История одной семьи
Математичку ждали с обеда, с таштагольского поезда. Поезд запаздывал. Стоял без дела на станции возчик Сергеев. Чутко прядала ушами лошадь, ожидая, когда на телегу начнут грузить ящики с продуктами,как это обычно происходило, когда они приезжали в райцентр. Ящики не грузили и лошадь переминаясь с ноги на ногу, косила черным глазом на Сергеева, не понимая, что происходит. Сергеев злился. Отъехать на склад за продуктами? А вдруг учительница приедет? Что она будет делать в незнакомом месте? С другой стороны, давно бы уже смотался туда и обратно, и потом ехать бы не пришлось... Но Петр Алексеевич строго-настрого наказал: жди! Если припозднитесь, все равно жди! Возчик поплотнее закутал попоной лошадиный круп, подложил в кормушку, подвешенную к морде лошади, сена и все повторял:
-- Ну,ну, стой, сейчас поедем, надо погодить. Вот встретим учительницу и поедем.
К ночи станционная суета смолкла, пассажиры расселись со своими узлами по лавкам. Тишину нарушали только далекие переговоры железнодорожников в депо. Но стоило показаться вдалеке на повороте огню фонаря на морде паровоза, гукнуть железной махине "берегись", как толпа ожила и побежала на перрон, торопясь занять места в вагонах. Когда перрон опустел, Сергеев увидел одиноко стоящую женщину с чемоданом и узлом. Она, математичка.
Ехали молча. Застоявшаяся лошадка бодро трусила по заснеженной дороге мимо темных домов. Потом пошли черные разлапистые ели с белыми шапками снега. Сергеев достал из-под соломы винтовку и положил рядом, под руку.
-- А это зачем? -- выдохнула из-под платка девушка.
-- Волки. Слыхали про таких?
Рядом и в самом деле сверкнули два зеленых глаза и пропали за деревьями. Зеленые огоньки то и дело показывались то справа, то слева. Лошадь всхрапнула и пошла рысью. Сергеев, проклиная железную дорогу, которая задержала их на станции до сумерек, одной рукой крепко держал вожи, а другой прикрывал оружие. Девушка закутанная, как куль, часто дышала от страха, как будто не лошадь, а она неслась во весь опор по лесной дороге. И только когда впереди показались огни и потянуло жильем, и люди, и животное расслабились.
-- Ну вот и приехали, слава Богу, -- перекрестился возчик, когда телега проскочила ворота и въехала во двор чистенькой усадьбы с длинным бараком и хозяйственными постройками. К приехавшим уже бежали взрослые и дети. Один из них, с седыми усами принялся отчитывать Сергеева:
--- Я же позвонил в район, сказал, чтобы ты там оставался, если что с поездом! Ночью, по лесу женщину вез, голова садовая! Куда торопился? А если бы...того? Прошлой зимой...забыл?
-- Не дай Господь, - замахала ладошкой женщина в наскоро наброшенной на плечи душегрейке. И заторопила:
-- Скорее в дом, греться, околели, поди совсем.
Рядом галдели ребятишки, тоже наспех одетые кто во что горазд, и норовили выхватить друг у друга пожитки приехавшей учительницы. Всей гурьбой повели ее в тепло.
-- Знакомиться будем потом, а пока пейте, -- придвинула к учительнице чай хозяйка. -- Непременно с малиной, чтобы не расхвораться! У нас тут бронхит народ валит. А вы прямиком из тепла, из России.
Хозяйка все говорила и говорила, подливала чай, подкладывала на тарелку что-то душистое, с пареной калиной, с капустой, с картошкой. Сибирские разносолы с клюквой, брусникой, облепихой. На столе оказались круг замороженного молока, шаньги. Покушайте, покушайте, убеждала хозяйка, вам надо, вы с дороги. Рядом со всех сторон маячили детские лица, смеющиеся, радостные, любопытные. Дверь не закрывалась.
От настойки на травах, "исключительно для здоровья" гостья провалилась в сон. Пять почти бессонных ночей в поезде сделали свое дело.
-- Хорошо вы поспали, по-богатырски. А теперь пойдемте к Овчинникову, директору нашему, знакомиться, -- ласково сказала хозяйка, когда Таня открыла глаза. Было уже далеко за полдень. -- Мы вас так ждали, так ждали!...
