Расшифровка передачи «Книжное казино. Истории» от 17 февраля 2024 года. Гость – Константин Козлов, журналист, историк, автор проекта «Вляпались в историю». Ведущий – Никита Василенко.
Н. ВАСИЛЕНКО: Разговор, который сейчас у нас состоится, был вдохновлён романом писателя Константина Зарубина «Повести л-ских писателей». Напомню сюжет: это детективная история о книге, которая возникает в том или ином уголке Советского Союза, и все её помнят только на национальном языке той республики, где она появляется. Попутная задача этого романа была показать литературное наследие бывших союзных республик. И мне захотелось сделать серию программ и поговорить об этом наследии. И сегодня мне в этом поможет журналист, историк Константин Козлов. Константин, здравствуйте!
К. КОЗЛОВ: Здравствуйте, Никита!
Н. ВАСИЛЕНКО: И мы поговорим о литературном наследии Казахстана, к которому я сделал небольшой подзаголовок в нашей теме: «Вопреки царю и вопреки Политбюро». Мы пройдёмся в рамках лекции по всему историческому пути за последние лет 200.
Константин, есть укоренившийся миф, что СССР во многом позволил расцвести литературному национальному наследию любой республики, в том числе и Казахстана. А до этого Российская империя была тюрьма народов, и она всячески боролась с тем, чтобы национальная литература появлялась. Да, у Казахстана был Абай Кунанбаев. Но это было, скорее, исключение, потому что сложно задушить солнце казахской поэзии. Действительно ли этот миф правдив?
К. КОЗЛОВ: Надо сказать, что тут несколько мифов соединено в один.
Н. ВАСИЛЕНКО: Давайте распутаем!
К. КОЗЛОВ: Правда, ложь, полуправда, полуложь сплетены в какой-то клубок. Сказать, что Абай Кунанбаев существовал вопреки царской власти, это немножечко натягивать на глобус, прошу прощения. Абай Кунанбаев по своим представлениям не был таким уж явственным революционером. Он, конечно был, противником угнетения и нахождения Казахстана на вторых ролях. Это безусловно. Но назвать его революционером ярко выраженным антиколонизаторским, наверное нельзя. Он наоборот, кстати, всячески призывал к сближению с русской культурой, а посредством русской культуры — с мировой культурой. Он работал в волостном правительстве, он работал в земстве, то есть он чиновником был. Хотя впоследствии он жалел об этом опыте. Он сказал, что ничего хорошего там не добился. Но это немножечко подтолкнуло его к творчеству, к более печальной его полосе. Это был период как раз его разочарования, когда он ушёл с госслужбы. В своих знаменитых словах назидания этот опыт как раз описывает, в публицистических творениях. Во-вторых, надо сказать, что всё зависит от того, какой период советского времени, о каком периоде СССР мы говорим, потому что понятное дело, что СССР 1920-х — совсем другое дело, чем СССР 1930-х. Я уже не говорю про времена оттепели, послевоенные времена, более поздние времена.
Можно сказать, что на первых порах, когда советской власти понадобилось воспитать, если так можно сказать, лояльную интеллигенцию, то она всячески поощряла и поддерживала творчество на национальных языках. Естественно, в выгодном ей идеологическом ключе. Но надо сказать, что этот самый идеологический ключ 1920-х намного свободнее, чем даже в 1930-е. Поэтому, конечно, 1920-е — период безусловного расцвета казахской советской литературы. Сейчас филологи спорят, всё ли творчество 1920-х относить к советской литературе.
Н. ВАСИЛЕНКО: Ключевой вопрос — какой язык использовался казахскими литераторами в 1920-е.
