На Борисовской улице стояла поздняя весна. Небо в росчерках белых облаков дышало свежестью, упоительно пахло сиренью. По широкой булыжной мостовой неспешно шагал высокий старик. Хмурый и неопрятный, с взъерошенными волосами и длинной курчавой бородой, он толкал перед собой тележку, полную бутылок из прозрачного стекла. Колёса тележки подпрыгивали на гладком камне, противно дребезжали, так и норовили свернуть. Бутылки бились о тонкие прутья и мелодично позвякивали.
У одного из домов мужчина остановился. Неловко поправил потрёпанный пиджак, недовольно покосился на стайку мальчишек, облепивших тележку. Погрозил пальцем больше для порядка: кому придёт в голову воровать такую дрянь? Тяжело поднялся на крыльцо, нажал на звонок и, не дожидаясь ответа, грохнул кулаком по стене: «Открывай!»
За дверью раздался шум, будто кто-то, падая с лестницы, потянул за собою хрустальный сервиз. На пороге возникла женщина. Ещё совсем не старая, в чопорном платье и засаленном переднике, она тащила хозяйственную сумку, забитую так плотно, что казалось по бокам вот-вот полопаются швы.
— Простите, Афанасий Андреевич! — запричитала женщина, роняя под ноги неподъёмную ношу. — Уже и не ждали сегодня. Я сама-то на кухне была, а тут слышу, звенит…
— Что у тебя, Клавдия? — грозно спросил старик.
Женщина осеклась. Засуетилась под неприветливым взглядом, нервно задёргала заклинивший на сумке замок. Но вскоре заметила улыбку в ясных карих глазах и расслабилась:
— Как всегда, Фаня. Как всегда. Немного того, немного другого.
— Такс, посмотрим, — Афанасий достал из-за пазухи пачку пустых накладных, послюнявил палец, быстро выбирая нужную бумажку, и опустился на корточки.
— Триста грамм Гнева, — залепетала Клавдия.
— Опять из банка звонили? — понимающе хмыкнул Фаня, брезгливо отставляя в сторону бутылёк с бордовой жидкостью
— Пол-литра Раздражения, — продолжила перечислять женщина. — Литр Печали и Ревность — двести грамм.
— Ревность? С чего это? — искренне удивился Афанасий, рассматривая на свет бутылку, в которой плескалась болотная жижа.
— Так соседи у нас новые, — смущённо пробормотала Клавдия, кивая на дом через дорогу. — Недавно переехали, вот мой и…
— Ты эту дурость брось! — возмутился Фаня.
Женщина понуро кивнула, а Афанасий закинул бутылки в тележку и покатил дальше. Вот бабы! Придумают же.
У дома, на который указывала ревнивая Клавдия, его уже ждали. Молодая светловолосая женщина стояла под цветущим деревом. Одной рукой она держала небольшую картонную коробку, перевязанную прочным шнурком, а второй пыталась одёрнуть подол короткого синего платья. Афанасий хмыкнул, рассматривая ладную фигурку. Старательно огладил бороду, кряхтя распрямил сутулые плечи: «Может, Клавдия и права?»
Из-за спины красавицы выглядывала маленькая девочка. Прижимая к груди нарядную куклу, она смотрела на старика огромными испуганными глазами.
— Новенькие? — сурово спросил Афанасий. Постарался придать голосу представительности, но получилось плохо.
— Да, недавно из столицы, — ласково улыбнулась женщина. — Вы извините нас, до переезда сдать не успели.
— Ну, выкладывайте, — смущённо буркнул Фаня. Вот ещё, извиняться вздумала. Выхватил коробку из тонких рук. Та оказалась почти невесомой.
— Тревога в основном, — виновато пояснила блондинка.
Фаня хорошо знал этот жалостливый, печальный взгляд. Неопределённо махнул рукой и отвернулся. Вот таких, как она, не любил больше всего.
Большинство людей, встречаясь с хмурым курьером, заискивали в надежде урвать побольше или, наоборот, хамили, презрительно цедили сквозь зубы: «Пошевеливайся!» И Афанасий считал, что это хорошо. Правильно и привычно. Можно не обращать никакого внимания: их, злобных и завистливых, и так наказала природа.
