В 80-е годы прошлого века Нью-Йорк был настоящей преисподней. Ежедневно здесь регистрировали свыше полутора тысяч серьезных преступлений. Убийства случались с периодичностью шесть-семь раз в день. Прогулки по городу ночью превращались в опасное приключение, а поездки в метро днем – в настоящий риск. Встретить грабителей и нищих в подземелье было обыденностью. Платформы, грязные и влажные, еле освещались. В вагонах царил холод, а полы были устланы мусором, стены и потолки – украшены граффити.
О впечатлениях от поездок в нью-йоркском метро говорили так:
«Выстояв бесконечную очередь за жетоном, я попытался опустить его в турникет, но обнаружил, что монетоприемник испорчен. Рядом стоял какой-то бродяга: поломав турникет, теперь он требовал, чтобы пассажиры отдавали жетоны лично ему. Один из его дружков наклонился к монетоприемнику и вытаскивал зубами застрявшие жетоны, покрывая все слюнями. Пассажиры были слишком напуганы, чтобы пререкаться с этими ребятами: «На, бери этот чертов жетон, какая мне разница!» Большинство людей миновали турникеты бесплатно. Это была транспортная версия дантова ада».
Мегаполис оказался в центре самой жестокой вспышки преступности за всю свою историю.
Однако затем произошло что-то загадочное. После того как криминальная активность достигла вершины в 90-х, она неожиданно начала уменьшаться. В последующие годы число убийств сократилось на две трети, а объем серьезных преступлений сократился вдвое. К окончанию десятилетия преступности в подземке стало на 75% меньше по сравнению с его началом. Непонятно, почему тысячи преступников и хулиганов вдруг прекратили свои злодеяния.
Что же случилось? Кто активировал этот чудодейственный механизм и что это за механизм?
Это концепция "Теории разбитых окон". Канадский социолог Малкольм Гладуэлл в своем труде "Переломный момент" объясняет:
«Разбитые окна» — это детище криминалистов Уилсона и Келлинга. Они утверждали, что преступность — это неизбежный результат отсутствия порядка. Если окно разбито и не застеклено, то проходящие мимо решают, что всем наплевать и никто ни за что не отвечает. Вскоре будут разбиты и другие окна, и чувство безнаказанности распространится на всю улицу, посылая сигнал всей округе. Сигнал, призывающий к более серьезным преступлениям».
Гладуэлл углубляется в изучение социальных эпидемий и утверждает, что преступное поведение человека зависит не только от генетики или воспитания, но и от окружающей среды, в которой он находится.
Группа ученых из Нидерландов нашла подтверждение этой идее, проведя ряд интересных экспериментов. В одном из них они удалили мусорные баки с велосипедной парковки у торгового центра и прикрепили рекламные буклеты к рулям велосипедов, чтобы затем наблюдать, кто из владельцев велосипедов выбросит буклеты на землю, а кто почувствует смущение и не сделает этого. Изначально стена магазина, рядом с которой располагались велосипеды, была в идеальном состоянии.
Результаты показали, что 33% велосипедистов выбросили рекламные листки на землю.
Далее исследователи повторили эксперимент, но на этот раз стена была испачкана бессмысленными граффити.
Велосипедисты, нарушившие чистоту, составили уже 69 процентов. Однако вернемся к Нью-Йорку времен буйства преступности. В 1980-е годы в метрополитене города сменилась администрация. Начавший свою деятельность директор Дэвид Ганн решил начать с борьбы против уличного искусства на вагонах. Эта инициатива не вызвала всеобщего восторга среди жителей. «Парень, займись серьезными вопросами – техническими проблемами, пожарной безопасностью, преступностью… Не трать наши деньги на ерунду!» Но Ганн был настойчив:
«Граффити — это символ краха системы. Если начинать процесс перестройки организации, то первой должна стать победа над граффити. Не выиграв этой битвы, никакие реформы не состоятся. Мы готовы внедрить новые поезда стоимостью в 10 млн долларов каждый, но если мы не защитим их от вандализма – известно, что получится. Они продержатся один день, а потом их изуродуют».