К. КОЗЛОВ: Безусловно, казахский язык. Речи тут даже не шло. В 1920-е, как мы знаем, в СССР — период коренизации, период воспитания национальных культур. И речь в данном случае идёт в основном только о национальном языке, потому что бытует такое мнение, что советская власть только тем и занималась, что русифицировала окраины. На самом деле русифицировала окраины как раз-таки… На первых порах чем-чем, но только не этим занималась советская власть. Как раз-таки это было воспитание национальных кадров. Когда говорят: вот, ликбез, ликвидация безграмотности, да вы казахов учили исключительно на русском языке говорить… Вообще по большому счёту если говорить вот так с дальнего расстояния, если посмотреть, проанализировать, когда казахское население в массе своей овладело русским языком, мы удивимся, но это было во время войны. Это было, условно говоря, когда мужское население пошло на фронт. Побывало на фронте и там непосредственно училось русскому языку в общении с представителями других национальностей.
Процесс русификации начнётся гораздо позже. Он начнётся уже в годы оттепели, в годы застоя. Именно период русификации приходится на период 1960—1970-е.
Н. ВАСИЛЕНКО: А с чем это связано?
К. КОЗЛОВ: Как мы помним, тогда же сложилась концепция единой исторической общности «советский народ», поэтому, конечно, какие тут национальные языки? Хотя надо сказать, что и тогда казахские писатели достаточно большими тиражами публиковались на национальных языках, но тогда уже делался упор на перевод этих трудов на русский язык. Писали они на казахском языке, это издавалось, но важно было, чтобы они выходили и на русском языке. Поскольку тогда очень болезненно переживали любые проявления национализма, как раз в 1970—1980-е это можно и по расцвету «деревенской» прозы в России проследить, что начинается ренессанс национализма. И вот путём какой-то унификации, уравниловки с этим боролись. Как показала потом перестройка и 1990-е, боролись совершенно бесполезно.
Н. ВАСИЛЕНКО: Мы в режиме брифинга забежали немного вперёд. Мы приняли, что 1920-е были свободными для литераторов, которые писали на казахском языке. Но дальше началось усиление сталинского режима. И сталинизм стал отдельной парадигмой, и было необходимо использовать труд литераторов, труд писателей, чтобы его укреплять. Как это происходило в Казахстане?
К. КОЗЛОВ: В Казахстане этот процесс имеет свои особенности. Придётся отмотать назад. Когда советская власть пришла в Казахстан, конечно первым дело она попыталась опереться на казахских большевиков. Вообще на большевиков Казахстана. А что такое большевики Казахстана? Это либо русские пролетарии. Но надо понимать, что Казахстан начала 20-го века в большей степени аграрный край, где прослойка пролетариата очень узкая. Это в основном либо труженики металлодобывающих заводов, которые только создавались тогда, Восточного Казахстана. И это, говоря современным языком, обслуживающий персонал железной дороги, которых тоже было очень много. Самый главный это был Транссиб на севере. И железная дорога Оренбург-Ташкент на юге. На кого можно было опираться в такой ситуации? На казахских большевиков? Их было не так много, их было совсем не так много. И влияние они имели очень и очень ограниченное. И большевикам ничего не оставалось, кроме как вступать в переговоры с деятелями партии «Алаш», грубо говоря национал-освободительного фронта, которые советскую власть, естественно, не приняли. Они выступали против царской власти. Но когда они посмотрели на программу большевиков, они поняли, что это им не подходит, кроме, пожалуй, одного момента. Это момент национального вопроса, национального самоопределения. Почему движение «Алаш» в своё время разошлось с Колчаком как раз на пике его могущества, в 1919 году, когда казалось, что Колчак и Деникин в районе как раз-таки Каспийского моря…
Н. ВАСИЛЕНКО: Давайте признаем, что Колчак много политических ошибок совершил, с ним кто только не расходился.
К. КОЗЛОВ: Безусловно. Это в том числе одна из основных ошибок, потому что 1918 год, когда Колчак только собирал силы, вёл переговоры с кем только можно, всех привлекал себе в союзники, и 1919 год, когда он почувствовал власть, он понял, что зачем ему все остальные, он и так может, сами с усами, как говорится. И тогда его расхождения с партией «Алаш» произошли. Они сказали: как там насчёт национальной автономии? Какая национальная автономия? Единая, неделимая Россия. И на этом они и разошлись с Колчаком, чем не преминули воспользоваться большевики, которые к тому моменту уже немножечко опустили руки в попытках договориться с казахскими большевиками, с какими бы то ни было представителями своей партии в регионе, которая была очень немногочисленной. И начались переговоры движения «Алаш». Это движение не только политических деятелей, это ещё и литераторы, это тоже надо понимать. Ахмет Байтурсынов — лингвист, реформатор казахского языка, реформатор казахской письменности и один из первых (это мало кто знает) казахских баснописцев. Он много переводил русских классиков, Крылова. И, переводя Крылова, он попробовал написать и казахскую басню.
