Это только со стороны авиационная метеорология простым предметом считается. Циклоны, антициклоны, ложбины-седловины всякие. При рассмотрении предмета вплотную оттуда такая математика прет и такая физика, что почище теории боевой эффективности будет, а уж теорию боевой эффективности с ее «ро с шапошкой и закорюшешкой» только подполковник Фесенко знал. Притом, что нам в училище одни азы метеорологии преподавали, математики, физики и латыни, там хватало на вполне солидную науку, и мозги набекрень свихнуть можно было очень даже просто. И в то же время наличествовали вопросы вполне «деревенские», типа, к чему это ласточки низко летают?
Мне на экзамене как раз и достались все три вопроса в пределах школьного природоведения и здравого смысла. Приукрасить ответ двумя-тремя латинскими названия облаков мне ничего не стоило, так как с детства к языкам тягу имел. Вот наш добрый учитель, подполковник Толмачев по прозвищу Суховей из-за тщедушного телосложения и скрипучего голоса в сочетании с предметом, им излагаемым, счел мой ответ лучшим в отделении. О чем при подведении итогов и доложил.
А Леха, чьего отчисления из училища все ждали со дня на день и так и не дождались, конечно же, получил «двояк». Суховей сказал нам, что он срочно уезжает, и пересдачу будет принимать майор Силезин, который нас не знал и в глаза никогда не видел. Сопоставив эти два факта, Леонид решил, что лучшего стечения обстоятельств он не дождется и в ближайшие две тысячи лет. Вооружившись положениями, что все курсанты братья и должны помогать друг другу, а все офицеры сволочи, которых надо, как мусульманам гяуров, обманывать на каждом шагу, он и обратился ко мне.
– Санек, сдай за меня метеорологию. Ты ж лучше всех ее знаешь. Мне пятерку и не надо. Вполне хватит твердой четверки. Силезин нас не знает. А в зачетках мы все лысые и друг на друга похожи – не поймает.
У меня же в одном месте все уже горело и зудело, так хотелось в отпуск. Но командир роты медленно, как голодная черепаха, перемещался где-то между строевым отделом и продчастью, снимая нас с довольствия и оформляя отпускные. Все равно еще несколько часов было в запасе. И я согласился.
Но Бог все видит. Представившись майору Силезину как Порошенко Леонид, я взял билет. Попалась сплошная математика. Если бы этот билет достался мне на первом экзамене, я, может быть, и сумел путем всяких ухищрений выцарапать троечку. А тут мне казалось, что пока я сижу и изображаю из себя неудалого Леху, там в роте раздают проездные и отпускные документы. Отогнать это видение я был не в силах. Честно, целых пять минут я пытался вспомнить хоть что нибудь, связанное с метеорологией. Даже свой блестящий ответ вылетел у меня из головы, и я даже не смог вспомнить, какие птички и что предсказывают синоптикам. Вспомнилось что-то про авгуров, но у меня хватило здравого смысла не приписывать Древнюю Грецию к авиационной метеорологии.
Майор Силезин был очень озадачен моим ответом, который сводился к бормотанию:
– Товарищ майор, поставьте мне тройку, я потом выучу. Меня в отпуск не пускают.
Майор был очень добрый человек, даже добрее Суховея. Но он никак не мог себе представить курсанта, имеющего тройку в зачетке и, тем не менее, зубрящего в отпуске метеорологию. Поверить в это не смогла бы и сверхнаивная старая дева, твердо уверенная, что кошкин брат может быть только дядей ее котят. Было видно, что ему очень жаль курсанта Порошенко, даже больше чем, если говорить откровенно, мне.
Леха не столько огорчился, сколько удивился. Ему казалось, что знающий лучше всех уж на «тройку» без подготовки ответит. Мы, окончившие первый курс, еще не знали правила, согласно которому, курсант сдавший успешно экзамен, тут же, на определенное время, забывает все, что учил. На Лехино счастье добрый Суховей наставил столько двоек, что когда Леня сунулся к Силезину, тот и не усомнился, что Порошенко пришел к нему впервые. Он и не подумал, что это кто-то другой явился сдавать за того тупого парня, который и двух слов связать не мог, а только обещал все выучить потом.
