На поляне повисла тишина. Кто палкой дрова шебуршил, кто подливал в кружки соседям вино, кто хлеб на березовый прутик нанизывал. — Фигня все ваши страшилки, — Артем махнул головой, пытаясь выгнать настойчивые образы. Горячий хлеб с прогорклой, темной корочкой пах костром. Артем разломил хлеб пополам и отщипнул мякиш из середины, чтобы забить горечь во рту. А затем опрокинул кружку, допивая вино в один глоток. — Хорошо это, что мы не на проклятом пустыре лагерь разбили. Иначе не байки бы травили, а где-нибудь под кустами лежали, — он посмотрел в пустую кружку и со смешком добавил: — Ну, я и так скоро валяться под кустом буду… Но прежде расскажу вам кое-что. На реальных событиях основано. Эту историю мне еще мама рассказывала, а ей в свое время — ее дядька. 50-е годы. Приехала по распределению фельдшер в хутор в задонье. Девчонка, совсем молодая, только после медучилища. В хуторе — нищета, кругом степь да степь, а до ближайшего города не меньше ста километров. Поселили ее в старый казачий курень, который отдали под медпункт. Забор повален, только в доме легкие ремонтные работы провели: двери встроили, лампу Ильича на проводах повесили, да рамы новые поставили. Две комнаты оборудовали под кабинет и процедурную, а в третьей, маленькой комнатушке, должна была она жить. В первый же день, по приезду, навстречу к Наташе фельдшеру, вышла старая-престарая соседка, и говорит: «Ой дите, куда ж тебе жить в этой хате… Ну ты, если что случиться, сразу ко мне беги». А девчонка-то и думает: «Зачем мне, бабушка, к тебе бежать?.. Что такого случиться может? Вечером Наташа вымыла полы, сняла паутину и прилегла отдохнуть. Сон еще не совсем сморил бедную, только от усталости ноги ватными стали. Лежит она, в потолок смотрит, а рядом только муха кругами летает, жужжит. Вдруг, слышит - собака соседская залаяла, да рядом тихие всхлипывания раздаются. И становятся все громче и громче - ребенок заливается и женщина взахлеб рыдать начинает. Думает: «Точно кому-то помощь нужна». Вскочила, стала одеваться, а сама переживает, что инструменты не разложила, ругает себя, что в первую очередь уборкой занялась. Когда Наталья включила свет, плач резко прекратился, только соседская собака выть продолжала, по ту сторону деревянного забора. Подумалось ей тогда, может, кто-то мимо по улице прошел? Все-таки окна открыты, август месяц. Да здесь и усталость, и стресс. И фантазия могла разыграться, да когда в сон проваливалась — могло привидеться. Выключила она свет и легла опять, только сна теперь совсем не было. Через несколько минут все повторилось вновь. Снова рыдания. Снова вскочила Наталья, и снова все прекратилось, стоило загореться старой лампе. Испугалась фельдшер, выглянула в окно, позвала: «Кто там? Заходите в дом. Я здесь! Я помогу! Но ответа не было. Только собака протяжно выла и все рвалась с цепи. Не успела Наталья к лампе подойти, что-то щелкнуло, да свет сам погас. С невиданной силы сквозняком, — каких, к слову, в августе не бывает - лязгнули форточки, да окно в кабинете - точно она слышала, как деревянная рама бахнула. Горшок с подоконника свалился. Наталья бросилась в коридор, а двери сами собой в комнаты стали захлопываться. Снова заплакал кто-то рядом, стал в темноте кромешной за края сорочки хвататься и тянет, тянет. Наталья вскрикнула и давай ногами топать, да края сорочки рвать, чтобы отцепиться. Тут и рука чья-то нежная-нежная, сзади как за шею схватит и давай сжимать, давить, а младенец кричит - разрывается. Собака соседская ему в такт подпевает. В обморок Наталья упала, а как очнулась, через секунд двадцать, увидела: в черном углу женщина на стуле ветхом сидит, веревку из соломы косичкой вяжет. Наталья давай дергаться, а руки и ноги - окаменели. Давай кричать, а в горле ком комом. И на сонный паралич похоже, да только двигаться она не может по другой причине. Вся она от рук до ног веревкой перемотана, край которой в руке у женщины той. — Миленькая, давай помогу тебе, давай чая горячего выпьем, - пытается с ней Наталья разговор завести. А та как на повторе одну и ту же присказку повторяет: «Мертвые путы вяжу, Девчонку с собой забрать хочу. Да в горе этом, в доме этом Ни счастью не бывать, ни свету…» Казалось, нет выхода. Слезы покатились по щекам, да стали капать на деревянный крашенный пол. Загрохотали доски на улице, усилился собачий лай и распахнулась входная дверь, пропуская вперед ревущий сквозняк. Собака соседская, сорвавшаяся с петель, вбежала в дом и давай на угол лаять, аж слюна на те же деревянные доски закапала. Потом схватилась пастью за конец веревки и давай тянуть, пока та не распустилась. Наталья вскочила на ноги, и бросилась на улицу как есть, в одной сорочке и босиком побежала к бабке. Бабушка чаем Наташу отпаивать давай, а вопросов не задает. Наташа только рот открыть, чтобы все рассказать, а бабка палец дряхлый к изрезанным морщинами губам прикладывает и шепчет строго: «Тихо ты, молчи, покуда рассвет не наступит, и так знаем всё». Рассказала бабка с утра, что никто в курене этом жить не может. Казачка родила, а казак обманул её и бросил. Задушила она ребеночка, а сама повесилась в углу. Почему Наталью сразу не предупредила - и так ясно. Кто ж поверит в такое сразу? Да и куда деваться, если медпункт оставлять без присмотра нельзя. Уехала Наталья в тот же день, чтобы никогда не вернуться.