Так вот, в переговорах с Лениным в 1919—1920-м они, как ни странно, очень хорошо друг друга поняли. Ленин, наверное, в чём действительно был либеральным, так это в национальном вопросе. Он сказал: «Вам нужна национальная автономия, вы её получите». Даже в воспоминаниях многих алашординцев, они думали, что на этом вопросе все силы свои потратить, что все силы свои придётся потратить, что этот вопрос будет самым острым. А Ленин как-то очень быстро на него пошёл, сказал да. Конечно, это будет автономия на наших условиях…
Н. ВАСИЛЕНКО: Большого союзного государства.
К. КОЗЛОВ: Тогда ещё РСФСР. О СССР речь даже не шла. Когда СССР образуется, Казахстан только в 1936 году появится как союзная республика. Но на первых порах им этого хватило. Они поняли, что получили в первую очередь кадры, благодаря которым они смогут строить новую казахскую республику. В отношении алашординцев была проведена амнистия, и многих видных из них назначили на крупные должности. Байтурсынова назначили наркомом просвещения Казахской АССР. Многим дали писать учебники на казахском языке. Их собирали… Это поколение вообще очень уникальное. Первое поколение казахов, получивших европейское образование. Это люди, сначала окончившие училища и гимназии, а потом уже и крупные институты, семинарии, университеты, в том числе и московский, петербургский, казанский, даже варшавские некоторые. И ладно бы дело написать учебник по истории России, а попробуй напиши учебник по алгебре, биологии. Таких специалистов ещё днём с огнём надо сыскать. И период 1920-х — период так называемого романа советской власти с казахской интеллигенцией, который заканчивается, когда начинается коллективизация, в особенности когда начинается голод. Тут любые отношения были прерваны. Например, один из первых казахских драматургов, который написал первую казахскую пьесу… А пьесы был вообще не типичный жанр для Казахстана. Письменная литература в основном была представлена в формате поэзии, стихов. Мы знаем, что главная форма донесения своего творчества — айтыс. Это предвестники современных рэп-баттлов, когда садились два акына и начинали дискутировать на какую-то тему. Многие предпочитали не публиковать письменно эти свои стихотворения, это была чистой воды импровизация.
Н. ВАСИЛЕНКО: А связано ли это было с исламской традицией, поскольку Коран настоящий хафиз должен знать наизусть?
К. КОЗЛОВ: Безусловно, в том числе и поэтому. И тем не менее потом многие этнографы, русские этнографы в том числе, успели это записать. Но, конечно, к концу 19-го века многие понимали, что нужно в письменном формате это публиковать. Но стоит отметить, что, например, существовало целое литературное направление «Эпоха скорби» во второй половине 19-го века, которое очень критически относилось к российской власти, к русской культуре. Они настаивали на непринятии казахами русской культуры. И при всём при этом, обладая такими взглядами, они публиковались в России, в Казани, в Уфе. Их книги печатались, причём, надо сказать, в самые идеологически морозные времена — во времена Александра III, когда гайки были максимально закручены.
Н. ВАСИЛЕНКО: А можем ли мы это списать на незнание языка цензором?
К. КОЗЛОВ: Я думаю, что вполне мы это можем. Как мы знаем, это и сейчас во многом… Мало ли что они там себе делают? Пусть говорят. Конечно, условно говоря, за публикациями на украинском языке следили гораздо жёстче, их не пропускали в печать. Проблема преследования, например, литературы на украинском языке стояла куда острее, чем проблема преследования на казахском языке, на киргизском, на узбекском, крымскотатарском. Пантюркистские идеи вплоть до Первой мировой войны достаточно свободно в письменном виде фигурировали в Российской империи. Это мало кто знает.
