Всё хорошее как-то неожиданно быстро заканчивается. Так же быстро кончилось и лето 1955 года. Неожиданно мы узнали, что теперь нам предстоит учиться в другой школе. Школа только что построена и находится на Большом Козихенском пер. дом 5.
В этой школе No 112 мне предстояло проучиться 7 лет до одиннадцатого класса. Жалко было расставаться со старой школой и со старыми друзьями. Но было и интересно, что там нового в этой 112 школе.
Новшеств было много. Раньше классный руководитель учил нас по всем предметам: русский язык, арифметика, литература и естествознание. Теперь по каждому предмету будет свой учитель, а нашим классным руководителем будет Валентина Григорьевна Дорф-Шустер. Директор школы – Лагун Борис Григорьевич, учитель английского языка - Григорий Яковлевич Дорф-Шустер, муж нашей классной руководительницы, учительница математики Пеймер Левита Семёновна.
Как сказал мой отец: «Ну, попал ты теперь в еврейскую школу».
Должен отметить, подводя итоги своему среднему школьному образованию, что все учителя, за редким исключением, были высокими профессионалами. Строгими, почти без предвзятости, даже по национальному признаку, во всяком случае это не выпячивалось и не подчёркивалось. После окончания одиннадцатого класса почти все ребята поступили в высшие учебные заведения. Но сама атмосфера в школе была какая-то холодная, не было душевной теплоты. Может быть мы повзрослели, может быть состав самого класса изменился. Всё-таки большинство учеников было тоже евреями. При этом они не держались отдельными замкнутыми группами, но у меня было такое чувство отчуждённости. Они были другими. Особенно это стало заметно с девятого класса. Эти мысли приходят только сейчас, так сказать взгляд из сегодняшнего далёка. А тогда это было на уровне мимолётных ощущений.
В только что построенной школе долго ещё пахло краской. Здание было большим – пять этажей. На последнем этаже актовый зал, на первом в цокольной части огромный спортивный зал с балконом для зрителей. Ещё ниже – бомбоубежище, из которого впоследствии сделали производственные мастерские с настоящими заводскими станками. На каждом этаже самое большое помещение - специализированные кабинеты. Кабинет электротехники, физики, биологии, химии. В этих кабинетах учащиеся сидели не за партами, а за столами, по три человека. В электротехническом кабинете в столы были вмонтированы специальные пульты с различными приборами, для проведения опытов по данному предмету. Учителя в кабинетах сидели за кафедрой не небольшом возвышении. Кроме того в кабинетах была небольшая комната, где хранились различное оборудование и приборы.
Несмотря на то, что здание нашей школы было самое большое в этом районе, учащиеся занимались в две смены. Детей было больше чем теперь. Сейчас в центре Москвы детей не увидишь. Большое внимание уделялось общему развитию учащихся. В школе было множество кружков: танцевальный, хоровой, зоологический, по углублённому изучению физики и много других. Ни я, ни мои ближайшие друзья в кружки не ходили. Нам с лихвой хватало улицы и библиотеки. Читал я в это время запоем. Преобладали книги приключенческие и фантастика. Все научно-популярные журналы были пронизаны темой космоса.
Запомнился один рассказ, напечатанный в журнале «Знание-сила» в № 10 за 1955 г. Рассказ назывался «Навстречу звёздам». Он начинается с описания подготовки и началу полета космического корабля к Марсу. Но вдруг что-то происходит с двигателем ракеты и корабль становится неуправляемым. Космический корабль начинает двигаться с невероятным ускорением, огромная сила вжимает пилота в кресло. Он не может пошевелить ни рукой, ни ногой. И так происходит довольно долгое время.
Постепенно космонавт привыкает к такому состоянию и может с трудом двигаться по кабине корабля. После мучительного анализа ситуации, ему удаётся определить в чём причин аварии. Он исправляет двигательную систему корабля и останавливает свой аппарат. Но где он? Корабль Ильина (так звать космонавта) уже давно за пределами не только Солнечной системы, но и нашей галактики. Космический корабль длительное время двигался со скоростью близкой к скорости света – 300 тыс. километров в секунду. Чтобы вернуться на Землю ракета должна опять набрать такую же скорость, иначе Ильин никогда не увидит родную Землю и погибнет в глубинах космоса. Это один из самых драматических моментов в рассказе. Ильину удаётся запустить двигатель с тем же ускорением. Опять неведомая сила вдавливает его в кресло, но он движется к Земле. Он, наконец, достигает нашей планеты и спускается на землю. Ильин добирается до своего Космического института и вдруг у парадного входа в институт видит памятник самому себе. На постаменте выбита надпись «Первому межпланетному космонавту Ильину, трагически погибшему в таком-то году». И тут он понимает, что со дня его трагической гибели прошло двадцать лет. А между тем в полёте, по часам корабля, прошёл всего один год. Согласно «Теории относительности», выводы которой были подтверждены многими учёными, время в космическом корабле, движущимся со скоростью близкой к скорости света, течёт гораздо медленнее чем на Земле. И на ракете Ильина прошёл всего один год, а на Земле – двадцать лет.
