Как сидр без газа или грейпфрутовый сок без горечи. У них есть ещё всяческий имбирь-лимон (ждём берёзового гриба, да?), но они менее вкусные... а вкусный именно этот - часто вижу его у людей в магазинах - тоже заправляются на ходу. И можно потом опять работать, работать, работать...
Иногда можно выбегать гулять, но коротко.
Хочется запечатлеть всю эту красоту подробно:
Но не получается - руки замерзают и перестают работать. Тогда я шучу:
-Не забывай, нам дома мне ещё руку ампутировать. Не пей и не расслабляйся!
Это почти не шутка, ибо рука превращается в ледяной обрубок очень скоро... и начинаешь снимать в варежках, неумолимо и нещадно заваливая горизонты:
Как на бульварах весело средь снега белого,
Как тонко в небе кружево заиндевелое!
В сугробах первых улица, светло затихшая,
И церковь с колоколенкой, в снегу поникшая.
Как четко слово каждое. Прохожий косится,
И смех нежданно-радостный светло разносится.
Иду знакомой улицей. В садах от инея
Пышней и толще кажутся деревья синие.
А в небе солнце белое едва туманится,
И белый день так призрачно, так долго тянется.
Наталья Крандиевская, 1913
Что касается бульваров, то царю - Александру Третьему, что на бульваре Гагарина, чертовские идёт зимний куржак!..
Но долго смотреть на камень... зябко:
"И так вот всё время с середины октября – морозы, морозы, морозы. Просыпаемся в морозном тумане, сквозь который на небольшом расстоянии друг от друга, еле просвечивают солнце с луной и ещё две-три огромных, как в Вифлееме, звёзды. Дышать невозможно, глотаешь не воздух, а какой-то нездешний сплав, дырявящий грудь. Всё звенит – и поленья дров, которые, обжигаясь от мороза, хватаешь в охапку, и снег под ногами, и далёкий собачий лай, и собственное дыхание, и дым, вылетающий из трубы. Туман не рассеивается и днём, только светлеет, вечером же опять то же самое, солнце, луна и три ярких звезды, и опять то же самое, только без солнца. Через несколько дней, наверное, начнётся пурга, вместо знакомых, скрипучих, как свежая капуста под ножом, тропинок, встанут сугробы, и наш домик совсем увязнет в снегу. Несмотря на такие холода, Енисей ещё не совсем скрылся подо льдом, ещё кое-где видна живая вода, почему-то совсем золотая под серебром льда, так что похоже на оклад с огромного образа. И вот эти кусочки фольги – воды – дымятся, от них идёт пар, сливаясь с туманом. Вообще – красиво, только трудно терпеть такой холод".
(Из письма Ариадны Эфрон Алле Беляковой 08.11.1950, Туруханск)
"Эта зима показалась мне просто ужасной, несмотря на то, что довольно бодро борюсь с ней и одолеваю её. М. б. и предыдущая была не лучше, но я сгоряча её не раскусила как следует, или же просто с каждым годом выдыхаюсь всё более, но только осточертели эти пятидесятиградусные морозы, метели, душу и тело леденящие капризы сумасшедшей природы и погоды. Каждый шаг, каждый вздох — борьба со стихиями, нет того, чтобы просто пробежаться или просто подышать! И плюс ко всему — темнота, а я её отроду терпеть не могу, она ужасно угнетающе действует, хоть и прихорашивается звёздами, северным сиянием и прочими фантасмагориями. Мрак и холод — а православные-то дурни считают, что грешники обязательно должны жариться, кипеть и ешё вдобавок лизать что-то горячее. Впрочем, грешницей себя не считаю, чистилища - зала ожиданий - не признаю, а если праведница, то по моему местонахождению рай, выходит, очень прохладная штучка! А в общем, ничего не скажешь - красиво, великолепно задумано и великолепно осуществлено творцом, только вот насчёт освещения и отопления плохо позаботился. Кстати, этот старик всё-таки, по-моему, и не довёл до конца ни одного своего хорошего начинания.
Чудесным контрастом зиме, чёрной и ледяной, - наш домик, маленький, тёплый и милый, как живое существо. Он стоит под горой, под защитой от ветров, а кругом такая безбрежность, что почти - небытие. Ни рек, ни берегов, ни неба, всё едино в пургу, в мороз, в ночи. А что будет весной, когда тающий снег пойдёт потоками под обрыв, к нам, навстречу же придёт Енисей? Я надеюсь, что он будет плескаться у порога, а потом тихонечко отойдёт вспять, но может быть и иначе — огромные глыбы льда выворачивает он на берега весною, глыбы значительно более увесистые, чем наш домик!"
