Всем сестрАм по серьгАм. Часть 1.
Всем сестрАм по серьгАм. Часть 2.
Всем сестрАм по серьгАм. Часть 3.
Всем сестрАм по серьгАм. Часть 4.
Первое, что почувствовал, была тотальная, всепоглощающая головная боль. Кровь пульсировала, будто её подавали в череп насосом под высоким давлением. Мозг прожёван и выплюнут безумным монстром-людоедом. Я пошевелил пальцами сначала одной, потом другой руки. Работают, нормально. А вот ноги… Уж слишком сильно болели обе выше колен. Пальцев и вовсе не чувствовал. Открыл глаза — всё будто в тумане. Во рту — привкус желез, хочется пить.
Я лежал в кровати. Подушка, одеяло… Надо мной — невысокий потолок, сложенный из грубо отёсанных досок. Остальной мир скрыт шторкой, висящей на бельевой верёвке.
Попробовал приподняться и чуть не потерял сознание от пронзительной боли. Закусил губу, чтобы сдержать рвущийся наружу крик. Захрипел, отдышался.
Ладно, живой — уже хорошо. Надо как-то выяснять, где я и что вообще случилось.
— Есть кто? — попытался сказать громко, но получилось почти шёпотом.
Снова монстр в башке принялся жевать мозг.
— Алё!
— Бегу! Иду! — услышал я неестественно звонкий голос, будто говорил не человек, а какой-то мультяшный персонаж.
Шторка отодвинулась, но за ней — никого. Зато теперь мне открылась вся комната. Дом был явно старым и аскетичным, без изысков, но при этом ухоженным. Имелось небольшое окно, но за ним — ничего, кроме чёрных силуэтов сосен. На стенах — блики от огня.
Я услышал скрежет и краем глаза отметил движение — это к кровати пододвинулся стул. На него вскарабкался маленький человечек. Он был настолько маленьким… Неестественно маленьким! Роста в нём было не больше локтя. Я даже засомневался в собственной вменяемости. Учитывая, насколько сильно болела голова, этот коротышка вполне мог сойти за галлюцинацию. Я всматривался в его улыбающееся лицо и ждал, когда он исчезнет. Но тот и не думал исчезать.
Я предположил, что человечек может быть карликом. Но эта версия тоже отпала — у карликов, как правило, маленькие тела, но головы непропорционально большие. А у этого создания с пропорциями всё было в порядке. Но это и не лилипут. Да и не бывает таких маленьких лилипутов! Просто какая-то уменьшенная копия человека. Довольно молодого человека.
— Привет, — пропищал коротыш. — Я Сеня. Ты меня видишь?
Сюр какой-то. Чувствую, что голова болит не зря.
— Вижу, — отвечаю осторожно, при этом бегло осматриваю дом в поисках ещё кого-нибудь. На всякий случай. Ну, вдруг я и в самом деле разговариваю с глюком, и кто-то может стать невольным свидетелем.
— Домовой я, — признался Сеня.
Он сказал это так, как будто сообщил, что он слесарь третьего разряда.
Если бы не всеобъемлющая боль, я бы, наверное, рассмеялся.
— Домовой. Барабашка?
— Нет, не барабашка. Домовой. Барабашки — это враки всё. Не бывает их.
Я снова улыбнулся.
— Ага. А домовые бывают, да?
Сеня растянулся в улыбке, кивнул и развёл ручонками.
— А как же? Мы же есть. Дядя Тихон предупреждал, что ты не сразу поверишь. Домовой я. Мы тебя позавчера в лесу подобрали.
— Вы? Вас много?
Скрипнули петли, и хлопнула дверь.
— О! Дядя Тихон! Тут этот… человечек проснулся.
— Сейчас иду, — услышал я басовитый, но при этом такой же мультяшный голос, как у Сени.