Бдительный начстрой
Уж не знаю, какая добрая муха командира полка пощекотала, что он такую доброту проявил. Полк на Сахалине сидит, минимум ловит. Мы с Герасимом очень удачно свой первый класс подтвердили и больше нам делать здесь нечего, кроме как водку пьянствовать, девок развратничать и безобразия нарушать. Вот командир доброту небывалую проявил: с понедельника в отпуск.
Вы спросите, а где ж доброта? Отпуск и так всем положен, тем более, что и делать особенно нечего. А дело в том, что он нам это в среду сказал, а в отпуск, по графику, с понедельника идти, то есть дополнительных пять дней к отпуску как бы сами собой прибавились. А тут и самолет на материк, в родной гарнизон, образовался.
Кинули мы манатки свои комом в сумки и чемоданы, да и были таковы.
А оформление отпускных документов в штабе полка, на материке, происходит. И издает их начальник строевого отдела капитан Марченко. Суровый такой – и не подойди, и не дыши. К нему мы и побежали прямо с аэродрома, как только приземлились.
- Тащщ капитан, а тащщ капитан, ( никак не скроем мы своей радости, а зря, глупые были), нас командир в отпуск отпустил, вот письменный приказ за его подписью.
- Ну, а я тут при чем, на морды наши радостные смотрит и что-то про себя прикидывает. Отпуск у вас с понедельника, а сегодня только среда.
- Так мы, это, не нужные здесь. Вот вы нам документики сегодня как бы с понедельника оформите, и будет у нас пять дней дополнительных, не скрываем радости.
- Это у вас будет. А у меня…и кто на КДП ходить будет?
Сейчас-то мы соображаем, что ему и в самом деле радости никакой, а тогда казалось, что все с нами радуются, что мы так удачно в отпуск попали. Главное, летом, и так пятьдесят дней, а тут еще пять ден как с неба свалились.
- Так на КДП же ж соседний полк ходит, и потом мы и не слышали, что вас наряд на КДП касается.
Про КДП (командно-диспетчерский пункт, это где полетами руководят) он, может, и слышал когда, а отношение начстрой к КДП такое же имеет, как прима-балерина к вязке служебных собак. Его дело бумажки оформлять и с начштаба пьянствовать, когда тому сильно захочется.
- Меня все касается. Не буду я вам сегодня документы оформлять. Кру-гом! Шагом марш.
Вышли мы в коридор и немного приуныли. Мы-то думали сегодня же на поезд сесть и в отпуск отчалить. У меня жена на западе с дочкой была, и каждая минута задержки мой спермотоксикоз до интересного с медицинской точки зрения случая продвигала. Накопленная нежность грозила барабанные перепонки изнутри взорвать.
Правый летчик нам всем говорит:
- А давайте к начальнику штаба подойдем, попросим, чтобы он приказал Марченке документы оформить.
Что-то я в его оптимизм не верил, но как старший пошел.
- Тащщ подполковник, говорю я, а капитан Марченко нас в отпуск оформлять не хочет. Говорит, на КДП некому ходить будет…
- Скажите ему, пусть не выделывается и оформляет
- Вот спасибо, тащщ подполковник. Щас скажем, поблагодарил я и убежал.
А Марченко:
- Мне сейчас некогда. Придите часов в пять, может, успею.
Он-то успеет, да коробка на поезд уйдет уже. Это он специально такое время назвал, чтобы мы думали четче и картину себе ясней представляли.
Я не зря старше всех в экипаже был, значит, и жизнь лучше других представлял. И вот сквозь мои розовые очки что-то фиолетовое пробиваться стало.