из письма Борису Пастернаку, 1951-ый год
5 марта 1951
"Дорогой Борис! Очень обрадована твоим письмом, приободрена и внутренне собрана им, правда! Во всех твоих письмах, даже самых наспех написанных, даже самых гриппозных, столько жизнеутверждающего начала, столько неведомого душевного витамина, что они действуют на меня вроде аккумуляторов, я ими заряжаюсь - и дальше живу.
Не знаю почему, но эта зима даётся мне труднее предыдущей, хотя живётся несравненно легче — домик тёплый и «свой собственный», значит - по-своему уютный, не лишённый андерсеновской и диккенсовской прелести, которая ещё более заметна благодаря контрасту с окружающей природой, её размаху, суровости и титаническому однообразию её проявлений. Снег, ветер, мороз, пурга, и опять сначала. И вот меня ужасно утомляет это постоянное единоборство со стихиями, или бушующими, или замирающими в почти нестерпимых морозах до нового неприятного пробуждения. Я просто физически устаю от продолжительности этой зимы, от её ослиного упрямства, от её непреоборимого равнодушия. С одной стороны, я уже настолько привыкла к ней, что дикая её красота перестаёт на меня действовать, а с другой, настолько не отвыкла от всего остального, что не могу не чувствовать её безобразия.
Одним словом, как говорят французы, шутки хороши только короткие, также и зимы.
Но вдруг температура поднялась до — 15°, -20°, и всем нам кажется - весна! Мы расстегиваем воротники, дышим полной грудью, оживаем, щурясь от солнца, озираем свои владения — голубовато-серые обветренные деревянные домики под белыми лохматыми ушанками крыш, твёрдо-утоптанные дороги, дорожки и тропинки, полоску тайги, отделяющую небо от земли, кручи и скаты енисейских берегов, и, Господи, до чего же всё хорошо и красиво! А потом опять задувает отвратительный северный ветер и начисто сбривает всё наше благодушие...
Март же здесь такой, что даже кошки его не считают своим месяцем — никаких прогулок по крышам, сидят на печках, а то и внутри, жмутся к теплу и ни о чём таком не думают.
Но вот звёзды здесь поразительные. Вчера возвращалась поздно с работы домой, было сравнительно тепло и очень тихо, чудная звёздная ночь поглотила меня, растворила меня в себе, выключила из меня всё, кроме способности воспринимать, ощущать её. Я, казалось, спокойно вошла в великое движение светил, и вселенная мне стала понятной и своей изнутри, а не снаружи, не как, скажем, человеческий организм хирургу, а как весь организм какой-нибудь части его, понимаешь? И тьмы не стало, не то что появился свет, нет, просто тьма оказалась состоящей из неисчислимого количества световых точек, т. е. «тьма» светил, количество их, и давало иллюзию темноты земному моему зрению.
Нет, это, конечно, всё не то и не так. Рассказывать о звёздах дано только музыке и очень немногим поэтам. Да и что говорить о них — они о себе лучше скажут!
Нет, всё же это было чудесно, эта ночь, эти звёзды, и доносящийся с земли мирный и мерный звук движка, дающего электроэнергию соседнему колхозу!
Кончаю, страшно перечесть, а поэтому не буду. Крепко тебя целую, желаю тебе сил - физических, духовных, творческих, а остальное - приложится! Пиши!
Твоя Аля
О деньгах не беспокойся, во-первых, ты мне ничего не обещал, во-вторых, когда бывает очень трудно, я сама прошу, а не прошу — значит — не трудно. Целую".
Ну, а от себя добавлю ещё два кадра красоты:
И ещё кадр нежных рук-ветвей, в самый синий час зимних сумерек:
А когда тьма сошла на землю, то стало ещё красивее:
Так ярко звезд горит узор,
Так ясно Млечный Путь струится,
Что занесенный снегом двор
Весь и блестит и фосфорится.
Свет серебристо-голубой,
Свет от созвездий Ориона,
Как в сказке, льется над тобой
На снег морозный с небосклона.
И фосфором дымится снег,
И видно, как мерцает нежно
Твой ледяной душистый мех,
На плечи кинутый небрежно,
Как серьги длинные блестят,
И потемневшие зеницы
С восторгом жадности глядят
Сквозь серебристые ресницы.
Иван Бунин, 1903