Если есть литература большая, премиальная, значит, должна быть и не очень великая, «на почитать», - делает заключение Сергей Морозов и рассказывает сегодня именно о таких книгах.
Издавна повелось: раз есть литература высокая, значит, должна быть и низкая. Диалектика. Но теперь диалектику как богопротивное учение отменили. Заодно упразднили и вшитую в нее иерархию.
Всякая иерархия ведь унизительна и основана на несправедливости и угнетении. Есть не выше-ниже, а то или иное, — каждому по его потребностям.
Увы, нужда в различии никуда не пропала, а стала лишь насущнее. Никуда не денешься. Высокая литература трансформировалась в большую. Большая — это ведь не про ценность, это про размеры. Это про количество, а не про качество.
Ну а если есть большая литература, значит, должна иметься и небольшая («маленькая» говорить тоже нельзя, — это снобизм).
Большая литература, — она для премий, для жюри. А небольшая — для остальных, для нас, невзыскательных читателей, для тех, кто не получает что-то от литературы, а наоборот, платит за нее. В большой литературе смыслов больше: там травма, неоколониализм, мигранты, или «наше темное прошлое». Но и небольшая от нее не отстает, тоже учит по завету классика: «чему-нибудь и как-нибудь», — правда, всего здесь поменьше.
Но, в итоге, получилась опять историческая несправедливость.
Большая литература снова вся на виду. Авторы ее ходят важные как павлины, о них пишут разные там блогеры, критики-рецензенты — от хвалитиков до хулитиков, а небольшая литература так и остается неосвоенной словесной массой.
Притом, несмотря на свое прозвание «небольшая», именно она составляет или должна составлять, как у нас сейчас, когда все для нее еще впереди, основной массив литературы.
Поэтому попытки завести у нас не только Васякину с Богдановой, но и небольшую, отнюдь не жанровую литературу, чтоб была как у всех цивилизованных, такую, чтоб «на почитать», в последние годы очевидны. Каковы же промежуточные успехи?
Литературная Зарница
Яковлева Ю. Поэты и джентльмены — М.: Новое литературное обозрение, 2023
«Поэты и джентльмены» вышли года три назад как. Но в цифровом, совсем неблагородном и малодоступном виде. И вот, издательство «НЛО» возвращает сокрытый ранее на недоступной многим цифровой платформе шедерв широкой общественности.
Видимо, дела пошли совсем плохо. Или наоборот, очень даже хорошо, и вместе с новым сериалом Яковлевой о похождениях поручика Рже..., извините, ротмистра Мурина, сменившего антитоталитарную НКВД-сагу про Васеньку Зайцева, решили читателю втюхать по второму кругу и такое.
Из всех плохих книг, — а нынче у нас случаются только плохие, наиболее дурны те, что принадлежат к литературе приема. Да и приемы у нас, чай, не постмодернизм какой, — все простые, традиционные: «Если бы губы Никанора Ивановича, да приставить к носу Ивана Кузьмича...».
Вот Яковлева и приставила.
Аннотация обещает ни больше, ни меньше отечественную Сьюзан Кларк («Джонатан Стрендж и мистер Норрелл»). Правда, вместо реалий наполеоновских войн в магическом виде, у нас тут война с третьим уже по счету Наполеоном и англичанами (последние тут все-таки на первом месте) с помощью магии слова.
Лига пакостливых классиков (Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Чехов) вступает в непримиримую схватку со сборищем английских протосуфражисток (Остин, М. Шелли, Радклифф, Ада (Байрон) Лавлейс). Патриархальный, дремучий, мизогинический Восток против прогрессивного Запада. Концепция, видимо, такая. Поэтому и не позвали в синий угол ринга, к примеру, Скотта, Диккенса или того же Байрона с П. Б. Шелли.
Ну конечно, надо следовать нынешним канонам — мальчики против девочек. Кто кого?
Английские девочки хитры и изворотливы, русские мальчики, пусть и самолюбивы и заносчивы, но тоже могут что-то придумать на свой мальчишеский лад.
В остальном, перед нами опять заимствованный из далеких заграниц прием. Знаменитое лицо делается главным героем книжки, и это дает плюс стопятьсот не в карму, а в кошелек. Про Пупкина никто покупать не будет. А вот про известное фамилие, про того же Пушкина, может и купят.
И предлог благовидный: оживление мертвой классики и мертвых классиков — задорная литературная некромантия. Вот и пишут книги вроде этих же самых «Поэтов и джентльменов» для тех, кто постарше, или «Проделки Саши П. и его друзей» для аудитории помоложе. Но и там, и тут, на первом месте не мысли, не стремления, а самое главное в жизни классиков — проделки.