- Вот что парни, не зря он все это. Нам хорошо и весело будет, а ему горько и уныло в штабе сидеть. Давайте и ему службу скрасим. Мы ж все по паре бутылочек водки с Сахалина привезли. Вот штучки три ему и выделим.
- Ага. А он возьмет и этими бутылками нам по голове настучит. Это ж взятка называется.
Вот видите, как мы хорошо коммунистической партией и советским правительством воспитаны были.
- А я скажу ему, что это презент с Сахалина. В военторге водки отродясь не бывало. Может, не настучит. А со мной Андрей пойдет. Он в коридоре стоять будет и если Марченко на меня с бутылками кинется – выручит.
Взял я три пузыречка, в карту Сахалинской области их так аккуратненько завернул и осторожненько в дверь его кабинета стучусь.
- Кто это там еще? , он грозно из-за двери спрашивает.
- Разрешите, тащщ капитан?
- Что надо? – и еще грознее. Я же сказал – после пяти.
- Да мы не про отпуск…. А так. Презент вам с Сахалина привезли, – и так ненароком свертком пошевелил, чтобы бутылки звякнули.
- Так это же совсем другое дело! Ты туда, – на тумбочку у входа указывает, положи. Так ты говоришь в отпуск. Давай рапорта, а сам кнопку жмет, писаря вызывает. – Идите, ребятки, минут двадцать погуляйте, я все вам сделаю. Все сделаю.
Тут правачок наш, он под дверью подслушивал, видя, что все отлично катится, в дверь, без стука залетает.
- А мне, тащщ капитан, проездные документы с разрывом в Новосибирске сделайте. Я там недельку погулять хочу.
- Сделаем, все, дорогуша, сделаем. Идите, погуляйте немного.
И точно, через двадцать минут выносит он нам полный комплект отпускных документов на всех шестерых. И когда все успел? Видно, передовые технологии уже тогда, в конце семидесятых, внедрялись. Только не все об этом знали. И вот теперь, в наше время, ни Россия, ни Украина с этими технологиями справиться не может. Прижились они у нас и расцвели буйным цветом. И называются они мудреным иностранным словом – коррупция. А тогда просто называли – взяточничество и кумовство.
Клички в армии
В армии вообще и в авиации в частности клички имеют почти все: люди, подразделения, части, боевые машины и неодушевленные предметы. Интересны истории их возникновения.
Вот, к примеру, одного командующего авиацией флота за глаза звали «Фотограф». К высокому искусству фотографирования он не имел ни малейшего отношения, зато, делая разнос служебной деятельности офицера, он обязательно заканчивал его словом «снимаю». Это не относилось к появлению фотопортрета распекаемого, а означало снятие его с занимаемой должности.
Или вот еще одного техника, здоровяка и спортсмена, именно за глаза звали «Окулист», так как ни одна пьянка, в которой он принимал участие, не заканчивалась без того, чтобы он не подбил кому-то глаз. За глаза, имеется в виду объект воздействия, а не разговоры за спиной.
Служил в одном полку старший лейтенант. На вид ему было лет шестьдесят, хотя на деле и сорока пяти не было. И было у него прозвище – «полковник». А назвали его так вот почему.
Известно, что в удостоверении личности офицера, которое выдавалось одно и на все время службы имеется графа: воинское звание. В ней предусмотрены места для записи воинских званий от лейтенанта до генерал-майора. Так вот у него все эти места были заполнены: лейтенант – старший лейтенант – лейтенант – старший лейтенант … и так вплоть до предпоследней строки. Карьерист, однако.
Одного штурмана с простой фамилией Головня величали благородной фамилией Балконский. Как-то в выходной день, приняв изрядную дозу, он курил на балконе второго этажа, откуда удачно сверзился и лежал без малейших признаков сознательности, пока его в сопровождении перепуганного командира полка, подполковника, не доставили в лазарет. Там, придя в сознание, он увидел своего родного командира и, ориентируясь на две звезды на погоне, понимающе заявил:
- А этого лейтенанта я где-то видел.