В нашей квартире этот журнал зачитали до дыр. Все шумно обсуждали его содержание. Кто-то верил, кто-то говорил, что этого не может быть – это же фантастика. Но, на нас - ребят, этот рассказ произвел неизгладимое впечатление и явился огромным стимулом для изучения физики, астрономии, да и вообще науки. Многие учащиеся нашей школы связали свою судьбу с космосом, атомной энергетикой, дальней космической связью и другими близким отраслям промышленности. Перебирая старые научно-популярные журналы для юношества: «Знание-сила», «Техника-молодёжи». «Юный техник», «Юный натуралист» и много других удивляешься и восхищаешься, сколько внимания и заботы уделяла власть техническому развитию молодёжи.
Ещё в четвёртом классе случайно в руки попалась книга «Альпинизм». Я её прочёл от корки до корки. Книга написана простым языком, почти инструкция: как тренироваться для того, чтобы успешно подняться в горы, какими навыками должен обладать человек, собирающийся заниматься альпинизмом. Приводится масса примеров подъёма на вершины Альп, Кавказа, Памира. Как надо тщательно готовиться к походу в горы. Как подбирать команду. Малейшее отклонение от инструкции или невнимательность приводит к смерти. Приводится масса примеров, Как опытные альпинисты допустившие халатность в подборе снаряжения или взяв в команду малоопытных спутников расплачиваются за это своей гибелью, а иногда и гибелью всей группы. Если на стадионе бегун бежит по хорошо подготовленной гаревой дорожке, а спортсмен с шестом падает на мягкие маты, то альпинист поднимается по отвесной стене, цепляясь за крохотные выступы и под ногами у него стометровая бездна. Сильный порыв ветра, небрежно забитый крюк для верёвки, камнепад – всё приводит к неизбежной гибели. Главное качество альпиниста это даже не сила, а выносливость. Поэтому надо уметь так распределить свои силы, чтобы хватило не только на подъём, но и на спуск. Чаще всего альпинист гибнет на этапе спуска, когда силы израсходованы.
Меня так захватила эта книга, что я решил использовать в утренней гимнастике, упражнения, рекомендованные для альпинистов. И уже через несколько месяцев отжимался от пола 30 раз, стал подтягиваться на первых фалангах пальцев, используя карниз нашего шкафа, приседать на одной ноге. Правда, это упражнение было самое трудное его я смог делать только три-четыре раза. Стал обливаться по утрам холодной водой.
Рассказами об альпинистах я заразил своих друзей – Борьку Шаронова и Сашу Соколова, и мы стали по утрам бегать вокруг наших Волоцких домов и подтягиваться на турнике во дворе. Правда, с началом зимы наши пробежки прекратились, но по утрам дома я продолжал делать весь комплекс упражнений. Мои тренировки не прошли даром, потому, что на одном из первых занятий по физкультуре в новой школе учитель велел всем ученикам нашего класса подтянуться на кольцах. Кто-то подтянулся три раза, кто-то – пять. Я стал подтягиваться и дошёл до пятнадцати. Я мог и больше, но почувствовал, что это уже будет перебор, так выделяться было нельзя, и я остановился. Потом все говорила, что это не моя заслуга, а у Кузина просто руки такие сильные.
