Гениальность прозрений Платона, среди которых нужно в первую очередь отметить монизм единства мира идей и вещей, пребывающих в бытии, а также возможность построения всей информации мира идей-вещей из информационной пары единство-бытие, как основы всего сущего, неоспорима. В последующем, у средне- и неоплатиноков эти идеи нашли свое развитие в системе отражения Единого Сверхсущего (Абсолюта) в бытие в виде Ума, который, по сути, и является источником всей информации, которую можно сложить из этой пары, как из пары 0-1 в современных представлениях теории информации, объединив в бесконечную информационную систему в виде плотиновской Души, содержащей в себе весь мир идей, которые затем, погружаясь в небытийствующий мир Ничто, бескачественной материи, хаоса, наполняют ею себя и структурируют собой, превращаясь в вещи мира Космоса, наблюдаемой материальной вселенной – такова примерная схема плотиновской космогонии и космологии. Впоследствии эта схема построения мира была частично заимствована и использована многими религиозно-философскими системами – в первую очередь теми, которые взяли на вооружение идею платоновского монизма, приписав божественному Абсолюту предикат Единости Сверхсущего, и зачастую доведя его до богословского абсурда в виде христианского богословского учения об Отце, в лице которого христианское богословие объединило идеи Плотина с библейской теологией древнего библейского многобожия Эллохим (Совет Богов) и добиблейского языческого бога Яхве-Иеговой, имеющего все признаки типичного языческого божества. Получившийся в результате нелепый богословский симбиоз полицейскими мерами был водворен на место Единого Бога и на многие столетия страхом расправы над инакомыслием затормозил развитие как науки, так и самой философии вплоть до времен эпохи Возрождения, которая, преодолев наконец косность христианского богословия, сумело вопреки религиозным запретам, продолжить развитие философской мысли, оставаясь по прежнему во многом верной изначальным идеям платоновских прозрений.
Во времена постмодерна в философских работах, в частности, Хайдеггера основное внимание было обращено на категорию бытия, которое ранее по умолчанию подразумевалось, как просто существование того, чему придавалось значение бытийности, то есть всего: богоприсутствия в виде Единого Сверхсущего, проявившего себя в бытии плотиновским Умом, мира Идей, объединенных понятием Души, и вещного Космоса. Хайдеггер в своих работах определил бытие, как самостоятельный действующий субъект «тут-бытие», своим существованием, как «местом встречи», «пунктом обнаружения» предваряющий вхождение чего-либо (и казалось бы, в первую очередь Сверхсущего) в бытие – при этом отказав Сверхсущему Единому, то есть по сути Богу, в праве на существование, обрезав платоническую модель по самое бытие, которое и стало основой всего сущего безбожия. Так сошлись на отвержении Бога идеи диалектического материализма Маркса с идеями модернистов и постмодернистов-экзистенциалистов: Бог оказался не нужен человеку, который сам стал себе своим богом. Со временем философия постмодернизма вылилась и превратилась в новую религию, поставив человека с его правом «что хочу – то и ворочу» на место упраздненного божества – что, впрочем, не является темой нашего рассмотрения, но лишь сопутствующим замечанием по поводу.
Вернемся к рассмотрению платонической модели и всмотримся в нее пристальнее с точки зрения наличествующего бытия, как такового. К ее недостаткам в первую очередь следует отнести – в свете современного научного знания об информации – два основных момента.
Во-первых, пара единство-бытие, из которой строится мир идей, не является состоящей из двух независимых равноправных элементов, элементной базой строительства информации, как 0 и 1: единство, согласно первой гипотезе диалога «Парменид», без бытия не существует, исчезает, лишившись его: «1 Кратко: если (существует) только одно и больше ничего нет, то не существует и этого одного»[1]. В связи с чем пару «единство-бытие» построить невозможно, единство, лишившись бытия, исчезает и остается одно бытие само по себе, как единственный информационный элемент, из которого одного последующее развитие информации становится невозможным. При этом само бытие самостоятельной сущностью ни Платоном, ни последующими ему никогда не признавалось вплоть до Хайдеггера, в своих работах указавшего на бытие, как самостоятельную сущность, не зависящую от его наполнения чем-либо: бытие как возможность быть, дает бытие всему остальному, зависимому от него в своей бытийности, а само бытие не зависит ни от чего бытийствующего, являясь в некотором смысле «местом», в котором может разместиться его наполнение всем бытийствующим: Богом, идеями, материей, вещами, Космосом и человеком.