Н. ВАСИЛЕНКО: Это очень странно. Зная историю отношений с Османской империей, где мы постоянно находились на стадии конфликта…
К. КОЗЛОВ: Конечно, периодически так грозили пальчиком, типа меру знайте. Но это проблема встала во весь рост только в 1914 году, когда уже Турция вступила в Первую мировую войну.
По поводу сталинизма, по поводу 1930-х: тогда у каждого писателя той, ещё старой школы встал выбор. Ну что значит «встал выбор». Выбор встал у тех, кого не тронули. Наверное, здесь самая яркая фигура того периода — Мухтар, сегодня это один из главных классиков казахской литературы. Он 1897 года рождения, то есть, когда случилась революция, ему было 20 лет. Активный молодой человек. Он где-то с 16 лет начал литературную деятельность, общественную деятельность. Возможно, то, что период его становления пришёлся на 1920-е, позволило его записать в советские литераторы, хотя на него всегда косо посматривали. В начале 1930-х его арестовывали, он несколько лет провёл в заключении. Потом его неожиданно помиловали, и он стал одним из самых издаваемых литераторов. Причём он балансировал. Он много писал об исторических событиях, причём о событиях недавней истории, в том числе о восстании 1916 года. Он чётко улавливал степень допустимого и недопустимого, за что его любили читатели, читающая публика и за что на него периодически очень косо посматривала власть. Но на тот момент уже подросло первое поколение советских авторов, которые писали вполне себе революционные произведения в духе социалистического строительства в Казахстане. Но, как мы знаем, даже самых идейных сталинистов в конце 1930-х это не спасло. И, по сути дела, вне зависимости от литературных направлений огромное поколение литераторов казахских, советских (независимо от того, начинали они до революции или в первые годы после) — мало кто из них переживёт большой террор. Ильяс Джансугуров — первый секретарь казахского Союза писателей.
Н. ВАСИЛЕНКО: Мы его тоже можем назвать чиновником, потому что это должность самая что ни на есть политическая, чиновничья: когда ты секретарь, ты ответственный работник.
К. КОЗЛОВ: Да, должность, он занимал, правда, это должность только 3 года. Даже когда он встречался с Горьким на легендарном первом съезда Союза писателей в 1934 году, он даже с ним завёл такой разговор, что надо ли писать о стахановцах, условно говоря, о передовиках производства. Горький говорит: «У вас очень богатая история: пишите лучше об этом». И он написал поэму «кулагер» об известном акыне рубежа 19−20-го века, где он одновременно в историческую канву поместил и отразил тему классовой борьбы. Противостояние богача местного с вольным поэтом, романтиком, мыслителем, у которого есть конь, который всегда всех обыгрывает, который быстрее всех, стремительнее всех, а богачу это мешает, что конь принадлежит поэту, а не ему. Таким образом на фоне зависти он исторический контекст отобразил. Он в полной мере там, где можно развернуться, описывает казахскую природу, обычаи, традиции. И в то же время с такой актуалочкой, как классовая борьба. Она была очень популярной. Но это традиционная тема для всей советской литературы: благодарные твои коллеги, которые если что-то и могут простить, то только не успех.
Н. ВАСИЛЕНКО: О да, о да. И новая экранизация фильма «Мастер и Маргарита» нам об этом прекрасно напомнила. В нерв времени.
Я обратил внимание, что многие участники нашего чата вспоминали Юрия Домбровского, «Факультет ненужных вещей», «Хранитель древностей». Действительно Юрий Домбровский оказался в ссылке в Казахстане. Казахстан во многом часто ассоциируется как место, куда ссылали. Тем не менее Юрий Домбровский теперь имеет право называться как писателем большим российским, так и писателем большим казахским. Согласны ли вы, Константин, с этим?