Однажды ко мне после уроков прибежал Саша Соколов и рассказал, что они всем классом ходили в музей изобразительных искусств им. Пушкина. Я в этот день не ходил на занятия, уже не помню по какой причине. Он с восторгом рассказывал какой это замечательный музей, там столько великолепных картин и скульптур. . И мы пошли, вернее побежали в надежде успеть попасть в музей ещё до закрытия.. А бежать было довольно далеко - музей находился на Волхонке. Саша бегал быстро и был выносливей меня. Я быстро выдохся. Но всё-таки мы дошли, и, конечно, опоздали – музей был уже закрыт. Здание, напоминающее древнегреческий храм, по фасаду стройные ионические колонны. Фриз украшен барельефами на мифологические сюжеты. Мне так захотелось попасть в музей, что я неделю упрашивал отца пойти со мной. Один я не решился туда идти.
И вот мы в музее. Сначала ты попадаешь в так называемый «итальянский дворик». Такие дворики были обязательным атрибутом каждого итальянского замка. Вокруг него формировались все остальные помещения.. На случай длительной осады замка во дворе был колодец. В музейном дворике так же посередине находилась имитация колодца, вокруг которого располагались скамейки для посетителей музея. Зал был наполнен скульптурами конных и пеших рыцарей, мебелью Средневековой Европы, произведениями великих мастеров Возрождения Микеланжело и Вероккьо. В одном из всадников я узнал скульптуру Вероккьо «Кондотьера Коллеони». Среди работ моей сестры Нины был рисунок головы этого кондотьера. Кондотьер – это командир наёмников, которые по договору за плату (сольдо – плата, отсюда солдат) нанимались герцогами или вольными городами для войны. Лицо Коллиони отличается особой жестокостью и силой, оно вызывает даже ужас. Я маленький подолгу смотрел на этот рисунок. И тут он как будто живой смотрит куда-то поверх наших голов. Я сказал отцу: «Смотри – это ведь Коллиони, которого рисовала Нина».
Дальше мы пошли по всем залам музея, не пропуская ни одного. Наверное, так сразу охватить все не возможно. Когда мы обошли весь первый этаж в голове была полная мешанина, перепутались все произведения и эпохи. Конечно, отдельные картины и скульптуры запомнились, например, в зале голландской живописи запомнилась картина, на которой платье женщины изображено с таким искусством, как будто это натуральный шёлк. В зале импрессионистов притягивают скульптуры «Поцелуй» и «Мыслитель».
Впоследствии я часто посещал этот музей и с сестрой Таней, и с друзьями, а в девятом классе мы с Сашей Соколовым, Женей Чернятиным (будущим художником) и Лёшей Вариком записались в кружок «Юных искусствоведов» и ходили на лекции, у нас были и семинарские занятия, на которых мы писали работы по искусству.
Наверное, интерес к эстетической стороне жизни зарождается в семье. У нас и отец рисовал, и Нина была художницей. У Саши Соколова все были технари, связанные с авиацией, но тем не менее отец его коллекционировал пластинки с записями классической музыки. И жили мы в центре Москвы, застроенным не унылыми бетонными коробками, а великолепными архитектурными шедеврами от эпохи ампира и барокко до модерна. Особенно много в нашем районе было особняков эпохи модерна, принадлежавших до революции купцам и дворянам, потом в них вселили высокопоставленных советских деятелей, которых впоследствии расстреляли. А потом, чтобы никто не завидовал и не покушался прибрать их в собственность, передали посольствам.
Нам с Сашей особенно нравился особняк Морозовой на Спиридоновке и особняк Рябушинского на Малой Никитской. Особняком Морозовой можно было любоваться только через решётку сада, для посещения он был закрыт. Этот особняк используется как Дом приёмов Министерства иностранных дел. Оба особняка построены по проекту архитектора Осипа Шехтеля.
В особняке Рябушинского после революции жил писатель Максим Горький. В последствии там был создан музей Горького, и благодаря этому можно увидеть в какой красоте и роскоши жили обитатели этих особняков. В пятом или шестом классе школа организовала экскурсию в этот музей. Конечно, впечатление было огромное.
В зимнее время, когда темнеет рано, спускаешься вниз по Благовещенскому переулку и заворачиваешь на Ермолаевский, перед тобой возникает замок. Это дом архитектора Шехтеля. Огромные окна светятся таинственным светом, горит огромная люстра, тени людей мелькают за окном. Кажется, что в таком дворце и люди какие-то особенные: мужчины в камзолах и париках, женщины в длинных, роскошных платьях. Кто-то сидит у камина в глубоких креслах, кто-то за столом, уставленным яствами и пьёт вино из высоких бокалов. Может быть на самом деле это было и не так, но такие картины возникали в моём воображении, когда я смотрел на эти особняки ушедшей эпохи.