Затем, воспользовавшись минутным отсутствием внимания к его особе, сбежал. И нашли его сидящим с рюмкой и сигаретой на том же балконе, с которого он полчаса назад так благополучно выпал.
Каждому летчику, который порвал на посадке больше двух колес, до конца службы в этом полку присваивалась почетная кличка Покрышкин. Любому, неудачно приземлившемуся парашютисту присваивалось звание, отражающее место приземления. Если он приземлился на дачный участок – Дачник, огород – Огородник, в лесу – Лесовод, в гуще стада – Пастух или Скотовод.
У меня был второй штурман, которого звали Казачок или Всадник без головы. До службы в морской авиации он был жокеем в Ростове-на-Дону, отсюда Казачок, а Всадник без головы хорошо характеризует его поведение и карьерный рост.
В одном автовзводе боец был, известный под псевдонимом – троллейбус. У них каким-то образом в казарме в подвале электричество пропало. Вот этого бойца туда и отправили, найти и устранить неисправность. Боец, прикинув своими мозгами что почем, решил идти по пути наименьшего сопротивления – уцепился обеими руками за провод на потолке (потолок в подвале низкий) и мелкими шагами начал передвигаться в темноте, нащупывая место обрыва.
В конечном итоге нашел. Хорошо хоть насмерть не убило, а так – откачали.
Клички имели полки, дивизии и в редких случаях эскадрильи. Так, один полк звали Румынским только потому, что во время футбольного матча между полками дивизии кто-то, подбадривая своих, выкрикнул фразу из кинофильма: «Вперед, дохлые румыны!» И прижилось. Второй полк назвали почему-то Зябровским, хотя эскадрилья, переведенная из Зябровки, входила в состав Румынского полка. Третий, отдельный полк этого гарнизона звали Хунхузским или Китайским по двум причинам. Во-первых, зародился он вблизи китайской границы. А во вторых из-за многочисленности личного состава. Экипаж одного самолета мог включать от 9 до 14 человек. А техников его обслуживала целая куча.
А дивизии обычно носили наименование по имени ближайшего населенного пункта. Наша вначале располагалась в Сов Гаванском районе, а потом в результате территориального размежевания оказалась в Ванинском районе. Это дало возможность командующему авиацией флота проявить свое остроумие и пошутить в адрес нашего комдива:
- Ты раньше был совговнянином, а теперь ты просто вонянин.
Обидный намек на сходство нашего соединения с экскрементами, по его боевым качествам, с точки зрения командующего.
Кстати, не только неодушевленные предметы становятся прототипами для образования кличек людей, но и люди могут стать источником названия предметов. Так, например, наш славный командир дивизии терпеть не мог зеленый и желтый цвет. Особенно он ненавидел одуванчики. Именно поэтому каждый божий день чья-то заботливая рука подкладывала в его почтовый ящик букетик одуванчиков, что еще больше вызывало его неприязнь к этому безвинному цветочку…. Дошло до того, что кто-то положил на ступеньки штаба дивизии, как раз к его приходу, листок бумаги и один одуванчик. На листке было написано:
Ты не тронь меня Шушпанчик,
Ведь я последний одуванчик.
Фамилия генерала была Шушпанов, и одуванчики в этой дивизии звались не иначе как «шушпанчики». Мало того, это наименование переросло в эпос под названием «Шушпаниады» и желающие могут легко отыскать этот эпос в безбрежных просторах Интернета.
Нигде не встречал я такой тяги к раздаче кличек, как в авиации и апофеозом этого явления можно считать название памятника перед Домом офицеров в Монино. Там изваяли крепкого малого с искусственным спутником в руке в стремительном рывке вперед. Рывок оказался настолько стремительным, что символические одежды сползли назад, и это дало основание назвать памятник – «Все спущу, но запущу!»