К. КОЗЛОВ: Конечно, согласен. Не знаю, насколько казахским. Но я здесь соглашусь с Дмитрием Быковым ((является иностранным агентом, по мнению российских властей), который в своё время в своей лекции о Домбровском сказал, что этот человек нанёс Алма-Ату и Казахстан на литературную карту мира. Это совершенно верно, потому что до этого Алма-Ата фигурировала, наверное, в путевых заметках путешественников только. Даже знаменитый роман «Путь Абая»… Там есть несколько сцен, которые происходят в городе Вернон, но как место полноценного действия, где действие происходит целиком и полностью, это действительно роман Юрия Домбровского. Конечно, учитывая, что трудно определить хронологическую последовательность, поскольку действие там разворачивается в к. 1930-х, в разграр большого террора. В самиздате, насколько я знаю, он распространился в 1960-е. На Западе он был опубликован в 1978 году, за что, многие считают, Домбровского и убили. Широкий советский читатель ознакомился только в период перестройки — в 1989 году. Это такой отложенный период, по сути на полвека растянувшийся, как вы понимаете, когда история была задумана и когда она дошла до читателя. Конечно, это трагедия, история Юрия Домбровского. Хотя, конечно, алматинцы его помнят и любят. У нас, к сожалению, нет улицы Юрия Домбровского, но есть мемориальная доска на доме, где он жил.
Н. ВАСИЛЕНКО: Я думаю, улица — вопрос времени. Действительно, как вы процитировали Дмитрия Быкова (является иностранным агентом, по мнению российских властей), он нанёс Алма-Ату на карту мира. Согласитесь, большой вклад.
К. КОЗЛОВ: Это ещё и вклад в особую алмаатинскую мифологию. Это иногородним не совсем понятно, меня, наверное, поймут только амаатинцы. Например, он описывает собор. Центральное действие этого романа — музей, а это собор. Сейчас он снова действующий, а тогда бывший кафедральный Вознесенский собор. Сколько мифов вокруг него! Алмаатинцы не дадут соврать как раз-таки. И о подземных ходах, о катакомбах.
Н. ВАСИЛЕНКО: Мне кажется, похожим можно назвать писателя Орхана Памука, то, как он любит Стамбул, как он делает Стамбул героем своих романов. Да, незримым героем, но именно благодаря тому, как он описывает Стамбул, он становится действительно живым. Так же, как Алма-Ата в книгах Домбровского.
К. КОЗЛОВ: Да. Я так много не читал, к сожалению, Орхана Памука. Доверюсь вам.
Домбровским, конечно, дело не ограничивается. Если мы говорим в принципе о Казахстане, уместно вспомнить и Наума Коржавина в Караганде. Караганда 1930−1950-х — уникальное место. Это новый город. Он возник только в 1934 году на месте небольшого аула, поселения вокруг угольных шахт. Город очень резко расстроился. Основная часть была в основном и уголовные, и политические зэки. Там не было коренного населения, в отличие от Алма-Аты, где оно было. Это тоже достаточно уникальный опыт. У Коржавина есть несколько замечательных стихотворений о Караганде. Что греха таить, традиция Казахстана как литературной ссылки берёт своё начало у Достоевского, который в 1850-е после дела петрашевцев был в ссылке в Семипалатинске. Можно вспомнить Льва Гумилёва, также сидевшего в Карлаге.
Насколько можно считать его писателем, но человек из писательской семьи.