Через минуту на стул забралась ещё одна копия человека и стала рядом с первой. Тоже ростом в человеческий локоть. Только первый был молодым и весёлым, а этот — старик с хмурым лицом. Он долго сверлил меня взглядом, словно читал что-то одному ему понятное.
Старик пригладил седую, кудрявую бороду.
— Подвинься маленько, на кровать присяду. Трудно мне стоять, годы.
Я приподнялся на локтях и освободил краешек кровати. Старик плюхнулся рядом. Молодой остался стоять на стуле.
«Серьёзный дядя, — подумалось мне.— Кого-то напоминает».
Я не мог вспомнить кого. Но при любых раскладах не нравился он мне категорически.
— Как звать? — не меняя выражения миниатюрного лица, спросил, наконец, дед.
Отвечать я не спешил, но меня и не торопили. Решил, что не стоит первым встречным признаваться, кто я и как меня зовут, потому что следующим вопросом будет «что ты здесь делал?, а мне это было ну совсем ни к чему.
— Иван, — соврал я и тут же сам себя выругал за то, как бездарно это сделал.
Тоже мне, профессионал! Только полиграфы и умею обманывать. Надеялся, что старикашка не был спецом в невербальных знаках, но тот оказался не промах.
— Иван, значится… — не сводя с меня взгляда, задумчиво пробубнил дед.
Затем встал и спросил:
— А так?
Он, ни с того ни с сего, ткнул своей костлявой маленькой ручонкой мне в бедро, и невероятная боль, будто электрический разряд, проходящий по какому-нибудь центральному нерву, пронзила всё тело от пяток до макушки. Даже в глазах потемнело. Только сейчас я понял, что мои ноги, как минимум, сломаны, а этот гад ударил прямо в место перелома. Я взвыл. А дед продолжал вести себя, как ни в чём не бывало. При этом Сеня давил лыбу, как какой-нибудь деревенский идиот.
Старик уселся обратно на край кровати и снова спросил:
— Так как, Иван, говоришь, тебя зовут?
Я отдышался и, сквозь зубы процедил:
— Кирилл.
— Кирилл… Иванов, небось? — ёрничал престарелый коротышка.
— Морозов, — ответил я.
— Кирилл Морозов, значится, — он кивнул. — Ну что же, добро пожаловать в наше скромное жилище, Кирилл Морозов. Меня зовут Тихон. А это вот, — он ткнул молодого коротышку локтем, — Сеня. Мы с ним домовые. Знаешь про таких?
Я кивнул, решив, что пока беззащитен, пока нахожусь в их власти, с этими ублюдками лучше не спорить. Причём вообще непонятно что это за твари такие. Всерьёз считать, что они какая-нибудь нечисть, для меня было самым последним вариантом.
Я ещё раз посмотрел на их лица и понял, кого напоминает этот Тихон. Горбатого из фильма «Место встречи изменить нельзя»! Главаря «Чёрной кошки» в исполнении Армена Джигарханяна. У него даже горб был почти такой же. Да уж… Ситуация… А второй похож на Промокашку из того же фильма. Совпадения никогда не бывают случайными. Горбатый и Промокашка. Во дела!..
— Теперь, Кирилл, расскажи-ка о себе подробнее, а мы с Сеней послушаем. Врать будешь — будет больно, очень больно. Хорошо себя вести будешь — накормим и подлечим. Всё просто. Справедливый размен?
Я сдерживался, чтобы не схватить этого надменного старикашку за шиворот и не размозжить его мерзкое, крошечное тельце о стену.
— Ну чего молчишь? Али ноги у тебя лишние? Так мы их того… — они переглянулись с молодым, и тот засмеялся. — Сенька вон у нас по ампутациям спец. Правда, внучек?
— Ага, — с удовольствием подыграл молодой, хохоча. — В раз оттяпаю! Вжик! И будешь с нами одного роста.
— А то! — подтвердил дядя Тихон. — Так что давай, Кирилл, поведай нам немного о себе, а уж потом и о нас побольше узнаешь.
