Ко дню рождения французского писателя Виктора Гюго (1802-1885) и 150-летию выхода из печати романа «Девяносто третий год».
1896 год. Юный студент Иосиф Джугашвили старательно учится в Тифлисской семинарии, отличается примерным поведением и входит по успеваемости в первую десятку среди всех учащихся. И вот именно тогда Сосо пристрастился к чтению и даже вступил в полулегальный клуб «Дешевая библиотека», организованный народниками. За что вскоре и поплатился. Первым «запрещенным» томом для неопытного конспиратора стал роман Виктора Гюго «Девяносто третий год», где в качестве одного из главных героев выступает священник-революционер Симурден, образ которого произвёл неизгладимое впечатление на Иосифа.
«Наказать продолжительным карцером — мною был уже предупрежден по поводу посторонней книги — "93 год" В. Гюго», - последовала резолюция инспектора семинарии иеромонаха Гермогена.
Чем же так привлекла будущего «вождя всех народов» книга о событиях столетней давности, происходящих во время Великой французской революции?
Свой последний роман «Девяносто третий год» Гюго вынашивал более десяти лет, по крупицам собирая данные, работал с исторической документацией, перенося из источников подлинные имена, реальные эпизоды и множество интересных и любопытных деталей. Замысел романа патриарх французского романтизма определил несколькими словами: «прославить величие и человечность революции».
Книга вышла из печати 19 февраля 1874 года под названием «Девяносто три. История первая: Гражданская война» и разошлась менее чем за две недели тиражом в 8000 экземпляров (совсем немалый для того времени, а для сегодняшнего – так и вовсе солидный).
1793 год – начало вандейского мятежа против революционного правительства Франции. Кровопролитное восстание, в котором погибло сотни тысяч французов, охватило всю западную часть Франции. Революция оказывает яростное сопротивление, пытаясь удержаться, возникает жёсткий террор. На бретонское побережье прибывает восьмидесятилетний маркиз де Лантенак – командующий восставшими против республики шуанами.
На сторонника старого режима Лантенака открывается настоящая охота, в которой участвует и его племянник - революционер-республиканец Говэн. Третий персонаж, бывший католический священник и наставник Говэна Симурден, назначен комиссаром Конвента. Налицо противостояние двух видений истории, двух систем ценностей, двух моделей общественного развития. И совсем недаром Константин Федин называл Гюго «фантастическим лепщиком контрастов»…
Хотя Гюго искреннее симпатизирует поверженным коммунарам, жесткие методы их борьбы принять он не может, а борьбу идей представляет и объясняет противостоянием революционных вождей. С одной стороны, ожесточенный фанатик Лантенак, презирающий восставший народ и яростно защищающий свои права феодала, приобретенные предками много веков назад. Его девиз однозначен: «быть беспощадным!», «никого не щадить», «убивать, убивать и убивать»!
«Он был справедлив и страшен в своей справедливости».
С другой - бескомпромиссный гуманист Симурден, у которого личные интересы в борьбе полностью отсутствуют. В отличие от Лантенака, он с какой-то невероятной всеохватывающей любовью относится к людям – но только к тем, кто с ним на одной стороне баррикад - им-то он отдает последнее, лечит раненых, проводя в лазарете без сна и еды по нескольку суток. Зато к врагам революции Симурден столь же бескомпромиссно безжалостен и суров - только чёткое исполнение законов революции, где нет места порывам и эмоциям.
«Симурдэн был совестью чистой, но угрюмой. Он носил в себе абсолют. Он был священником, а это не проходит даром. Тот, кто был священником, останется им до конца своих дней».
Этот отрекшийся от церковного сана человек целиком состоит из необъяснимых парадоксов: идет в смертельный бой без оружия, пытается договориться с повстанцами, чтобы избежать кровавого побоища – предлагает обменять свою свободу на жизнь Лантенака. Но ради республики он забывает о милосердии и не щадит даже любимого духовного сына Говэна, обрекая того на смерть.