Обещают многое, получается как всегда.
Яковлева, успевшая настрочить несколько серий косноязычных и малоубедительных серий детективов и антисталинских детских книжек, на сей раз превзошла даже саму себя. «Поэты и джентльмены» напоминают наспех написанный сценарий то ли для детского утренника, то ли для классного часа. И даже определение «самиздат» звучит для этой книги как похвала. Это не проза не то, что на уровне предложения, на уровне словосочетания. Сюжета тут нет, сплошные фокусы, ребусы, загадки. Сплошное «угадай мелодию». «Ребята, к какому литературному фрагменту отсылает нас эта глава или этот эпизод?»
Героический подвиг по спасению Руси то и дело отодвигается в «Поэтах и джентльменах» на второй план ради пустопорожней болтовни, беспрестанного выяснения отношений и какой-то мелкой возни. Гоголь одержим женским полом, Лермонтова все тянет на колдовство, Пушкин, наконец, дорвался до беллетристики и пишет под вывеской «Александр Дюма».
Яковлеву интересует не сюжет, а вот эта игра в классики, забава низкого человека, который может заставить их трупы танцевать по-своему.
Поэтому да, дальше задумки дело не пошло. В. И. Даль — человек и словарь, позаимствованный Яковлевой из собственного же сериала для почившего в бозе «Сторитела», оживляет и спасает классиков для того, чтобы те переписали историю Крымской войны в более благоприятном для Родины смысле. Благоприятный — это тот, что мы знаем по истории, получается?
В художественном же реале Яковлевой Российская империя потерпела поражение и была расчленена. Но на бумаге-то, мол, можно отфантазировать как угодно. И вот, замечая то или нет, Яковлева невольно намекает нам на то, что победы России — это как бы такой литературный миф, красивый пиар, выкованный руками патриотически настроенных классиков.
Хочешь — верь, хочешь — нет, а вся книга Яковлевой — фига в кармане. Классики — не носители духовности, а так, обычные никчемные мужичата с проделками. У власти министры-дураки и царь-негодяй. И вот в таких условиях разворачивается возвращение величия России. Само собой, на бумаге.
Дочки-матери
Ханцис А. Кариатиды — М.: Дом историй, 2024
Издательство «Дом историй» изо всех сил пытается завести у нас не бессознательно, а отчетливо сознающую себя, в трезвом уме и здравой памяти, безнациональную прозу. Роман Алисы Ханцис «Кариатиды» тому пример.
Там у них такого добра навалом. Пишут из Нигерии, из Замбии, из Зимбабве. Мне «Кариатиды» чем-то напомнили «Мир неземной» Яа Гьяси из Ганы. Содержательно расхождения, конечно, есть. У Ханцис девушка практикуется в геодезии, у Гьяси — в неврологии. Но, по сути, категория одна — неоколониальный роман. С одной стороны — путешествие в «прекрасное далеко», с другой — «отпустить меня не хочет родина моя».
Ну, то есть ситуация понятна, — некогда горделиво-широкоштанная отечественная проза теперь встает в очередь не то что разных там прочих шведов, а африканцев, старательно заглядывающих в рот издателям-американцам.
Вроде бы, ничего такого, — книжка про маму и дочку, про невидимые нити породы, которые их связывают, пусть не через годы, но через расстояния. Дочка росла и выросла, поехала изучать Тасманию (у нас-то не то все изучено, не то изучать вовсе никому не надо).
И вот они живут себе, — взаимосвязанные антиподы, каждый на свой манер, а все-таки не теряя друг друга.
Так пишут теперь везде. Глава от матери, глава — от дочки. Конфликта никакого. Вялотекущая жизнь: слабая здоровьем, умом и духом мама ходит на рынок к жуликам или в лес, сильная дочка ставить палки — проверять, есть оползень или нет. С одной случается то, с другой это. И все это нынче, как водится, не здесь и сейчас, а в пространстве памяти. Про сейчас в книжке, как теперь заведено, — десять страниц в начале и десять в конце. А основной корпус — это предыстория ложной интриги: «когда моя мамочка больна».
По первым страницам кажется, что дальше пойдет сплошная литература нытья, пардон, травмы. Слезы льются реками и водопадами, и кажется, что скоро образуется море, по которому можно будет пускать бронепароходы Иванова-Географического.
Но нет.
Раз не травма, то скука. Книжка тяготеет к тому виду текстов, которые можно условно назвать «сытой прозой».