Директором оказался тот самый седоусый человек, который встретил их с возчиком на территории школы.
-- Тэ-э-эк, -- сказал он, протянув сразу обе рукии и удерживая в них ладошку гостьи. -- Дайте-ка вас рассмотреть, такую храбрую. Хороша! Волков не испугалась, во глубину сибирских руд, так сказать... Впрочем, неудивительно, зенитчицей была. Броня крепка и танки наши быстры, а? Ну, рассказывайте, что в анамнезе? Чего от вас ждать? Была у нас тут одна "зенитчица-- пулеметчица". Сбежала через неделю. Оставила нас без физики и математики. А мы хотя школа для детей с умственной отсталостью, но физика с математикой и им нужна. Так, Антонина Васильевна? -- повернул Овчинников голову к хозяйке тепла. По всему было видно, что он рад, а бурчит так, для вида. Глаза были добрыми и смотрел он на Таню ласково, как и Антонина Васильевна.
Они были на удивление похожи друг на друга, хотя усатый директор был в молодости явно красавчиком, а Антонина Васильевна вряд ли. Лицо худое, почти изможденное, орлиный нос над узкой верхней губой, как на портретах европейских рыцарей. Но глаза! Лучистые, ярко голубые, они придавали всему облику Антонины Васильевны необычайную мягкость, женственность. Как брат и сестра, отметила про себя Таня.
-- Ну ладно. К делу. -- Овчинников придвинул к себе папку с бумагами новой учительницы. --- Комнату в семейном общежитии с отоплением мы вам конечно дадим. Живут наши педагоги при школе и вам предлагаем. Тут же и питание организовано. Голодом никого не морим. Нам учитель нужен сытый, чтобы со здешними сорванцами справиться. Из зарплаты вычитаем за питание самую малость, но если хотите... Кровать и все такое тоже дадим. Зарплата у нас высокая по причине специфики заведения, за вредность доплата, так сказать, ну и районный коэффициент... Детишкам на молочишко заработаете. Детишки-то есть? -- осведомился директор. -- Впрочем, вы ведь холостая. - Заглянул он в бумаги на столе.--- Хм, однако двух иждивенцев имеете, мать и сестру, тэ-э-эк... Ну, с Антониной Васильевной, завучем нашим и по совместительству моей супругой, вы уже познакомились. С другими педагогами еще успеете.
Так начался первый рабочий день Тани Зайцевой, учительницы математики и физики, а также,как позже выяснилось, рисования, черчения, немецкого языка и географии, когда некому было вести эти предметы. Состоялся он в начале ноября 1951 года в школе-- интернате для детей с умственными патологиями в поселке Шерегеш Горной Шории Кузнецкого угольного бассейна, на самом краю Сибирской географии, куда по острому замечанию Таниной матушки, Ксении Ивановны, Макар телят не гонял. Произошло это в силу ряда обстоятельств, главным из которых была война. Нахлебавшись бед в родных Сухиничах под Калугой от немцев и от своих, Зайцевы попытались убежать за линию фронта, но их поезд разбомбили. Где-то на безымянном полустанке похоронили они убитого осколком отца и вернулись домой, поняв,что самим им в тыл не выбраться. Четыре месяца линия фронта, будь он неладна, гуляла по карте туда-сюда, и все четыре месяца мать и сестры жили под фашистами. А поскольку кормиться им как-то надо было, Таня пошла работать. Выбирать особенно не приходилось. Еще до войны она окончила учительские курсы и в 18 лет влилась в ряды сельской интеллигенции. К началу войны Таня была уже Татьяной Степановной и научилась управляться со школьными хулиганами. Кормила семью физика и математика в школе, которую открыли в их селе оккупанты, заигрывавшие с местным населением. Потом пришли наши и стали задавать людям вопросы, от которых местное население шалело. Люди успели отвыкнуть от 37 года. Эвакуироваться самостоятельно, на своих телегах, у кого они были, жители Сухиничей могли только до соседнего городка Спас-Деменска, куда немцы домчали на мотоциклах в два счета. Но особисты ребром ставили вопрос: почему остались под врагом? Они искали полицаев и предателей. В эту группу занесли и тех, кто работал на немцев. Загребали и их родственников. Мать и дочери еще колебались, стоит ли бросать дом и нажитое добро, когда повесили бургомистра, не поверив, что он на самом деле свой, от партизан и сделал немало добра местным жителям. Таня собрала родных и тайком вывезла их в Тулу.