Во-вторых, единичность или единость, объявленная в платонизме главным законом бытия, откровением Свыше, восходящим к небытийствующему Единому Сверхсущему, в свете своей зависимости от бытия, его, как и все, порождающего, представляется не основным законом бытийности, но всего лишь частным случаем более общих закономерностей, нанизывающих на себя всю ткань бытия, являющихся более общими основаниями мира, пребывающего в бытии. К примеру, квадратура круга уже в доплатоновские времена выявила несоизмеримость иррациональных чисел с единицей. Однако и эта числовая иррациональность является частным случаем несоизмеримостей более общих, открытых топологией, в которой определена неизоморфность, то есть несводимость некоторых объемных фигур к объемной непрерывности (бублика к шару). Что свидетельствует о непреодолимости возможной пространственной неединости наблюдаемой вселенной, невозможности свести ее к координатному пространству-времени. Против единичности и единственности как закона бытия выступает в том числе и такая категория как время, которое не одно, не единично, не единственно и вообще неопределимо в рамках сегодняшнего научного знания, а разделение его на промежутки явно носит характер искусственного упрощения.
Также и природа света, который пронизывает и проникает все бытие, и, возможно, вообще является источником и породителем всей материи, будучи всем и везде, чистой безмассовой энергией, также не подчиняется закону единичности и единства.
Присмотримся пристальнее к идее бытия: первый вопрос в его отношении встает о том, откуда само оно взялось, то есть теперь исконный вопрос о происхождении всего: мира и человека – переносится на бытийность. Если следовать логике неоплатонической модели, приписываемые божеству предикаты Единости, Сверхсущности или Сверхбытийности и Абсолютности сами по себе являются порождением мышления аналогий, и должны быть признаны произвольными измышлениями в адрес Непостижимого. Эти произвольно приписанные божеству качества приводят неоплатоников к развитой ими космогонии Ум-Душа-Космос-человек-Ничто, в которой первым этапом развития бытия является явление в нем Ума, как самого Абсолюта, явившего себя в бытии, то есть ставшего из Сверхсущего – Сущим. И как же это «произошло»? Логическим построением Ума из Сверхсущего Абсолюта, его явлением в бытие в виде Ума, является двойное отрицание: опять же произвольно приписанная Абсолюту абсолютная свобода быть, не быть, быть собой или иным себе, по непонятным причинам (но об этом речь позже) использует эту свободу, для того чтобы не быть, то есть исчезнуть абсолютно, самоубиться, превратившись в абсолютное Ничто. Далее происходит сравнение Абсолютом себя с собой не-сущим, (не не сущий = сущий) и таким образом Абсолют познает себя через сравнение с собственным не-бытием и становится сущим-бытийствующим Абсолютом, Умом, содержащим в себе все будущее бытие, (мир идей в своем зачатке, в свернутом виде), и Сверхсущий Абсолют становится сущим (бытийствующим), научившись мыслить и осознавать себя самое: «Я есть» против «Я не есть», «Я мыслю – значит, я существую».
Во-первых, это означает в самом вульгарном пересказе, что до своего воплощения в бытийность Абсолют находился в бессознательном состоянии, подобно человеческому «овощу» в глубокой коме – и вот, наконец, пришел в себя. Это означает очень многое: во-первых, развитие Абсолюта из бессознания в сознание через смерть, что является прогрессом, изменением – и тем самым свидетельствует о неабсолютности Абсолюта; во-вторых, внезапное проявление себя из своего сверхбытия в бытие подразумевает акт воли – и также является свидетельством неабсолютности Абсолюта, которому чего–то не хватало в своем сверхбытии, а именно – бытия; в-третьих, ввергнув себя в небытие, исчезнув полностью для себя самого, самоубившись – как можно потом опять стать, чтобы иметь возможность сравнить себя изначального с собственным отрицанием, исчезновением – то, что исчезло, ни с чем не сравнимо и в первую очередь в этом смысле является абсолютным небытием, несравнимостью, то есть сверхбытием с обратным знаком. И вот: минус на минус дают плюс, и этот плюс приплюсовывает Сверхсущему Единому – бытие.