У нас когда-то тоже была такая, — до перестройки, до проказ Меченого. Все проблемы решены, работают Госплан и Политбюро, и оттого люди начинают заниматься скучной частной жизнью: интересоваться искусством, наукой, отношениями. И все это так, словно Рай на земле наступил, с врагами народа расправились окончательно, а доктор Чарльз Хайдер в Америке, или дети в Африке перестали вдруг голодать (не то все померли, не то уже всех накормили).
В общем, начинается рутина и пространство осуществления мечт: поиски хорошего мужика и вопросы профессионального самоопределения. Ну да, есть еще отдельные недостатки — подлые, корыстные люди, проблемы экологии и сердечные болезни. Но, в основном, наступила эпоха благоденствия, почти как в старых советских утопиях про будни светлого будущего.
Все герои сыты, все наелись. И далекие страны манят их исключительно как объект чаемого рутинного, спокойного существования.
Эта сытая проза предполагает, что сыт и читатель. Что он переел конфликтов, больших идей и, вообще, получает зарплату выше средней по Росстату. Да и денег у него куры не клюют, раз он готов покупать такие вот книжки ни о чем, — то есть о том, как живет мама, как живет дочка, и как они любят друг друга «на расположении планет».
Сытая проза имеет отчетливый психотерапевтический эффект — «В Багдаде все спокойно, спите, жители Багдада» и опять же всех проблем-то — позвонить маме.
Уроки чуткости и душевности, успокоительная лирика мещанства, женский спокойный мир, потому что мужики здесь возникают постольку-поскольку, исключительно как объект приложения женских лучших чувств, и как всегда, либо не оправдывают ожиданий, либо оказываются не к месту (что-то завязывается, да мама ценнее).
Это ужасной вялый, пустой, бессобытийный мир якобы современной женщины, без забот и без детей, без долга и без ответственности, без целей и без стремлений.
Мир, в котором «отношения» важнее всего остального и ценны сами по себе. Мир, в котором мечта стоит намного дешевле, чем эти самые отношения. Мир, в котором ничего не стоит доводить до конца, а выбор предопределен.
Именно этой предопределенностью и пустотой он, мол, и должен нас пленить. И ведь кого-то и вправду пленяет.
Дьявол в Семипендюринске
Купор Ю. Экземпляр. — М.: Дом историй, 2024
Три-четыре года назад был у нас Покров-17. Отчего бы не быть Воскресенску-33? Цифра больше, а суть одна — российская «хтонь». По этому слову «хтонь» безошибочно опознаются наши. Пишешь «хтонь» и про «хтонь», значит, свой, правильный. Мол, вся гадость, она собирается не в столицах, она там, в Семипендюринсках, будь они неладны.
Но и это не сказать чтобы наша, местная, оригинальная мысль. У нас провинция — обычно синоним застоя. Там ничего не происходит, пока не наедет из-за леса из-за гор очередной градоначальник. Сказ про страшный Семипендюринск опять навеяло оттуда, из-за рубежа.
Американский формат — «тихий зловещий городок» (Шаинян, Веркин, Подшибякин и т. д.) замечательным образом лег на нашу местную оппозиционную повестку: во всем виноваты провинциалы.
Роман Купор вроде бы метит в жанр — местный перепев Стивена нашего Кинга, но, по сути, перед нами опять попытка дорасти до больших литератур (именно поэтому и следует говорить о литературе небольшой, а не малой). Повесть о Дьяволе оборачивается романом о лихих девяностых, которые, как Ленин, «жили, живы, будут жить».
Фабула проста и тривиальна, почти классична. Герой романа, Костя, как и многие герои мировой литературы до него (наш местный семипендюринский не то Фауст, не то Петер Мунк) встречается с Дьяволом и продает ему душу. На поверку оказывается, что он тут такой не один, и вся Россия, вру, все лучшие люди Воскресенска, продались Сатане еще в далекие девяностые. Потому-то так и живем. Благословенные нынешние годы обретают вдруг темный отлив.
Читателя ждут предсказуемая готика АДминистрации и легкие перепевы затасканного до дыр Булгакова. При этом никто не вспоминает на страницах «Экземпляра» благодатные РАЙкомы. Ну да ладно.
Итак, все обещало хоррор, а получилась обычная уже в наших пенатах аллегория. Вместо того, чтоб писать «Пацаны. Девяностые. Вторая кровь» или «Бригаду-2: Жизнь удалась», автор разводит у нас провинциальную готику. Мол, я про актуальное, но литературно и иносказательно. Я про эпоху в целом и ни про кого конкретно.
