Знания большинства из нас об истории России напоминают освещенное редкими фонарями ночное загородное шоссе, где островки света сменяются полной темнотой, но лишь с одной разницей: фонари расставлены не через равные промежутки, а причудливо рассеяны согласно чьей-то воле, или просто случайности. Времена основания нашего государства и Крещения Руси, эпоха Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха, известны не так плохо, однако затем, до самого Батыева нашествия, лежит полоса тьмы. Невольно вспоминается пословица "не было бы счастья, да несчастье помогло": получается, что если бы древнерусское государство XIII века не было разгромлено монголами, то мы бы об этом самом государстве знали еще меньше, чем знаем сейчас. Но и эта вспышка света гаснет надолго: до самых времен Дмитрия Донского, который всем известен как победитель Мамая, но мало кому - как побежденный ханом Токтамышем. Следующие же полтора столетия, определяющие для становления Северо-Восточной Руси, пребывают, в общественном сознании, в полном мраке. Вторая половина XVI-го столетия освещена огромной и мрачной, и оттого особенно притягательной, фигурой великого князя Ивана IV, затмевающей даже его деда Ивана III, которого, как известно, и называли современники Великим, а также и Грозным. Времена Смуты привлекают нас, прежде всего, благодаря гению Пушкина, тогда как само это десятилетие, вместившее в себя событий на целый, далеко не скучный, век, известно большинству людей очень плохо. Да и иначе и быть не может в силу сумбурности и запутанности этих событий - на то ведь и Смута. Любителям мантры об "извечном рабстве русских", возможно, оказался бы интересен тот факт, что в течение 15 лет рубежа XVI-го и XVII-го веков в Московском царстве четырежды происходили выборы царя, и этой чести удостоились не только Борис Годунов и Михаил Романов, но также князь Василий Шуйский и польский королевич Владислав. Но вот, закончилась Смута, и... наступили времена Петра Великого. Именно так выглядит XVII век, если судить по тематике посвященных ему художественных и публицистических произведений. Что же было между этими событиями? Вроде бы, присоединили Украину, а кроме того... Стрелецкий бунт? Нет, и тот случился уже при Петре, точнее, при Софье... Или, все же, при Петре? Или какой-то другой бунт?.. Одним словом, семьдесят лет невнятного безвременья. К счастью, они сменяются эпохой преобразований, также овеянной мифами, но, во всяком случае, известной и притягивающей внимание.
Итак, XVII век, между Смутой и Петром. Образованный человек на вопрос о том, "когда закончилось Смутное время?", уверенно ответит, что завершилось оно в 1613 году с избранием на царство отрока Михаила Романова. Но мало кто вспомнит, что пять лет спустя, в 1618-м, законно избранный правитель Московского царства, польский король и великий князь литовский Владислав IV Ваза, пришел на Русь для того, чтобы забрать полагающийся ему по праву трон. Поляки, и их неизменные спутники - казаки, дошли вновь до самой Белокаменной, однако не смогли преодолеть лежавшие наполовину в руинах стены города.
Польский король Владислав IV Ваза: законно избранный правитель Московского царства (портрет кисти П.П. Рубенса).
Прошло 15 лет, действительно, бедноватых событиями на фоне предыдущих двух десятилетий, и едва поднявшаяся из пепла Московия попыталась вернуть себе потерянное в Смуту, но потерпела поражение, известное под именем Смоленской войны. Затем, после смерти отца, кроткого отрока Михаила, пришел к власти царь, вошедший в историю под прозвищем "Тишайшего". Известны ли были нашим предкам ирония и сарказм? Несомненно, иначе никто бы не назвал ни этого царя, ни его время - тишайшим.
Царь Алексей Михайлович "Тишайший", провоевавший две трети своего правления с Речью Посполитой, Швецией, Крымским ханством и казаками - запорожскими и донскими. Портрет неизвестного художника, 1670-1680-е годы.
Прошло три года после коронации Алексея Михайловича (1645 год), и страну стали сотрясать бунты, самый известный из которых, случившийся в столице, вошел в историю под названием Соляного. По извечной иронии истории, бунт этот вызвала остроумнейшая, опережавшая свое время налоговая реформа, которой, как и всем стоящим изобретениям, предстояло полежать свое время под сукном. Одновременно с этим, в бывших вольных городах Пскове и Новгороде случились масштабные восстания. В охваченной бунтом Москве был созван Земский собор, на котором представители всех слоев общества (забитого и рабского?) создали подробный свод законов - Соборное уложение - действовавшее, в той или иной степени, почти 200 лет (то есть и после смерти Петра Великого). Казалось, истерзанной бунтами и иноземными нашествиями стране предстояло и дальше зализывать раны, но всего через шесть лет после московского восстания началась война с непобедимой до сих пор Речью Посполитой, от которой раньше русским приходилось лишь с трудом отбиваться - и война неожиданно успешная. Кто сейчас знает о том, что древняя литовская столица Вильна была захвачена на второй год Русско-польской войны (1655), и что почти вся современная Белоруссия, часть Латвии и Литвы за считанные месяцы оказались под властью разошедшихся московитов? Разве не был на такое способен только великий Петр, и только благодаря рубке бород и дружбе с голландцами?
