Целый месяц, до середины января, мы дружно работали втроём. И если для моих старших коллег, это были обычные трудовые будни, то я, в те первые, суматошные недели, даже и не заметил, как пролетели весёлые, новогодние дни... Праздники, между прочим, - самая напряжённая пора для радиоорганизатора. Кому долгожданный выходной, а кому - и дополнительная, внеочередная передача... На какой бы день не приходился общегосударственный праздник - ничего не могло отменить наших получасовых выпусков по вторникам, четвергам и субботам. Даже третья мировая война.
А в последнюю неделю, накануне своего отъезда, Илья Моисеевич доверил мне святая святых - окончательное редактирование передач. Сам он целыми днями мотался непонятно где... Иногда приносил флешку со свежим интервью. Но чаще являлся "пустым", в мрачном расположении духа... Внезапно появляясь на пороге кабинета, Илья Моисеевич внимательно просматривал написанные мною рукописные сценарии будущих передач, и садился молча прослушивать, через вторые наушники, готовый к трансляции выпуск.
А я клепал без устали, из запасённого в архиве компьютера рабочего материала, новые сюжеты. Вставлял в них заранее наговоренные мэтром подводки, заставки, музыкальные разбивки... Чем ближе был конец нашей короткой совместной деятельности, тем жёстче и менее дипломатичным становился тон Ильи Моисеевича. Всё, скидок на неопытность преемника он больше не делал. Как говорится, коль взялся за гуж... Он безжалостно забраковывал всю мою работу в течении многих часов. И холодно заставлял всё переделывать с нуля.
Но я только скрипел зубами… И несправедливо обиженного из себя не строил. Было понятно - за этими жёсткими действиями Ильи Моисеевича скрывалось отнюдь не желание насолить мне напоследок, а лишь требование к нормальному качеству работы. Как говорится - ничего личного...
Передачи местного радиовещания начинались, как я уже упоминал, утром, ровно в восемь часов, сразу после московских сигналов точного времени. За пятнадцать-двадцать минут до начала трансляции выпуска, Илья Моисеевич, Сергей и я, были уже на своих рабочих местах. С последним сигналом загоралась красная лампочка на стене в кабинете. Это означало, что Сергей, в своей операторской комнате, отключил центральное радиовещание, освободив линию для местного информационного выпуска.
Мэтр лично запускал с компьютера передачу, и отправлялся за свой отдельный стол, пить кофе... Ну, а я, как младший по званию, положенные тридцать минут, пока звучал выпуск, стоял столбом за панелью пульта управления в кабинете, контролируя качество трансляции.
Он был не так уж велик по размеру, мой командный пункт, как у Сергея Колобекова в операторской комнате... Но тоже занимал добрую часть столешницы в, противоположном от попивающего кофе мэтра, углу кабинета. Эти полчаса я, то и дело, покрывался холодной испариной, от осознания лежащей на мне ответственности... И контролировал, по дрожащим стрелкам датчиков, чистоту, тембр и громкость исходного сигнала.
По завершению информационного выпуска, Сергей, за своим пультом, отключал наш компьютер от линии, и вновь запускал трансляцию центрального радиоканала. Лампочка на стене перед моими глазами гасла... Всё. Можно было, наконец, расслабиться.
***
И вот наступил последний рабочий день Ильи Моисеевича... Это было зимнее, субботнее утро. Я запускал прощальный выпуск с голосом мэтра... Эта запись останется теперь в моём цифровом архиве, на память. Как профессиональный эталон, до которого ещё следовало дотянуться.
Я запускал первый выпуск, полностью смонтированный и отредактированный уже мной, хотя и под контролем Ильи Моисеевича. Это была последняя местная передача, за которую я не нёс никакой персональной ответственности...
Мэтр заявился в кабинет спозаранку, молчаливый и торжественный, с двумя большими пакетами, набитыми всякой снедью. И пока мы с Сергеем занимались подготовкой к передаче, а потом и самим выпуском, Илья Моисеевич накрывал в уголке прощальный стол на троих.