Я выругался.
— Что рассказывать-то? Кирилл Морозов, пятый десяток идёт. Живу в городе. Характер скверный. Не женат. Хватит?
— И как же ты в лесу оказался? — спросил старик, щурясь.
— С другом из гостей в город возвращались. Что-то взорвалось, машину перевернуло, и я сознание потерял. Друг мой где? Живой?
Молодой чихнул. Старик засопел:
— Помер. Не пойму, как ты жив остался. Чудо какое-то. В рубашке, вишь, родился. Ноги поломаны только. Мы с Сеней тебя в дом принесли, заживляющим бальзамом намазали. Эхе-хе….
Он положил маленькую ручку мне на живот. Я тут же почувствовал слабость. Старик снова заговорил:
— А в мире пакалипсис начался. Ракеты ядрёные все друг на друга запустили. Эхе-хе… А мы домовые. Род свой ведём издавна, ещё до Крещения. Раньше нас люди не могли видеть, а теперь, после атома, вот могут. Домовым радиация не страшна, мы при ней жить можем. А люди вот многие мрут теперича. Быстро мрут, страшно. Да и сколько вас осталось не знаем пока. Видать, кончился ваш век.
От услышанных новостей зазнобило. Апокалипсис? Не верилось в это. Себе же могилу вырыли! Но надо разбираться в текущих делах. А то со мной тут домовые разговаривают….
— А откуда знаете, что это война? И именно мировая, ядерная? Может, это только по нам жахнули? — спросил я, понимаю, что даже теоретически такое невозможно. Если по нам «ударили», то и мы в долгу не остались. Да и радио мы с Юрой слышали перед тем, как то ли в дерево врезались, то ли взрывом нас прямо с «жигулёнком» подкинуло.
Старик посмотрел на меня как на умалишённого, но ответил:
— У нас связь особая со своими. Кто из наших в огне не сгорел, те выжили. Вот и делимся друг с дружкой, рассказываем.
— Всё настолько плохо?
— Ну, почему же… Не всё и не для всех плохо. Земля же не сдвинулась с орбиты, значится, будем выживать. Может, когда и хорошо заживём. Кто знает? А сейчас худо будет, конечно. Особенно тебе, Кирилл Морозов….
Он произнёс моё имя буднично, эдак задумчиво, глядя куда-то в сторону, в пустоту. Но в тоже время чувствовалась в его интонации то ли угроза, то ли насмешка. В любом случае меня это насторожило ещё сильнее. Я инстинктивно приготовился к очередному болезненному пинку.
Да, мне было страшно. Здоровенному мужику, профессионалу, прошедшему все круги ада, специалисту по ликвидации противника было по-настоящему жутко. Давно забытое чувство. По мне страх — это когда ты беспомощен. Например, прикован к стене и перед тобой стоит живодёр с факелом или мачете.
— Почему это «особенно мне»? — осторожно поинтересовался я.
В точку! Старикан ждал этого вопроса! Желваки заиграли, глаза вспыхнули. Он вздохнул и принялся чеканить:
— Я Тихон. Родился в тысяча семьсот шестьдесят пятом, ещё при матушке императрице Екатерине Великой. Жил в большом доме долго, за порядком надлежаще следил. А ты, сучий потрох, гадёныш эдакий, позавчера, вместе сдружком своим сжёг мой дом, которому почти триста лет!
Он шумно выдохнул, переводя дух.
— Я бы и остановил вас, иродов, кабы дома был. Да не было меня там! К Сеньке вот, к внучку в гости ходил. А как вернулся, так вы там уже делов наворотили. Я старался, как мог. Шкап опрокинул, люстру сбил, да только малость не рассчитал. Так хоть бы тебя остановил… Да без толку всё. Вы этой со своей злостью и желчью так ослепли, пожар учинили. А потом такие же, как вы, весь мир вместе с собой сожгли к чёртовой матери. И дом мой… Какой был дом! Э-хэ-хээ….