Скромные успехи Московского царства в первые три года Русско-Польской войны (1654-1656).
Удачно начавшаяся война, однако, продолжалась тринадцать лет, и вытянула из страны все соки: ее результатами стал и Медный бунт, и тяжелейшая крестьянская война под предводительством Степана Разина, у которой, в отличие от Пугачевского восстания, увы, не нашлось своего Пушкина. Но были и другие результаты: возвращение утраченных в Смуту смоленских и черниговских земель, присоединение Киева и левобережной Украины, очевидное военное поражение старинного недруга - Речи Посполитой. Но завоевания могли быть куда серьезнее: в отличие от своего сына Петра, с гордостью водрузившего русский флаг на кусочке заболоченной речной поймы, Алексей Михайлович всерьез рассчитывал на взятие Риги и других богатых балтийских городов-портов. Не случилось, или, как говорили тогда - не попустил Господь. Сказалась неверная оценка ситуации и недоработки дипломатии. Но главным, вероятно, было все же то, что для противостояния такого масштаба у бедноватого и малолюдного Московского царства попросту не хватило сил. Ведь в определенные периоды войны московитам приходилось сражаться одновременно со Швецией, Речью Посполитой (то есть и Польшей, и Литвой, о чем не следует забывать), Крымским ханством и стоявшей за его спиной блистательной Портой - то есть сразу со всеми могущественными государствами Восточной Европы того времени. Был и еще один противник: неожиданный, но от этого лишь более опасный.
Богдан-Зиновий Михайлович Хмельницкий, шляхтич герба Абданк.
Разглядывая прекрасные мозаики на станции метро "Киевская", или отделанные с восточной роскошью павильоны ВДНХ, любой образованный человек вспоминает о том, что в 1654 году суровый гетман Богдан-Зиновий Хмельницкий преподнес освобожденную им от поляков Украину в дар тишайшему царю, а тот, со скромной улыбкой, этот подарок принял. Менее известно, что сомнения по поводу принятия "черкас" в подданство продолжались много лет, а причастные к этому решению стороны - царь, патриарх, боярская Дума, и даже последний в истории нашей страны Земский собор - всячески старались, говоря современным языком, спихнуть друг на друга ответственность. И для этого были все основания. Одной из причин был страх войны с Речью Посполитой, плачевное состояние которой еще не было так очевидно, а другой - хорошо известный московитам нрав казацкой старшины. Кодекс чести запорожского лыцаря вовсе не предполагал беззаветной верности в служении тому или иному государю, напротив - войсковые вольности должны были сохраняться любой ценой, для чего были допустимы любые временные союзы. Слово "любые" - не фигура речи: гетман правобережной Украины П. Дорошенко, не желая сдаваться ни царю, ни королю, в 1669 году признал над собой власть турецкого султана, а после Полтавской битвы на 20 с лишним лет в подданство падишаха перешло и все Запорожское войско. Вполне возможно, что сам Хмельницкий всерьез относился к объединению с Москвой: до конца его жизни запорожцы, и правда, оставались верными союзниками русского царя. Но после смерти великого гетмана все вернулось на круги своя, и тут-то у Москвы появился тот самый неожиданный новый противник. Все наследники Хмельницкого, а их сменилось за время Русско-польской войны около полудюжины, клялись в верности Алексею Михайловичу, но лишь для того, чтобы через пару-тройку лет предать царя, и либо прямо встать на сторону противника, либо начать вести свою игру. Непосредственно сменивший Богдана-Зиновия войсковой писарь Иван Выговский к моменту Конотопской битвы, где он совместно с татарами и поляками противостоял русскому войску, успел провести два штурма Киева, отбитых московским гарнизоном. А родной сын Хмельницкого Юрий (впоследствии принявший в Турции титул "Князя Сарматского") отличился тем, что перешел на сторону врага непосредственно на поле боя под Чудновом, придя туда еще в качестве союзника Москвы и верных ей казаков. Так что увековеченный поэтом поступок Мазепы вовсе не был исключением - исключением являлся на удивление долгий период верности Ивана Степановича русскому царю. Изнурительную борьбу со своими подданными-казаками Московскому царству пришлось вести и после подписания перемирия с Речью Посполитой в 1667 году: одновременно с подавлением разинского восстания (1670 год), царь должен был отправить войска и на Украину против взбунтовавшихся в очередной раз запорожцев.