«Симурдэн отдался высокому делу обновления человечества со всей присущей ему логикой, что у человека такой закалки означает: со всей неумолимостью; логика не знает жалости. Он верил со всем своим неумолимым простодушием, что все совершающееся во имя торжества истины есть благо».
Симурден и его бывший воспитанник Говэн являются олицетворением новой республиканской Франции, они должны составлять единое целое, но более разных людей просто не существует.
Молодой командир убежден в том, что никакая революция не может запятнать себя убийством человека, который пожертвовал собой ради спасения жизни детей, он проявляет великодушие и отпускает маркиза Лантенака, который вынес из огня троих крошек, оставленных на верную погибель.
«— Что же может быть выше правосудия? — Справедливость».
Военный суд не оправдал поступка Говэна, и при вынесении приговора голос его учителя Симурдена стал решающим. Исход романа трагичен: свой страшный долг Симурден исполнил, но и жить себе более не разрешил…
«Выплавляя революцию,— с пафосом пишет Гюго,— Конвент одновременно выковывал цивилизацию. Да, горнило, но также и горн. В том самом котле, где кипел террор, крепло бродило прогресса. Из мрака, из стремительно несущихся туч вырывались мощные лучи света, равные силой извечным законам природы. Лучи, и поныне освещающие горизонт, не гаснущий на небосводе народов, и один такой луч зовется справедливостью, а другие—терпимостью, добром, разумом, истиной, любовью».
Как же иногда причудливо переплетается канва художественного произведения и его выдуманные персонажи с событиями отечественной истории и ее реальными героями! Чем же все-таки зацепила будущего российского революционера трагическая судьба священника Симурдена?
Цитаты из романа Виктора Гюго «Девяносто третий год». Прислушайтесь:
Когда виновный признаёт свою вину, он спасает единственное, что стоит спасать — свою честь.
Когда человек задумывается, людям кажется, что он знает что-то, чего не знают другие.
Страшно смотреть, когда горит дворец, но когда горит лачуга, сердце сжимается еще больней. Охваченная огнем хижина бедняка — что может быть ужасней!
Добрый поступок может оказаться дурным поступком. Кто спасает волка — убивает ягнят. Кто выхаживает коршуна с подбитым крылом, тот сам оттачивает его когти.
То, что пугает взрослого человека, ребёнка только удивляет, а кто легко удивляется, того нелегко испугать: неведение не знает страха.
Слово «химера» имеет двойной смысл — оно означает мечту, и оно же означает чудовище.
У революции есть враг — отживший мир, и она безжалостна к нему, как хирург безжалостен к своему врагу — гангрене. Вам больно, говорите вы? Да, больно, без этого нельзя. А долго ли еще будет больно? Пока не кончится операция. Зато потом вы будете жить. Революция отсекает старый мир, а при этом кровотечение неизбежно. Наш девяносто третий год — год кровотечения.
Не надо творить зла, чтобы делать добро.
Что мне буря, когда у меня есть компас. Что мне бояться страшных событий, раз у меня есть совесть.
Человек — какое же это необъятное поле битвы! Мы отданы во власть богов, чудовищ, гигантов, чье имя — наши мысли.
Если бы бог хотел, чтобы человек пятился назад, он поместил бы глаза на затылке.
Конвент провозгласил великую аксиому: «Свобода одного гражданина кончается там, где начинается свобода другого»; в одной этой фразе заключены все условия совместного существования людей.
Наблюдая периодические катаклизмы, которые опустошают и обновляют цивилизацию, не решаешься судить о деталях. Хулить или превозносить людей за последствия их действий — это все равно что хулить или превозносить цифры за итог. То, чему положено свершиться — свершится, то, что должно разразиться — разразится.
Спасибо, что дочитали до конца! Подписывайтесь на наш канал и читайте хорошие книги!