Тем не менее, Ганн распорядился о чистке вагонов. Поочередно, маршрут за маршрутом, каждый единственный вагон подвергался очистке ежедневно.
На конечных станциях были оборудованы мойки. Если вагон прибывал с рисунками на бортах, их тут же удаляли. А вагоны, на которых граффити еще не было смыто, временно исключали из обращения. Ганн строго разделял чистые и испачканные вагоны, отправляя хулиганам недвусмысленный сигнал.
«У нас было депо в Гарлеме, где вагоны стояли ночью, – рассказывал он. – В первую же ночь явились тинейджеры и заляпали стены вагонов белой краской. На следующую ночь, когда краска высохла, они пришли и обвели контуры, а через сутки все это раскрашивали. То есть они трудились 3 ночи. Мы ждали, когда они закончат свою «работу». Потом мы взяли валики и все закрасили. Парни расстроились до слез, но все было закрашено снизу доверху. Это был наш мэссэдж для них: «Хотите потратить 3 ночи на то, чтобы обезобразить поезд? Давайте. Но этого никто не увидит»…
В 1990 году Уильям Браттон был приглашен на пост начальника транспортной полиции. Вместо того, чтобы сосредоточиться на борьбе с серьезными преступлениями, он принялся решительно преследовать... безбилетников. Почему?
Новый руководитель полиции полагал, что, подобно проблеме граффити, большое количество "зайцев" могло свидетельствовать о хаосе и беспорядке. Это, в свою очередь, могло побуждать к более серьезным правонарушениям. В то время около 170 тысяч пассажиров метро пользовались проездом бесплатно. Подростки просто прыгали через турникеты или прорывались силой. И если два или три человека обманывали систему, окружающие (которые в обычных обстоятельствах не нарушили бы закон) присоединялись к ним. Они решали, что если кто-то не платит, то и они не будут. Проблема нарастала, как снежный ком.
Что сделал Браттон? Он разместил около турникетов по десять замаскированных полицейских. Они ловили "зайцев" одного за другим, надевали наручники и ставили в очередь на платформе. Там безбилетники оставались, пока не завершалась "большая ловля". Затем их сопровождали в полицейский автобус, где их обыскивали, снимали отпечатки пальцев и проверяли по базе данных. У многих из них находили оружие. У других выявлялись проблемы с законом.
«Для копов это стало настоящим Эльдорадо, – рассказывал Браттон. – Каждое задержание было похоже на пакет с поп-корном, в котором лежит сюрприз. Что за игрушка мне сейчас попадется? Пистолет? Нож? Есть разрешение? Ого, да за тобой убийство!.. Довольно быстро плохие парни поумнели, стали оставлять оружие дома и оплачивать проезд».
В 1994 году Рудольф Джулиани был избран мэром Нью-Йорка. После того, как он перевел Браттона из управления транспортом, он назначил его главой полиции города. Хотя в Википедии утверждается, что именно Джулиани впервые применил Теорию разбитых окон, на самом деле это не так. Тем не менее, заслуга мэра в разработке стратегии для всего Нью-Йорка неоспорима.
Полиция приняла жесткую позицию по отношению к мелким правонарушителям, арестовывая всех, кто нарушал общественный порядок: пьяных буйных, бросавших пустые бутылки, разрисовывавших стены, прыгавших через турникеты, выпрашивавших деньги у водителей за уборку стекол или мочившихся на улице. Уровень преступности в городе резко снизился – так же быстро, как и в метро. Глава полиции Браттон и мэр Джулиани поясняют: "Мелкие, на первый взгляд, незначительные правонарушения являлись предвестниками более серьезных преступлений".
Этот цепной процесс был прерван. К концу 1990-х годов криминальный Нью-Йорк превратился в самый безопасный мегаполис Америки.
По моему мнению, Теория разбитых окон имеет множество аспектов. Ее можно применить в различных сферах жизни: в общении, в воспитании детей, в работе... В следующем посте я расскажу, как это связано с "гармонией с собой и миром" – нашим восприятием мира и образом жизни.