Щёлкая переключателями на пульте и бросая изредка через плечо взгляды на хлопочущего мэтра, я удивился принесённой им шикарной снеди. В центре стола возвышалась пузатая бутылка дорогого армянского коньяка. Вокруг живописным натюрмортом лежали бутерброды с чёрной икрой, ломтики красной рыбы, мясо с гарниром - ещё тёплое... А венчал аппетитную картину на столе экзотический ананас, в окружении свежих фруктов. Кабинет сразу же наполнили головокружительные съестные запахи. Что там не говори, а мэтр на прощальную гулянку не поскупился...
Финальная передача Ильи Моисеевича вышла искренней и немного грустной. Завершая выпуск, он тепло попрощался со слушателями, представив меня в качестве нового ведущего. Я произнёс, наконец, впервые несколько слов в микрофон, на широкую аудиторию...
Странно и непривычно было слышать свой голос со стороны. Он мне показался совсем чужим. Каким-то неуверенным и неестественным... Не то что голос мэтра.
А Илья Моисеевич попросил напоследок слушателей не судить строго молодого редактора за возможные будущие промахи... Хотя бы на первых порах.
...Отзвучала завершающая выпуск заставка, и лампочка на стене погасла. Я выключил аппаратуру. А Илья Моисеевич выскочил из кабинета… И вернулся обратно уже вместе с Сергеем. Тот вошёл в комнату, стесняясь и смущённо отводя глаза от накрытого стола. А мэтр, заперев входную дверь, уже отключал, разрывавшийся от непрерывных звонков, телефонный аппарат от розетки...
Прощальное застолье получилось задушевным. Только вот особой радости в глазах у Ильи Моисеевича я не заметил... Несмотря на все его попытки держаться сегодня неунывающим бодрячком.
Мы наполнили до краёв первые рюмки... Ради такого дела я отложил свои трезвеннические принципы подальше, и честно принял участие в распитии содержимого коньячной бутылки. После третьей рюмки в голове моей зашумело, а щёки начали гореть... Я быстро захмелел. Встречаться глазами с пытающимся весело улыбаться Ильёй Моисеевичем, мне было почему-то неловко...
Мы с Сергеем попеременно поднимали тосты за счастливую жизнь мэтра на американской земле, обещали не забывать его мудрых советов, и несли прочую, положенную в таких случаях, ахинею. Обычно малоразговорчивый Колобеков сегодня заливался соловьём… А покидающий нас Илья Моисеевич только кивал лысой головой. Последний тост он поднял сам, со словами:
- Ну, не поминайте меня лихом, братцы! Больше, наверное, никогда не увидимся... Вы тут, Сергей, опекайте Захара. Ему сейчас будет нелегко...
Потом мэтр перевёл взгляд на меня:
- А из вас, коллега, думаю, что со временем выйдет хороший редактор. Вы упрямый человек и не боитесь проблем... Так мне, по крайней мере, показалось за короткое время нашего знакомства. Успехов вам!
***
А затем наступил и мой первый самостоятельный рабочий день... За окном служебного кабинета моросил дождь со снегом. Мокрые, блестящие машины, проносящиеся внизу, разбрызгивали веером грязь из луж... Такая странная зима - обычное явление в нашем Моздоке. Промозглое, серое утро не обещало ни солнца, ни тепла...
Я стоял один, перед шеренгой работающей, мигающей светодиодами радиоаппаратуры. Сердце учащённо билось… А липкая испарина покрывала периодически мою шею и лоб. Время приближалось к восьми часам... Всё было готово к запуску передачи. За пять минут до её начала, в кабинет заглянул озабоченный Сергей:
- Ну, как? У тебя всё нормально?
- Вроде бы...
- Не дрейфь! - успокоил он. - Следи за световым сигналом... Ну, с богом!
И убежал к себе в операторскую...
Я дождался, когда отзвучат сигналы точного времени, и на стене загорится красная лампочка. Ну вот, теперь мой выход... Только бы не накосячить! Я нажал дрожащим от волнения пальцем на клавишу, и из тысяч радиоприёмников над городом, сёлами и станицами разнеслось:
- Доброе утро, земляки! Работает студия моздокского районного радиовещания. У микрофона Захар Векшин...
Конец 74 части...