В результате отсутствия такой конкретности, вместо бегло развивающегося сюжета нас ждет уже привычная «атмосфера». Костя встречает покойного друга, ставшего директором завода, и попадает, опять-таки прям как у Булгакова, на бал к Сатане.
Чем раздражает типовой отечественный и псевдоотечественный писатель, так это верностью высоким заветам классики. Открываешь книгу, думаешь, — ну сейчас тут будет местная Баффи или Ван Хельсинг, и они погонят ссаными тряпками вампиров-коммунистов («убирайся в свою страну, коммуняка!») или зомби-олигархов. Но не тут-то было. Герой вместо того, чтобы бодро щелкать нечисть как в какой-нибудь «Left for Dead» или «Dead Rising», начинает привычно рефлексировать «Что делать?», «Продавать душу или нет, и за сколько?», «Почем нынче мертвые души»?
На все это и уходит четыреста с лишним страниц.
Конечно, Костя парень порядочный. Он женщину любит. И готов ради нее на все. Прям классический герой русской литературы. Но Костя не без греха. Если бы он был непорядочный, то он и так бы уже был у Сатаны в кармане. А если бы был без греха, то и вопроса о распродаже собственной души не стояло.
Но раз бодрого избиения вампиров нет, а готика не идет дальше рассуждений «страна бандитов и вампиров», возникает закономерный вопрос: а для чего все это читать? Содержит ли данный опус в себе элементы научной новизны?
Про девяностые мы все знаем. Причем, открытым текстом, без всяких там аллегорий. Мочили в подъездах, мочили в магазинах, сжигали в ларьках, памятники ставили братве на кладбище. Вчера бандит, сегодня — банкир и бизнесмен? Так это все у Рубанова читано. Какие такие новые концептуальные дали открывает нам Юлия Купор? Да никаких. Повторенье — мать ученья.
Да и к чему нам весь этот эзопов язык провинциальной готики? К чему эти многозначительные, и, кстати говоря, сомнительные с точки зрения правдоподобия намеки — «Воскресенск-33 застрял во времени, как муха в янтаре», «Воскресенск-33 — город мертвых». И опять заимствования, зачем изобретать велосипед, — пусть не день, а неделя сурка, в которую попадает Костя.
Где реализм? Где правда-матка?
Если уж речь зашла о Стивене Кинге, то он обнаруживал инфернальное в обыденных явлениях — школьном буллинге, домашних питомцах, любимой машине. С ЖКХ в Америке не все в порядке было, из канализации все какая-то нечисть лезла. Здесь же, у Купор, превалирует обратная тенденция — это обыденное переводится в разряд инфернального. В итоге, вместо того, чтобы говорить о бытовом, обыденном Аде, который устраивают здесь и сейчас вполне обычные люди, вроде мэра Воскресенска-33, Роберта Векслера, и папы Кости, бизнесмена и потенциального мецената, нам пытаются создать демонический возвышенный образ вмешивающихся в наш абсолютно благой человеческий образ жизни сверхъестественных сил.
Почему? Зачем?
Мне кажется, в романах про «хтонь» содержится попытка самооправдания. Это не мы виноваты, это так в девяностые пошло, это коммунисты понаделали. Все зло от них. Мы — пассивная страдающая сторона.
Вся старая литература подводила нас к идее рукотворного зла. Безобразие вокруг — не происки Сатаны, это то, что создано самими людьми. Все прям как по Уильяму Голдингу, — люди делают зло, как пчелы мед.
Читая книги, подобные «Экземпляру» Купор, на душе становится легче. Голдинг заблуждается. Нет, это не мы виноваты. Это все «они», это «среда», «прошлое», «Дьявол». Мы — обычные люди, мы просто слабы.
Вот эти две идеи — слабости и дьявольского соблазна потусторонней силы оказываются глубоко психотерапевтичны.
Читая роман Юлии Капур, можно душевно успокоиться. Все вокруг в руках Сатаны, мы не виноваты. Собственно, поэтому активная часть — борьба героя со злом, здесь, в книге, отсутствует. С Сатаной не борются, с ним примиряются. Пора бы уже обустроиться в Аду.
В этом, собственно, вред такого рода литературы. Потому что нынешнее неестественное состояние провозглашается сверхъестественным, поставленным чуть ли не свыше и навсегда. «Выхода нет». С рукотворным злом бороться можно, а вот с Дьяволом никак нельзя. Все-таки он мэр и начальник.
Этот и другие обзоры на сайте Alterlit.ru