Я бы хотел поговорить и о другом: не только ссылка, но и эвакуация. Это, конечно, отчасти правда, что литературная эвакуация в основном поехала в Ташкент. Алма-Ата в этом плане — место кинематографическое в основном в эвакуации, туда переехали киностудии. До сих пор в городе стоит дом, который называется в народе «лауреатник». Там сделали одноимённое кафе. Потом перестроили. Он сейчас выглядит как роскошный особняк. Хотя, конечно, в 1940-е это был очень простенький домик, где жили все звёзды советского кино. Жили в большой тесноте, но не в обиде. Поскольку киностудии — не только актёры, но и сценаристы, которые писали фильмы, то в Алма-Ату они часто приезжали, были люди, которые здесь жили, работали, были люди, которые бывали здесь наездами. Самый яркий пример, кто жил здесь постоянно, кто прожил здесь, по-моему, 3 года, с 1941-го по 1944-й, — Константин Георгиевич Паустовский, который как раз жил в квартире Мухтара Ауэзова, который его к себе приютил, потому что его поселили в полуразрушенную казарму. Мухтар Амарханович удивился: Константин Георгиевич, живой классик такого масштаба, живёт в таких условиях. А у него была 4-комнатная квартира в писательском доме в тот момент. Со временем там образовался целый литературный салон. Туда заходили Алексей Толстой, Константин Симонов, Мариэтта Шагинян, Самуил Маршак, который в Алма-Ате, кстати сказать, досочинил небольшое четверостишие к своему знаменитому стихотворению «Рассеянный с улицы Бассейной».
Звучит оно так:
Рассеянный в Алма-Ата Принял верблюда за кота. Кричит: что за чудо, Я видел верблюда, Жующего кончик хвоста.
Н. ВАСИЛЕНКО: Кстати, Константин, пока далеко не ушли. Просвятите меня, каюсь в своей безграмотности. Я иногда вижу «Алма-Ата», а иногда «Алматы». Как всё-таки правильно?
К. КОЗЛОВ: Сейчас правильно, кончено, Алматы. Название «Алма-Ата» образовалось от ошибки, потому что кто-то из топографической комиссии, глядя на карту… Было известно даже в царские времена о древнем названии этого городища — Алматы (Алмату — ещё был ряд написаний). Но кто-то из топографической комиссии смотрел на карту Казахстана и увидел неподалёку город Аулие-Ата, это нынешний Тарас. в советское время Джамбул назывался город. Аулье-Ата он назывался с середины 19-го и до начала 20-го века. Это святой старец, святой дед, условно говоря. Потом назвали Алма-Ата. С точки зрения казахского языка это неправильное название, потому что это «Яблоко-дед», немножко странно звучит. Поскольку название укоренилось, мы шутим: мы, старые алмаатинцы, в устном произношении имеем право так называть, скажем так. Это название применимо в устной речи, но уже, конечно, писать «Алма-Ата» как-то странновато.
Н. ВАСИЛЕНКО: Вернёмся к эвакуации. Салоны, полноценная жизнь. Вы упомянули «Рассеянный с улицы Бассейной». А помимо прочего вы упоминали, что студии приехали. Какие киношедевры были произведены за время эвакуации?
К. КОЗЛОВ: Самый главный киношедевр, конечно, первая серия легендарного «Ивана Грозного» Сергея Эйзенштейна. Причём как снимался этот фильм — особая история. Кто работал над ним. Надо сказать, если вы помните… 7 ноября 1941 года у вас с чем ассоциируется?
Н. ВАСИЛЕНКО: Парад в Москве, когда войска уходили на фронт.
К. КОЗЛОВ: Совершенно верно. А у нас в Алма-Ате — открытие нашего первого оперного театра, в котором дирижировал Сергей Сергеевич Прокофьев, который на тот момент уже работал с Эйзенштейном к музыке над фильмом «Иван Грозный». Как снимался этот фильм — особая история. Мало кто знает, что павильонные сцены снимались в основном ночами, потому что днём всё электричество шло на заводы. Ночью электричество доставалось и другим объектам, в том числе и киностудии. Сейчас на этом месте находится казахская государственная филармония. Большая там мемориальная табличка, что здесь был ЦОКС. Как достигали эффекта дневного света? Оператор (сейчас я не вспомню, по-моему Эдуард Тиссэ) при помощи белых ниток, которые он развесил по концертному залу, при помощи игры света делал окна. Получался эффект открытого окна и полуденного света.
Куча других фильмов снималась. Снимался фильм «Парень из нашего города», тоже замечательная романтическая комедия. Доснимались, кстати, многие фильмы. Мало кто знает, что в Алма-Ате снимался «Свинарка и пастух». Сейчас мало кто помнит фильм Александра Пархоменко. Но песню из этого фильма «Ты ждёшь, Лизавета, от друга привета», думаю, помнят все.
