Поскольку сегодня суббота – день «Произвольной программы», имею полное право на публикацию одного из оставленных мне текстов Наталии Анатольевны Эскиной. Тяжело без нее и без тех, кто, как и она, упали «в эту бездну, разверзтую вдали», оставив нас в меньшинстве: мало с кем можно так просто поговорить о вечном.
На днях мой «френд» в одной из социальных сеток сделал мне один из самых важных комплиментов за последнее время. Он прочитал очередной обзор культурных событий «Доживем до…» и высказался: «Какой обзор! И ведь всё это есть на самом деле! И всё это кому-то нужно! Параллельная Вселенная!» Но как же эта Вселенная съеживается!
Текст написан Наталией Анатольевной осенью 2016 года. Это важно. Насладитесь полетом мысли и простотой изложения.
Наталья ЭСКИНА *
Их два, и только два. Как Сцилла и Харибда, норовят они сгубить случайного путника. Облаять, укусить, сожрать при удачном раскладе (это Сцилла). Затянуть в омут, в водоворот, воронка открывается прямо на дно мироздания, и нет из нее возврата… Это, как известно, Харибда.
Та же модель положена в основу взаимосотрудничества сфинксов. Подробно ее описал Михаэль Энде в «Бесконечной истории». Кто не знаком с этим провидческим текстом, кратенько перескажу: сфинксы стоят в пустыне. Смотрят друг другу в глаза. С выражением смотрят, а не просто. И с каким же? Не определить. Игра полюсов, игра минусов и плюсов. Ликование и скорбь, приветливость и равнодушие, ненависть и любовь… А дорога лежит между ними, между этими двумя загадками без ответа.
А что это за косточки усыпают вековую пыль у подножия этих каменных громадин? (Или они живые?) А не лезь между сфинксами! Не дай Бог, ненароком взглядом зацепит… Что, прямо вот так всех убивают? Нет, некоторые случайно невредимыми просачиваются. А кто? Очень нацеленные на результат или праздношатающиеся? Праведники или злодеи? Дураки или умники?
Закономерности тут нет. Иногда эти существа просто опускают усталые веки. Иди, путник, поле напряжения тебя пропустит, потоки неведомой смертоносной энергии на мгновение ослабевают.
За эти сведения должны мы быть благодарны гному Энгивуку, годами наблюдающему Междусфинксие в подзорную трубу. Заглянем и мы в трубу. Когда я в нашем оперном театре выпускала газету «Браво», был у меня там раздел «Через замочную скважину». Трубу всунем в скважину, посмотрим, что там у соседей в Саратове, у собратьев по Святому Искусству. Там в ознаменование двух не вполне круглых дат Сергей Вартанов играет Сонату О Двух Сфинксах – последнюю сонату Бетховена, опус 111.
Какие даты и какие сфинксы? Сонате 195 лет. Эрцгерцогу Рудольфу, которому она посвящена, чуть меньше – 185. Кто он был, друг Бетховена, его ученик и щедрый меценат?
Скажете, рано? 200 лет надо праздновать? Вот и будем 5 лет к основной дате готовиться. Тем более, вдруг через пять лет некому будет и вспомнить Сонату – вдруг не доживу?
***
Когда-то на заре жизни, помню, приехал в музучилище госэкзамены наши принимать московский пианист Серов, внук художника и правнук композитора. На коллоквиуме спросил меня: «Это что?» Сыграл начало 32-й сонаты. Рявкнула Сцилла. «Опус 111», – ответила я. «Правильно. А вторую часть сыграете?»
Я проковыряла начало темы. Харибда подмигнула и попробовала засосать. «А что об этом Томас Манн писал?» – «Писал в «Докторе Фаустусе». Не совсем сам – с ним позанимался Сонатой философ Адорно…» Процитировала Адорно и Томаса Манна. И сфинксы меня не съели.
Глядят друг на друга два сфинкса, две части Тридцать второй сонаты Бетховена. Почему в таком огромном и важном для Бетховена сочинении только две части? Томас Манн приводит такой недостоверный исторический анекдот: Бетховена спросили, почему он не написал настоящего финала, то есть третьей части. Композитор ответил, что за недосугом предпочел растянуть вторую.
***
Чтобы остаться в живых, пианисты (а их, должно быть, за 195 лет уже тысячи и тысячи накопились – кто они? О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями?) на всякий случай двух «сфинксов» 32-й сонаты играют так, будто те каменные. Но вот тут мы подходим к основному, так сказать, «информационному поводу» статьи. К концерту, который «через замочную скважину» высмотрели в Саратове. К обещанному пианисту Сергею Вартанову.