Там -- новая засада: проверка документов на вокзале. Так Таня Зайцева из учительниц попала в зенитчицы. Несколько месяцев она дежурила у орудий вместе с другими такими же девушками, умирая от страха во время налетов вражеской авиации и отвращения к командиру зенитного расчета товарищу Назарову.
-- Ну ка, дай я на тебя посмотрю, -- покрутил он Таню, когда она надела военную форму. Рыжий глаз его обмаслил ее, оставил метку, от которой негде было спрятаться. -- Хороша! -- И сказал просто, как плюнул: Будешь ерепениться, -- каждую ночь в наряде будешь стоять. Интересно, на сколько тебя хватит? А по-хорошему если... Живи.
Таня согласилась "по-хорошему". Пришлось согласиться. Горько было, противно, легче было застрелиться, но за ней еще две жизни. Не может она вот так...
К счастью, рыжеглазый приглядел себе другую усладу, Олю Мечникову, девушку бывалую, отважную, из бывших партизан. Что произошло между ней и товарищем Назаровым, так и осталось тайной, но в один прекрасный день он исчез буквально, как растворился.
-- Девчонки, врассыпную! -- приказала Оля. -- Нашей части больше нет. Будут трясти особисты, -- ничего не знаем, ничего не видели. Если получится, меняйте документы.
Этот факт биографии стал решающим для Тани в последующие годы. Четыре проклятых месяца оккупации и вопрос, что произошло с товарищем Назаровым, почему Таня самовольно оставила часть, висели дамокловым мечом над ее головой. Особисты, которые должны были искать пропавшего командира и его подчинённых, давно списали это дело в архив. Мало ли людей пропадало в те дни бесследно. Но Таня об этом не знала. Поэтому как только наладилась работа железнодорожного транспорта, семья решила уехать в Сибирь. Так советовал и брат, Михаил Зайцев, демобилизованный по ранению и отправленный для лечения в Среднюю Азию, на урюк. "И старайтесь не селиться в большом городе. Там проверки строже. Лучше всего найти тихий угол в деревне, там власть вас не достанет", писал он. Так и сделали.
Старшая сестра нашла место учительницы в Яшкинском районе, на севере Кемеровской области, а Таня -- в Горной Шории, куда не соглашалась идти ни одна городская учительница. Тише не придумаешь. В округе -- угольные шахты, народу пришлого много. После войны кто ехал сюда за рублем, кто за спокойной жизнью, потому что почти за каждым вилась веревочка, за которую потяни-- неизвестно что вытянешь.
Таня была девушка здравомыслящая и рассудила, что люди везде живут, и в Сибири тоже. Да еще как живут! Пока в центральной России отстраивают и засевают то, что было разрушено и разграблено, в Сибири живут сытно. Хотя бы хлеба вволю. Был бы жив отец, семья быстро бы обжилась на новом месте. Он был отличным бухгалтером, к нему на поклон все Калужские кооператоры шли. Без белых булок даже в голодные годы Зайцевы не жили. Нет отца, -- надо его ношу на свои плечи брать, кормить мать и младшую сестру, "последыша".
В 50 лет обнаружила Ксения Ивановна, что беременна. Поплакала-поплакала, куда ей в такие годы рожать, приготовилась к смерти. Но вот родила, да еще какую хохотушку, кудрявую, синеглазую. Посмотришь на такую и самому смеяться хочется, про все забываешь. Мать родила, -- Таня вынянчила. Так и прилепились мать с "последышком" к ней. Но в Шерегеше прожили вместе недолго. Сестра выписала мать с подросшим "последышком" к себе, в Яшкино -- нянчить детей и в огороде помогать. Детей-- то родила, а мужем не обзавелась, от директоров школ рожала, других нормальных мужиков в деревне не было. Таня осталась в Шерегеше одна.
(Начало. Продолжение следует)