Много чего происходило. Конечно, об этом можно писать тома книг. Об этом написаны мемуары, рассказы, как жил этот дом кинематографистов, какие интриги там разворачивались.
Н. ВАСИЛЕНКО: Я хотел порекомендовать. Есть замечательная «Артель 18.69». И они сделали большую книгу о фильме «Иван Грозный». И как раз там много эпизодов, посвящённых нахождению съёмочной команды в этом прекрасном городе. Я всячески рекомендую прочитать такое историческое кинорасследование о том, как, вопреки всем обстоятельствам, фильм снимался и достиг своего зрителя. В том числе главного зрителя. И, как известно, события второй части привели в могилу. Но это уже отдельная история.
К. КОЗЛОВ: Кстати, не упомянул про Михаила Зощенко, для которого, кстати сказать, алмаатинская эвакуация, как многие считают, чуть ли не последнее счастливое время в его жизни.
И то, что началось после войны, послевоенные заморозки, историю вокруг постановления журнала «Звезда» и «Ленинград». Конечно, это отразилось на Казахстане тоже. Послевоенный период — абсолютное безвременье, такая пустыня. Давайте называть вещи своими именами: только идеологическая халтура выходила. Здравицы Сталину, о том, что всё замечательно в жизни. Парадокс, кстати, в том, что тот же Мухтар Ауэзов, в этом смысле его фигура очень показательна. Сейчас я объясню, вы поймёте почему. Начались гонения, обострения, доносы. И в 1951 году его спасает ни мало ни много Фадеев. Он его приглашает в Москву, он читает лекции по истории восточной литературы, литературы народов Востока. Представляете? Русских писателей ссылают в Казахстан…
Н. ВАСИЛЕНКО: Я так понимаю, это обычная практика, что если проблемы были в Казахстане, уезжали в РСФСР.
К. КОЗЛОВ: Понимаете, тут парадокс в том, что прямо в Москву, прямо под кремлёвские звёзды, условно говоря, прямо под покровительство.
Н. ВАСИЛЕНКО: Прятаться на самом видном месте.
К. КОЗЛОВ: Да, это парадоксально! И в Москве он встретил новость о смерти Сталина. И только в 1953 году он вернулся в Алма-Ату. В ту квартиру, где был литературный салон, он уже не вернулся. Уже у него был свой дом в этот момент. Это очень интересная, конечно, история. Эти 8 послевоенных лет, пока не началась оттепель, это было трудное время для литературы в принципе. Она находилась в глубоком заморозке. Непонятно было, что там останется живого. А то только стоило открутить немножечко гайки — и тут же начали народу возвращаться многие творение писателей 1920−1930-х. Кстати, алашординцев это по сути дела не коснулось: их реабилитируют только в перестройку. Выйдет на сцену уже новое поколение советских писателей. И опять же тема казахстанской истории очень будет определяющей для многих. Если мы сейчас перейдём в более позднее время, ярчайшая фигура литературного процесса советского 1960−1980-х — это Ильяс Есенберлин. Наверное, он первый в современной истории, кто описал в литературной форме, в форме исторического романа события времён Золотой Орды, события времён образования Казанского ханства, более поздние времена, упадок Казанского ханства, джунгарские войны. Но опять же всегда над такого рода историческими процессами висел дамоклов меч обвинений в национализме и всегда за ними строго и пристально следили.
Н. ВАСИЛЕНКО: Я хотел вспомнить другого персонажа литературной истории, ныне здравствующего, как я понимаю, Олжаса Сулейменова, потому что он внёс весомый вклад в изучение русской письменности. Одна из ярчайших его работ — исследование «Слова о полку Игореве», где он опять же выкатил свою теорию, что это был двуязычный текст, русско-тюркский. И более того, русский язык много позаимствовал благодаря этому тексту из тюркских языков. Я так понял, это стоило преследований Сулейменову.
