Смешная ситуация. В которой я, увы, первооткрыватель.
Почему увы? Ведь я в стороне от художественной жизни. Что ни придётся мне начудить, никого из мира искусства это не трогает. Я в нём ноль. Я, например, давно открыл, что в «Явлении Христа народу» никто Христа не видит. И сколько это ни висит в интернете, до меня что-то не доходит, чтоб кто-то хоть бы украл у меня это прочтение. Глас вопиющего в пустыне. Меня это перестало даже трогать. Но унывать есть от чего. Люди, сколько-то искусством интересующиеся, зачастую не могут перенести новизны от меня. Ни по форме (излагаю плохо), ни по содержанию (за неожиданность). И – ругаются. Благо, интернет позволяет.
Так чего я первооткрыватель?
Того, что в изоэкстремизме, натурокорёжении начавшемся со второй половины XIX века и длящемся по сей день, искусствоведы не различают коллективистов (символистов, экспрессионистов, футуристов) и индивидуалистов (одним словом это ницшеанцы, но называют их многими другими словами: модерн, постимпрессионисты, пуантилисты, фовисты, кубисты, лучисты, супрематисты, абстракционисты и т.д. и т.п.). А так же не различают оптимистов (футуристов) и пессимистов (всех остальных). Я уж молчу, что все искусствоведы не различают неприкладное искусство от прикладного. И что большинство болеет формализмом.
В общем, расхождений у меня с этим племенем так много, что это чувствуют даже не компетентные и меня клюют. Помимо того, что я просто в интернете мало популярен.
Но есть среди искусствоведов (или историков искусства) умные люди, и у них я улавливаю ноты, говорящие мне о моей правоте.
Одна из таких умниц – Кира Долинина.
Я заметил у неё штрих, который мне как-то не понятен. И я думаю, что, если я стану публично о нём рассуждать, то у меня в голове прояснится.
Плясать надо от печки. Она – либерал, антисталинист и антикоммунист.
А дело осложняется тем, что – из-за формализма – искусствоведы могут не различать, скажем, пришедшего к абстракционизму, во всём-всём-всём разочаровавшемся слева, из коллективизма (Вулоха) и тоже самое, но – справа, из индивидуализма (Кандинского).
Экспрессионисты начинали с неприятия действительности слева (безбожия {христианство это ж коллективизм}, неравенства, эксплуатации). И было это во время капитализма. И либералы (или как их однословно величать?) экспрессионистское натурокорёжение формалистски принимали как новшество. И хвалили и хвалят.
Но с появлением в СССР лжесоциализма, от недовольства им, в СССР тоже появился экспрессионизм некий – во имя настоящего социализма (с отмирающим государством – когда полностью отомрёт – наступит коммунизм, с самоуправлением, с децентрализацией).
Так к такому экспрессионизму Кира Долинина относится плохо (он же за коммунизм как сокровеннейшую цель):
«…бьющие на убой пыльной тухлостью провинциальных домов культуры панно «Москва трудовая» (Эдуард Браговский, 1974) и «Москва праздничная» (Павел Никонов, 1974)» (http://loveread.me/read_book.php?id=100990&p=60 ).
Нет, до настоящего экспрессионизма художники не дошли. Корёжение натуры у них ещё не такое сногсшибательное, как у первых экспрессионистов.
У них не полное ещё отчаяние (что коммунизма таки не будет и в далёком будущем). У них – подсознательный идеал трагического героизма.
Мне вспоминается маленький аутист, которого заманили к соседям по лестничной клетке, где была такого же возраста девочка. Как он, бедный, делал вид, что вовлечён в то, что ему не хочется, мечтая только скорее оказаться дома…
Жаль, мало Долинина анализировала… Нехорошесть «провинциальных домов культуры» в… Москве – это, наверно, двухэтажные домики слева (с 5-ю колонами) и справа (с 6-тью колонами) от вытянутого административного здания более модерного вида, чем дома культуры. Гораздо более ядовито у Долининой, чем у Браговского. А сам я проанализировать не могу. Только сразу синтез чуется. Раздвоенность: в сознательном идеале – одно, в подсознательном – другое.
То ли дело у искусствоведа считающего себя обязанным только хвалить:
«Не найдя в реальной Москве промышленные зоны нужного размаха и выразительности, Браговский должен был сочинить свой город, — грандиозный массив заводов и стройплощадок. Перед нами индустриальная феерия, пейзаж-фантазия, где о Москве напоминают лишь масштаб полотна, да характерные силуэты высоток на горизонте. Для Браговского, учившегося у мастеров ОСТ, было естественным декоративное видение индустриальной темы. Ритм чередования пространственных планов, отчеркнутый рядами облаков, освежающий контраст теплых тонов и оттенков синего, всегда столь выразительного в работах мастера, композиционно запрограммированный полет взгляда зрителя над гладью реки, — множество живописных достоинств сообщают этому гиперболизированно индустриальному пейзажу неожиданный эстетизм. Художнику удалось наполнить свой образ такой вдохновляющей силой, что он способен заразить романтикой трудовых будней и далекого от этой проблематики современного зрителя. // Любовь Шакирова» (https://rusmuseumvrm.ru/data/collections/painting/19_20/zh-10311/index.php).
«…прекрасно живописно-композиционно передавала праздничную атмосферу столичного утра, песенную широту московских просторов; приподнятость и свежесть интонаций звучали гимном любимому городу. // Альфия Низамутдинова» (https://rusmuseumvrm.ru/data/collections/painting/19_20/zh-10397/index.php.
Но это выглядит какой-то слепотой. Словно наблюдавший аутиста я, не замечал бы, что тот немного не в себе.
18 февраля 2024 г.