Став бытийствующим божеством, Абсолют не утратил своей Единственности-Единичности, к которой теперь прибавилось бытие, что подразумевает самостоятельное существование бытия, отнюдь не замеченное нео- и им предшествовавшими платониками, поставившими в пару Единое и бытие, образовавшие Ум, то есть божество, обретшее бытие. Эта пара в потенции действительно содержит в себе всю возможную информацию обо всем, как информационная пара ноль-единица, из которой можно составить любую информацию в принципе. Заметим, что здесь бытию уже отказывают в бытии, приравняв его к нулю. Однако, на самом деле бытие есть – и это неоспоримо подтверждено в самой этой словесной паре. Что на самом деле означает «естьность» бытия, мы обсудим ниже. А сейчас для нас важно, что проявившееся в бытии божество из собственной сверхсущности и бытийности творит все путем собственного умножения, бесконечного самотиражирования в паре одно-бытие. Это растворение во всем сущем подтверждает пантеистическую теорию: бог во всем, как он сам целиком, умножившийся и отзеркаливший себя несчетное число раз в собственное творение. Таким образом, возникает удивительный парадокс: чем более удаленной от Сверхсущего и незначительной является его порождение в бытии, тем больше «единиц» бога в нем содержится, вплоть до полного измельчения и исчезновения в окончательном и абсолютном Ничто. Это напоминает средневековые казуистические споры о том, сколько ангелов умещается на острие иглы. То есть приводит нас к очевидному абсурду.
Однако, это отнюдь не все парадоксы, возникающие при рассмотрении космогонической модели платона-плотина. Дело в гипотезах, выдвинутых Платоном во второй части диалога «Парменид», и впоследствии принятых в постплатоновскую философию до сего дня как неоспоримые аксиомы. Первая из них, «Есть Единое», утверждает, что Единое (одно или вообще что угодно) вне бытия – если нет вообще ничего - не существует: казалось бы, тривиальное утверждение частного случая более общего утверждения: «Если нет ничего – то ничего нет». Однако, для Одного оно имеет далеко идущие последствия, а именно это означает, что Одно-Единственное-Единое вне бытия не существует. То есть, бог Единым Абсолютом отнюдь не является, единичность не откровение свыше, а всего лишь атавизм древней потребности в мере сравнения большего с меньшим. И таким образом, построить независимую пару единое-бытие, из отдельно единого и отдельно бытия невозможно: согласно 1 гипотезе «Парменид» единое, лишенное бытия, из бытия тут же исчезает, и возвращается в свое Сверх(не-)бытие, а бытие, лишенное неоплатноиками самостоятельного бытия (бытие есть) без никакого наполнителя, тоже исчезает, и на месте предполагавшейся пары образуется дырка от бублика, из которой даже сам бублик построить невозможно. Таким образом, Ум оказывается лишенным ума, и всего остального, что из него могло бы быть, и исполняются слова Иисуса: «У неимеющего отнимется и то, что он думает иметь».
Все, в последующем пошедшие по пути признания Бога Единым Сверхсущим Абсолютом – имя им легион – по сути, оказались перед лицом безликого непознаваемого, непостижимого Бога-Нечто=Ничто, больше похожего на бесчувственного, безмысленного, лишенного разума и самосознания, то есть осознания хотя бы себя самого, личности, воли, желаний и стремлений, зато полностью самоудовлетворенного и самосчастливого (как нежизнеспособный «кадавр, удовлетворенный полностью» в романе Стругацких «Понедельник начинается в субботу») Бога – но при этом почему-то желающего осчастливить всех вокруг от своей «преизбыточествующей благости». Более всего такой Бог похож на жертву лоботомии в коме. Да еще и пошедшие на поводу у этого «бога» богословы и философы вынуждены были веками мямлить что-то невнятное во оправдание (теодицею) этого хотя и находящегося в бессознании, но очень злого и кровожадного бога, который «давно умер, но все еще жив и очень любит детей», которым, неразумным, во имя Господа и именем его нужно было объяснять, почему этот прикованный к койке небесной реанимации невидимый и непознаваемый никак Дух есть Все, а мы, разумные и мыслящие, со всей нашей огромной вселенной материи, данной нам в ощущениях, как записано в диалектическом материализме и с нашей телесностью, состоящей из той же материи, с продуцирующим мышление и разум материальным мозгом – есть ничто, даже не пустое место, поскольку все места уже заняты Абсолютом – а просто так, «ничего нет». И все зло мира обвинительно обращать против него самого (мира) и нас, получившихся такими плохими: поскольку мы ничто, то сами мы и есть зло, которое Бог не создавал, потому что он-то добрый – вот и поди-ка, пойми их.