Но иногда, очень редко, на его пути попадались другие. Искренние, красивые. Не той внешней красотой, что даётся при рождении, стоит лишь ухватить нужный набор хромосом. А той, глубокой внутренней прелестью, которую невозможно ни подделать, ни купить. И эти другие злили Афанасия до зубовного скрежета, до разбитых кулаков и прокушенных губ. Мало того, что живут, не зная тревог и забот, так ещё и улыбаются так сладко и по-доброму! Афанасий чувствовал себя грязной и грубой пародией на человека. Животным, которого по ошибке выпустили на волю. Тошнило от самого себя, захотелось сделать какую-то гадость, пусть мелочную и недостойную, лишь бы стереть понимающую улыбку с идеального женского лица. Пусть покажет истинную сущность!
Фаня раздражённо сплюнул под ноги, прямо на чистенькую мостовую, на глазах у новой соседки. Как там её… Да какая разница. Развернулся, нарочито громко гремя бутылками, и поспешил прочь. Пусть не думает, что понравилась ему.
***
Старик уже скрылся за поворотом, а девушка так и стояла под деревом. Задумчиво смотрела туда, где недавно проехала скрипучая тележка.
— Мама, кто это? — взволнованный детский голос нарушил хрупкую тишину. — И зачем он приходил?
— Это курьер из службы утилизации, — грустно пояснила блондинка. — Он собирает наши Чувства и Эмоции.
— А если я не хочу их отдавать? — озадаченно спросил ребёнок.
— Он забирает только плохие.
— Это как мою Скуку? — догадалась девочка.
— Верно, — согласилась женщина. — И это, пожалуй, не самое плохое, что ему приходится держать в руках, — добавила тихо, скорее для себя.
— А почему он такой страшный? — не унимался ребёнок. Женщина печально вздохнула:
— У него тяжёлая работа, малыш. Каждый день он касается чужих эмоций и чувств. Сотни людей отдают ему Гнев и Ярость, Печаль и Скуку, Тоску и Горе, Зависть и Грусть.
— Но ведь мы закрываем бутылки.
— Это неважно. Сильные эмоции просачиваются даже через лучшее стекло.
На глаза девочки навернулись слёзы, а мать ласково потрепала ребёнка по голове:
— Но мы можем ему помочь.
Настроение детей меняется ежесекундно, и через мгновение от слёз не осталось и следа:
— Что нужно делать? — задорно воскликнула девчушка, потирая пухлые ладошки.
***
Настроение Афанасия стремительно падало. Не то чтобы обычно он был весел и свеж, но встреча с блондинкой и её дочерью выбила старика из колеи. Не успел Фаня припарковать тележку у следующего дома, как сзади раздался громкий гудок. Шикарный белый автомобиль остановился у порога, заставляя резво отпрыгнуть в сторону.
— Что, Фаня, всё скрипишь? — беззлобно усмехнулся высокий темноволосый парень. Он вышел из машины, демонстративно поправил дорогой галстук, полюбовался на собственное отражение в начищенных ботинках. Афанасию захотелось отвесить франту пинка, но он лишь болезненно скривился:
— И тебе не хворать, Владик. Смотрю, дела идут в гору. И почём нынче настоящая Любовь?
— Да ладно тебе, Фань. Любовь слишком редкий товар, её в продаже почти не бывает. Одни суррогаты.
— Тогда чего припёрся? — уже без прежнего сарказма спросил Афанасий, гадая, зачем может лично приехать известный на весь город бизнесмен.
— Тут вчера свадьбу отыграли. Представляешь, сколько Радости! — похвастался Влад.
Подтверждая его слова, из дома вышли несколько мужчин. В руках они несли ящики, полные искрящихся радужных бутылок. Заметив Фаню, один из мужчин отделился от толпы:
— О, Афанасий, я так рад, так рад. У нас и для тебя кой-чего есть, — мужчина протянул старику обычный полиэтиленовый пакет. — Зависть и немного Стыда.
Фаня молча забрал пакет, сделал отметку в накладной и поспешил прочь. Смотреть, как грузят в багажник огромные розовые бутылки с Влюблённостью, не хотелось.