Стоит, пожалуй, не утомляя более читателя историческими подробностями, задать ему еще пару вопросов. Первый: когда состоялась первая русско-турецкая война? Многие вспомнят Азовские и Прутский походы Петра, а кто-то - времена его наследниц, когда победы над турками праздновали иной раз чаще, чем Новый год. Однако впервые прямое столкновение между расширявшейся на север Оттоманской Портой - еще достаточно могущественной для того, чтобы осаждать Вену - и Московским царством произошло именно после присоединения украинских земель, в 60-70 е годы XVII-го века. Началась эта война, по разным мнениям, то ли в 1672, то ли в 1677, а закончилась - в 1681 году, во время правления царя Федора Алексеевича, установлением границы между двумя государствами по Днепру. Вопрос второй: а когда в русской армии появились пехотные и кавалерийские полки западноевропейского образца? Читатель, возможно, уже чувствуя подвох, не торопится отвечать, что произошло это при Петре Великом, и он совершенно прав. Экспериментами с организацией полков иноземного строя занимался еще Борис Годунов, однако уже при первом Романове, Михаиле Федоровиче, в Смоленской войне (1632-1634 годы) приняли участие шесть солдатских и один рейтарский полк, общей численностью около 10 000 человек. Ну а при его сыне, формирование полков "немецкого" строя стало массовым, они превзошли по численности и стрелецкое, и дворянское войска, а на их вооружение и содержание в середине XVII-го века уходила едва ли не большая часть не слишком внушительной московской казны. Так что полякам и литовцам, за полстолетия до реформ Петра, противостояли не только стрелецкие головы и воеводы дворянских сотен, но и сотни майоров, капитанов, ротмистров, капралов, сержантов... Многие из них не только служили в полках немецкого строя, но и были, собственно говоря, сами "немцами": основу офицерского корпуса рейтарских (кавалерийских) и, особенно, пехотных полков долгое время составляли служилые иноземцы, представители всех европейских народов.
Русские Квентины Дорварды XVII века: Александер (Александр Ульянович) Лесли оф Крихи, затем оф Охинтул, после принятия православия - Авраам Ильич Лесли, и Патрик Леопольд Гордон оф Охлухрис, он же Пётр Иванович Гордон.
Неправильно было бы говорить, что время первых Романовых всегда оставалось в забвении: во второй половине XIX-го века, по мере формирования образованного общества, безоглядное подражание западноевропейским обычаям стало сильнее, чем раньше, задевать национальное чувство русских, и появилась мода на допетровскую старину. Насколько сильна была эта мода, легко видеть, проходя по Красной площади, между зданиями Исторического музея и Городской Думы (Музея Ленина), или в Петербурге, прогуливаясь возле храма Спаса на Крови. Соловьевы (историк и писатель), Васнецов, Поленов, Врубель, Забелин, Верещагин, Мусоргский, А.К. Толстой - вот малая часть выдающихся деятелей искусства и науки, всерьез увлекшихся тогда русской стариной. Существует известная фотография, на которой представители дома Романовых, празднуя трехсотлетие своей династии, позируют в боярских и княжеских нарядах XVII-го века. Кто знает, как развивалась бы эта тенденция, если бы вернувшийся триста лет спустя вихрь русской Смуты не поглотил эти усилия, вместе с державой Романовых, а сам неорусский стиль не переименовал бы в пренебрежительный "псевдорусский"?
Костюмированный бал 1903 года в Зимнем дворце.
Однако царям, царевичам и боярам допетровской эпохи суждено было неожиданным образом воскреснуть через несколько десятилетий в виде образов советского кинематографа, благодаря чрезвычайной популярности в то время жанра фильма-сказки. "Морозко", "Варвара-краса", "Финист - ясный сокол" - у кого не связано с ними трогательных детских воспоминаний? И кто же не помнит их персонажей: царя, точнее говоря, царька со съехавшей набекрень короной и козлиной бородкой, царевича в сияющем яркими красками кафтане и с неизменным агрессивным макияжем, боярина - толстого, опухшего, тупого и злобного? Именно так представала перед советским зрителем вся та публика, которую, на счастье страны, смёл на свалку истории Петр Великий своими реформами. Отвлеченный вопрос о том, как под управлением подобных личностей можно было победить Польшу и Турцию на западе, "сыграть вничью" с мощнейшей военной державой Швецией (не имея еще флота), а на востоке дойти до Якутии и китайских границ - этим вопросом создатели замечательных (безо всякой иронии) фильмов не задавались.