К. КОЗЛОВ: Вы знаете, это действительно стоило преследований Сулейменову. Мне немножечко странная аналогия пришла в голову. Начиналось всё с такого интереса. Это поначалу выглядело игрой, что в своё время делал Михаил Задорнов с этой своей древнеславянской письменностью, наследием английских слов. Когда это было шуткой, все мило смеялись. Но впоследствии поняли, что многим не до смеха. Примерно что-то подобное происходило и в то время. Пока читатели с интересом обсуждали: а что, действительно это так, а этот корень здесь, а это слово, оказывается, тюркские корни имеет, приводили свои контраргументы… Надо сказать, что была большая дискуссия вообще в научно-литературной среде. С такой критикой текста выступал Дмитрий Лихачёв, если вы знаете. Но когда на это уже обратили внимание товарищи со Старой площади, а именно Михаил Андреевич Суслов, тут стало уже не до смеха. Только благодаря дружбе Кунаева с Брежневым, Брежнева с Кунаевым, их близким связям удалось без последствий. Конечно, была суровая проработка в печати, но ею всё и закончилось. На самом деле, если бы не было покровительства Кунаева и заступничество Брежнева, дело могло кончиться… Это были 1970-е, более вегетарианские времена. Но какой-то творческой опалы Сулейменову было не избежать.
Н. ВАСИЛЕНКО: А сейчас Олжаса Сулейменова как воспринимают?
К. КОЗЛОВ: Конечно, он пользуется большим уважением и авторитетом. Кстати сказать, Олжас Сулейменов — один из ярчайших представителей казахской русскоязычной литературы. Он писал в основном на русском языке.
Н. ВАСИЛЕНКО: Вот наша зрительница вспоминает стихи на русском языке.
К. КОЗЛОВ: Да, у него поэзия в основном русскоязычная. Он казах, скажем так, городской. Сейчас очень многие националисты его за это не любят. Олжас Сулейменов при всём уважении и авторитетном отношении к нему, поскольку он высказывается и на политические темы, очень многое воспринимается неоднозначно. Надо сказать, что он не такой забронзовевший постамент. Это человек, вокруг которого постоянно споры, человек, который сам их провоцирует. Не так давно он пытался снова создать партию, пройти в парламент. Ему это не удалось. Я так понимаю, он просто очень поздно это затеял, потому что процесс был в самом разгаре. Это человек, который до сих пор иногда диктует постановку, становится сам ньюсмейкером. И это достаточно нечастый случай. Хотя периодически у нас писатели дают повод дискутировать. Например, недавно резонансное интервью дал писатель Мухтар Магауин. Это очень популярный писатель 1960−1980-х. Он дал интервью, где обличает первого президента, просто его проклинает. А он живёт между Америкой и Турцией несколько лет. Говорит, что мы до сих пор живём под пятой России. При этом всячески хвалил Ленина как раз за его либерализм в национальном вопросе. Очень было резонансное интервью, когда писатель вдруг, казалось бы живой классик, который ушёл на страницы книг, хрестоматий, вдруг стал в какой-то степени даже скандальным. Таких примеров, кстати сказать, немного.
Н. ВАСИЛЕНКО: На какие имена современного писательского цеха казахстанского обратить внимание?
К. КОЗЛОВ: Я бы порекомендовал такого автора, как Зира Наурызбай. Мне не близки его политические взгляды, но мне нравятся его стихи НРЗБ. НРЗБ есть писатель замечательный. И, кстати, он живёт в Казахстане, он более космополитичный автор, но я бы порекомендовал Юрия Серебрянского.
Н. ВАСИЛЕНКО: Спасибо за этот список. Я всячески рекомендую подписаться на YouTube-канал Константина «Вляпались в историю». Там об истории не только Казахстана, но всего нашего всесоюзного прошлого. И это на уровне классических работ Леонида Парфёнова. Я такой вам дифирамб. А нашей аудитории спасибо большое, что были сегодня с нами. Не опускайте руки, всё будет хорошо. До новых встреч. Берегите себя. Это была программа «Книжное казино. Истории».