Следующий адрес был Афанасию хорошо знаком, а потому, толкая широкие кованые ворота, он хмурился больше обычного. Не без труда перетащил тележку через высокий бордюр. Остановился у двустворчатой двери и, не сдержав злости, со всей силы пнул кадушку с цветами. Горшок запрыгал по полу, дверь распахнулась, и на улицу выкатился невысокий и пухлый хозяин особняка.
— Вас, Афанасий Андреевич, не узнать теперь! Вот и пиджачок новый приодели, — воскликнул мужчина, утирая со лба обильный пот. — Что ж вы, Афанасий, к нам так редко заходите? Я уж за месяц извёлся весь.
— А Вы, Григорьев, поститься не пробовали? Или мантры петь? Может, и не будет во мне надобности, — предложил Фаня.
— Да что вы такое говорите, Афанасий Андреевич. Когда нам…
Спорить Фаня не стал, пустое. Загрузил в тележку тяжеленные коробки: Ярость, Раздражение, Зависть — чего там только не было. Разве что Стыда… Накрыл от солнца засаленной тряпкой, аккуратно подтыкая края: некоторые чувства лучше не подогревать, и медленно направился к воротам. Конечно, толкать такую тяжесть непросто, но ему не привыкать.
Уйти далеко Афанасий не успел. Григорьев, несмотря на солидный вес, шустро подскочил к старику, схватил за рукав, наклонился к самому уху и быстро зашептал:
— Афанасий Андреевич, миленький, такое дело… — толстяк двумя пальцами достал из кармана крошечную бутылочку и попытался впихнуть Фане в руки. — Не откажите, прошу.
— Не возьму! — гаркнул Фаня, шарахаясь назад. В абсолютно чёрном пузырьке плескалась концентрированная Злоба. — Это строжайше запрещено! Идите в бюро и оформляйте.
— Там такие штрафы, — заскулил Григорьев.
— Конечно, — согласился Афанасий. — А вы знаете, сколько стоит уничтожить такой пузырёк?
— Они меня по миру пустят, — прошептал Григорьев, но всё-таки отступил.
Фаня окинул взглядом богатый особняк и решительно отвернулся: «Ничего, не обеднеет».
***
У входа в красное кирпичное здание пахло бумагой и хлоркой. Фаня скользнул взглядом по вывеске: «Бюро по контролю Эмоций и Чувств». Криво усмехнулся: «Тоже мне контролёры!» Чуть ниже красовалась табличка: «Служба утилизации». На проходной откровенно скучал охранник, без интереса пялился в наполовину разгаданный кроссворд. Заметив Фаню, парень встрепенулся:
— Ты сегодня рано…
— Был на Борисовской, — проворчал Афанасий, закатывая тележку на неудобный пандус. — Чуть пупок не надорвал, пока довёз. Знаешь же, какие там живут…
— И не говори, — охотно согласился охранник. Кто не знает борисовских богачей.
Сдав бутылки на склад, а накладные в бухгалтерию, Фаня вышел на крыльцо. Солнце слепило глаза, но уже чувствовалась вечерняя прохлада. Старик тяжело опустился на ступени, достал из кармана мятую сигарету. До конца рабочего дня оставалось немного.
Напротив здания остановился серебристый Роллс-ройс. Дверца распахнулась, и из автомобиля показалась знакомая пара. Мать и дочь.
Фаня не двинулся с места, только отстранённо удивился: «Что забыли в этих краях?» Женщина о чём-то пошепталась с девочкой и подтолкнула малышку к крыльцу. Уже через пару секунд ребёнок стоял перед Фаней и требовательно смотрел на старика.
— Это Вам! — воскликнула девчушка и поставила перед Фаней красивую оранжевую бутыль, запечатанную сургучом.
Афанасий уставился на подарок, протянул руку и тут же отдёрнул. Не может быть!
— Это мне? — замотал головой, силясь прогнать странное видение.
Девочка улыбнулась:
— Мама говорит, Счастье нельзя продавать и покупать, его можно только дарить.
Серебристый автомобиль умчался прочь, а Фаня так и сидел на ступенях, бережно прижимая к груди драгоценную бутылку. Вот такое оно, Счастье в подарок.
Рассказ опубликован на Синем сайте
Не пропустите новые публикации, подписывайтесь на наш канал, оставляйте отзывы, ставьте палец вверх – вместе интереснее!
Приносите своё творчество на Синий Сайт! Самые интересные работы познают Дзен.