Вверху: царь со своим приближенным из фильма "Варвара Краса, длинная коса". Внизу: царь Алексей Михайлович в парадном костюме и один из его главных сподвижников, А.С. Матвеев - "Великий государственных и посольских дел оберегатель".
Однако ошибались они не только по сути, но и по форме. Русский царь не мог появиться перед подданными без сопровождения многих десятков человек: стряпчих, стольников, стремянных стрельцов, наконец, родовитых бояр. Он также не мог выйти на публику, не являя собравшимся всего блеска своего величия, а весить этот блеск, в виде нескольких, одетых один на другой, вышитых кафтанов и россыпи драгоценностей, мог не один десяток килограмм. Так что монарх, зачастую, был способен передвигаться лишь поддерживаемый с двух сторон под руки. Появление же московского царя в том убогом и жалком виде, в котором изображает его позднесоветский кинематограф, было совершенно исключено. Что же касается румян и белил, то ими, действительно, по отзывам современников, злоупотребляли московские женщины знатного круга, но никак не мужчины.
Персонажи фильма "Морозко", злоупотребляющие косметикой.
Следует, впрочем, признать, что наряды тогдашней знати показались бы, на современный вкус, слегка экстравагантными. Бояре и дворяне Московского царства, возможно, и были, особенно в зрелом возрасте, тяжеловаты, но не стоит забывать о том, что на них лежала и тяжелая обязанность: в любой момент пожертвовать своими собственными жизнью и достоинством ради интересов своего рода. И обязанность эту они соблюдали, предпочитая царскую опалу и ссылку "порухе" семейной чести.
Автор данного текста долго был, как и многие, во власти образа царька из фильма "Варвара-краса", или с упаковки пельменей, а укрепиться этому образу в сознании помогало полное отсутствие там мало-мальски серьезных знаний об эпохе первых Романовых. Всем ведь известно, что Михаила Федоровича избрали на царство благодаря его малолетству и невыдающимся умственным способностям, а вовсе не из-за знатности представляемой им семьи и родства с последними Рюриковичами. А после правил его сын, которого, очевидно, по его полнейшей, ясной всем никчемности, прозвали Тишайшим. Поскольку тихоням нередко везет, именно при этом малопримечательном правителе случилось на Украине восстание Хмельницкого, и великий гетман сделал Алексею тот подарок, благодаря которому только и могло запомниться его скучное, пропахшее квасом и мочеными яблоками царствование: "Алексей Михайлович Тишайшим был, а Украину к России присоединил". Поэтому известие о том, что в середине XVII-го века русские войска брали Вильно и осаждали Ригу, а Великий князь Московский самым серьезным образом претендовал на польский престол, было сродни удару молнии. Что за чушь? Разве не были способны на такое только полки Петра I и Екатерины, наряженные в европейские камзолы и напудренные парики? Тогда-то и выяснилось, что царь Алексей был настолько тихим, что провоевал только две трети своего тридцатилетнего правления, а подавлять ему пришлось всего лишь с полдюжины бунтов (не считая казачьих) и одну крестьянскую войну. "Дорогой Леонид Ильич" своего времени по молодости развлекался травлей медведей с рогатиной и лично возглавил три похода на Речь Посполитую, хотя и не водил, подобно младшему сыну Петру, сам в бой своих солдат. Этот захолустный царек говорил на нескольких языках и тщательно следил за всеми европейскими новшествами военного дела, проявляя свойственную всем Романовым любовь к армии: известный европейский учебник пехотной службы был издан в Москве тиражом около тысячи экземпляров!
Иллюстрация из книги "Учение и хитрость ратного строения пехотных людей" (перевод труда Иоганна Якоби фон Вальхаузена «Военное искусство пехоты»), изданной в Москве в 1647 году большим тиражом.
Так что неизвестно, насколько выдающимся полководцем мог бы стать Алексей Михайлович, если бы большую часть времени и сил у него не отнимали дела церковные: восстановление чистоты веры, исправление богослужебных книг и, наконец, поистине эпическая тяжба с патриархом Никоном!
Ну а самых терпеливых людей, добравшихся до конца этого текста, ждет сомнительная награда: реклама моего романа о временах Русско-Польской войны!
https://www.litres.ru/book/vasiliy-prohodcev/tishina-69266254/chitat-onlayn/