У него сфинксы, безусловно, живые и очень опасные. Скорбь или радость источают величественные лики?
Насчет начала сонаты разночтений вроде бы не должно быть. С грохотом обрушиваются каменные глыбы, пляшут огоньки синего пламени… Вот, должно быть, Вагнер ему завидовал! Просто эпизод из ненаписанного еще «Золота Рейна»: боги Валгаллы громадными шагами спускаются по непрочным сценическим конструкциям, потом осторожно семенят по каким-то дрожащим доскам, настил трепещет, прогибается. В басу что-то страшно гудит и пульсирует… Сейчас узнаем что.
Ну, поздравляю вас. Мы в аду. В Аиде, точнее. В царстве Плутона. Рычит и тявкает адское создание – трехголовый пес Цербер (у Бетховена, правда, он о четырех головах – ну, обсчитался в темноте, бывает…). Или это Сцилла (древнегреч. – «лающая»)? Кого не доели, те попадают в крутящийся вихрь Харибды.
Цербера Бетховен скопировал с адского духа «Орфея» Глюка. Не ошибешься. Так он там и лает. Крутящаяся воронка – из «Реквиема» Моцарта. Ссыпаются в разверстое жерло грешники.
Часто замечаю: что-нибудь скажешь о музыке, имея в виду не конкретные технологические вещи, а свободные ассоциации, а мне отвечают: ну, это тебе так кажется. Твое субъективное восприятие. Извините, други мои. Если Бетховен цитирует собачий лай из оперы Глюка – он цитирует. И разночтений нет. «Не знаем мы твоего Глюка! Все ты это придумала…»
***
Кто не знает – тот опоздал. Его проблемы. Музыка – как тонкоячеистая сеть. Сплетение ассоциаций, взаимоцитирование. Чем яснее слушателю и исполнителю язык символов, тем рельефнее исполнение, тем выше градус экспрессии. Кто не сгорел в Мировом Костре, разведенном Сергеем Вартановым, с теми поговорим о баховских хоральных прелюдиях.
Году в 1980-м Юлия Константиновна Евдокимова сказала Тамаре Николаевне Ливановой: «У меня есть ученица, которая занимается лютеровскими хоралами» (это она обо мне так сказала). На что знаменитый историк музыки Ливанова ответила неожиданно: «Ну что вы, разве кто-то может отличить их один от другого?»
Из трех знаменитых хоралов, которые играет Вартанов, выделим все же один. Wachet auf, ruft uns die Stimme – «Пробудитесь, к вам взывает голос». Сейчас мы его не просто отличим от других, но и уясним себе, что такое хоральная обработка, хоральная прелюдия. Всенародно любимая и широко известная баховская прелюдия на этот хорал, как часто бывало в эпоху барокко, одновременно и поучение, и развлечение. И проповедь, и музыкальная картинка. В среднем голосе сам хорал, в верхнем – иллюстрация к нему, в басу – шаги. Музыка в каждом из этих трех этажей, похоже, о двух других ничего не знает. Не чудо ли, что они совпали, совместились во времени и пространстве?
Мелодию хорала, так называемый «кантус фирмус» (опорный голос), слышит всякий. Она врезается в ткань прелюдии, пробуждая души от сна жизни. Куда пробуждает? На Страшный Суд, не иначе. Хотя речь в тексте хорала не идет впрямую о смерти. Это притча, иносказание:
Жених зовет на брачную церемонию (под Женихом духовная лирика барокко подразумевает Христа). Верующие души («невесты Христа») целой вереницей сопровождают его в брачный чертог. Евангелие от Матфея повествует о десяти девах, которые, «взяв светильники свои, вышли навстречу жениху. Из них пять было мудрых и пять неразумных. Неразумные, взяв светильники свои, не взяли с собою масла». Заблаговременно позаботившиеся о елее для своих лампад мудрые девы благополучно добрались до дверей брачного дворца. Неразумные же всю дорогу метались, светильники у них гасли, масла купить негде было: ночь, раньше надо было думать («Стрекоза и Муравей» – светский вариант этой притчи). На брачный пир они опоздали и на праздничную церемонию не попали. Всё хорошо во благовремении…
Вот текст хорала, принадлежащий поэту Филиппу Николаи:
Восстань и внемли, дщерь Сиона –
Взывает стража с бастиона.