Теперь вернемся к оставленному нами выше «на будущее» смыслу бытия бытия: «бытие есть» – само оно из себя быть не может, являясь тем не менее, породителем всего бытийствующего в нем: без бытия, как мы видели в 1 гипотезе «Парменид», ничего не существует и даже не бытийствует. Значит, надлежит признать одно из двух: или, как утверждает Хайдеггер, бытие просто есть, и не имеет смысла доискиваться, откуда и как оно взялось, и что было до него – то есть отрежем онтологию как таковую и с помощью этого обрезания получим религию бытия с человекобогом в качестве объекта поклонения; или все-таки признаем, что бытие есть, потому что дано – и тогда встает вопрос, дано кем, когда и зачем. Однако, для начала отметим введенную нами новую онтологическую категорию данности, которая стоит выше бытия, и обозначает уже для бытия саму возможность быть, осуществление которой зависит от чего-то внешнего по отношению как к бытию, так и к самой данности: кто-то взял( достал откуда-то) бытие и дал его бытию, или дал ему быть, как-то так.
Для того чтобы понять, кто же есть этот «кто-то», вернемся опять-таки к тем обозначенным выше предикатам, которыми античная философия произвольно наградила Непостижимое: вне(Сверх)бытийность, Единичность, Абсолютность, сверхсвободу – в результате чего, как мы видели, появился бог-в-коме, самоубившийся и не воскресший. Для Сверхсущего Абсолюта является унизительным, а для нас странным и необъяснимым Бог, не имеющий права быть мыслящей личностью, и являющийся чем-то неопределенно бесчувственным – что и кого может породить то, что ничего не чувствует и не понимает, ничего не хочет, да и хотеть из своей Абсолютности не может, хотя может все, в том числе и хотеть – и даже себя самое знать не знает.
Если снять все присвоенные Богу неоплатонические предикаты, то окажется ли, что мы вообще способны предположить о Непостижимом хоть что-нибудь, хоть как-то постичь его, понять его хоть в чем-то?
Ключ к этому постижению Непостижимого нам оставил Иисус, представивший человечеству Неведомого Бога своим Отцом: «θεὸν οὐδεὶς ἑώρακεν πώποτε μονογενὴς θεὸς ὁ ὢν εἰς τὸν κόλπον τοῦ πατρὸς ἐκεῖνος ἐξηγήσατο», дословно: «Бога никто увидел когда –либо, моногенный Бог в тот кто для него пазуха рассказал», по-русски это будет «Бога не видел никто никогда, его родной сын рассказал о Нем».
А дальше встает в полный рост вопрос веры: кто-то верит в какого-то Бога, а кто-то – в то, что его нет – и соответственно выстраивает собственное мировоззрение (дело частное), а также собственную, и не только, религию (дело общественно и государственно не бесплатно организованное). В конечном итоге вера – это личное дело каждого: каждому будет по вере его.
Верить во что-то, и верить кому-то – это как говорят в Одессе, две большие разницы. И если верить Иисусу, то все поверившие ему – его братья, и дети его Отца, любящего всех, которого для людей лучше иметь своим Богом, чем неведомое безликое Ничто, вера в которое парадоксально смыкается с любым атеизмом: что Маркса, что Хайдеггера – что в профиль, то и анфас.
[1] Лосев