Проснись, полночный темен час!
О, града иудейска девы!
О мудрые невесты, где вы?
И светел полуночный глас:
По улицам Ерусалима
Пройдет жених небесный мимо,
Зажгите огоньки лампад,
АллилуйЯ! В чертогах рая,
Невест предвечных избирая,
Коснется кос златой каскад.
(Перевод мой)
Ритм хорала – ритм шага. Это, по существу, крестный ход, мерное неуклонное движение четвертями. Но «шагает» в прелюдии как раз не лютеранский хорал: тот в теноре, а фундамент всей музыкальной постройки – бас. Движение процессии, провожающей Иисуса, не просто изображает равномерные шаги. Линия баса поднимается и опускается, зримо обрисовывает пригорки и спуски. Хотя шагают они, конечно, не по простому рельефу местности – это не Галилея, не Иерусалим, не Цфат. Это духовное пространство, в котором душа то растет, то умаляется, то приближается к совершенству, то удаляется от него.
На этом фоне «девы» (верхний голос) танцуют. В замысловатых фигурках танца довольно ясно нарисованы мелодической линией движения и жесты. Барочные риторические «восклицания» – молитвенные обращения к Господу. Девы воздевают руки к небесам. Следующие мотивчики – крестное знамение (обычный у Баха «мотив креста»).
И опять люди, не занимавшиеся Бахом и незнакомые с его вокальной музыкой, сурово скажут мне: навыдумывала! Это твое субъективное восприятие! О нет. Не субъективное. Целые библиотеки работ по музыкальной риторике, своды обязательных законов словесно-звуковых параллелей, существовали и в баховские времена, и столетием раньше. Бах их тщательно изучал. Мастерски применял в вокальной музыке. Рисовал «кресты», «шаги», гордость и смирение, радость и скорбь.
Тем временем девы приплясывают, сплетают мелкое кружево восьмушек, шестнадцатых, трелей. Но вот приходит полночь. Двенадцать часов, двенадцать тактов. И раздается страшный трубный глас. Труба архангела. Как всегда, неожиданно, врезаясь на слабой доле такта в беззаботный танец жизни. А ведь Евангелист предупреждал нас! А мы? А мы плясали.
***
Вот и большинство исполнителей пляшет, соблазнившись ложной прелестью мира. Ну еще бы! Танец такой изящный! Легкие фигурки, складки хитонов!
Пианист Вартанов в это «танцующее большинство» не входит. «Девы» в его интерпретации «про другое» танцуют. В серьезном, замедленном по сравнению с обычными темпами, меланхолическом рисунке танца свет радостного ми-бемоль мажора два раза затемняется. Появляется «тональность смерти» – до минор, потом «тональность греха» – соль минор. Обычно это как-то проскакивает мимо слушательских ушей. Принято это играть так же беззаботно, как и все остальные эпизоды прелюдии. Так, легкая тень коснулась музыки. Цепь почти одинаковых картинок, разноцветные фонарики. У Вартанова два минорных эпизода резко выделены. Страстная тоска смертного часа, своего рода «моление о чаше». Безнадежная тьма соль минора, шепот в исповедальне. И потом – экстатическое возвращение в ми-бемоль мажор, самое экспрессивное место прелюдии. И в ответ – благостная спускающаяся с небес гамма. Грехи прощены. А музыкальная форма выстроена. В четырехминутной прелюдии – грандиозная концепция, предельно сжатая Бахом и предельно развернутая исполнителем.
Замочная скважина, через которую наблюдаю жизнь наших соседей, Саратовской консерватории, показывает еще много интересного – например, записи удивительного самарского пианиста Павла Назарова, выпускника Саратовской консерватории. Или концерт класса профессора А. Е. Рыкеля, выступления профессора Л. И. Шугома. Есть чем восхититься, слушая наших соседей. Саратовской фортепианной школой, саратовским пианизмом с его возвышенностью, свободным течением музыкального времени, строгим чувством пропорций. Элегически вспоминаю семейные легенды: там в начале ХХ века училась моя двоюродная бабушка, любила свою консерваторию нежной любовью. Жалко, что нельзя Самаре с нею слиться. Так и сидят две консерватории, как два сфинкса, по двум берегам Волги, охраняя духовное пространство Поволжья.
* Музыковед, кандидат искусствоведения.