Он утёр слезу и продолжил:
— Я только и успел, что подножку дружку твоему распроклятому подставить. Хоть помучился гад перед смертью. Я ж бежал за вами, ругал, «жигуль» ваш поломал, как смог. Глядишь, так бы и добил. Да не успел вот только.
Я слушал и не мог поверить в то, что слышу. Ведь он же правду говорил! Упавший шкаф, люстра, подвёрнутая нога… И про пожар знает, про сломанную машину. Что ж вы за черти-то такие? Меня пробил озноб. А старый домовой, будто мои мысли прочитав, не унимался:
— Какие же вы люди после этого, если нелюди вы самые настоящие! Мы вон, домовые, нечисть по-вашенскому, и то человечней вас всех вместе взятых во сто крат. Только и можете, что гробить друг друга, убивать, мстить за всякое. Что вам делить-то было? Неужто на всех краюхи хлеба и каши не хватало? Неужто у каждого камень за пазухой? Власти не хватало… Черти проклятые. Тьфу!
Взгляда он с меня не сводил. Раскраснелся. Сжал свои маленькие кулачки. Я попытался встать, но боль снова пронзила тело.
Он ехидно улыбнулся.
— Не дёргайся теперь уж. Бальзамом помазали. Он чудодейственный, да. Но подождать всё равно надо. Чай не колдуны мы. А вреда ты нам всё равно не причинишь. Часть твоей души мы вчера с Сеней выпили. Попробуешь нам плохо сделать — тебе же в шестьсот шестьдесят шесть раз хуже будет.
Я недоверчиво нахмурился, при этом прежней уверенности в невероятности его россказней уже не было. Получалось, враг я им. А врагов никто не жалеет. Да, щадят иногда, но точно не жалеют. А эти двое — совсем не люди. И кто их знает, чего от таких тварей можно ожидать.
Дед ухмыльнулся.
— Давай-ка, попробуй меня тихонечко стукнуть.
Я чувствовал подвох, но решил, всё-таки, проверить, чтобы понимать, чего ожидать. Так сказать, прощупать обстановку. Поднял руку, сжал кулак, тихонечко ткнул старикашку в левое плечо и… скривился от боли. В моё левое плечо как будто кувалдой зарядили с размаху. Горбатый захихикал. Малыш-Промокашка озорно завизжал:
— Умный человечек! Слабо толкнул. Ты бы ему лучше вообще ничего не говорил, дядя Тихон. Вот бы весело было, когда он чегой-то учудить удумал бы.
Старик прошамкал:
— Сеня, мы не люди, нам жестокость ни к чему. Мы не должны брать с них пример. И не будем. Он меня дома лишил — вот пусть новый и строит. Помощников ему отыщем. А хозяева тут теперь мы.
Дед перелез с кровати на стул.
— Нужник на улице. Ноги тебе бальзам подлечил. Болеть будут, но ходить кое-как сможешь. Рядом — сарай. Будешь там жить. Костыли — у кровати. Забирай и иди прочь на своё место. Воду из колодца не пей— там радиация, помрёшь. Хлеб на первое время Сеня тебе выдаст. Но потом еду сам ищи, мы тебя кормить не будем. Работать будешь с утра до заката. В дом больше не заходи — накажу.
Он спрыгнул со стула.
— И ещё… Убежать не получится. Душа твоя теперь привязана крепко. Дальше шестисот шестидесяти шести шагов от нас не уйти. Упадёшь в обморок — замёрзнешь или звери сожрут. Искать не будем. Захочешь себя загубить — губи, я грех брать на душу не буду.
Не знаю, что на моём месте сделал бы другой. Я же просто смотрел и молчал. Мелкий оттащил стул и прозвенел:
— Давай выметайся из дома, человечек. Нечего разлёживаться. У двери на столе кружку с бульоном выпей — поможет дойти до сарая. И пакет со снедью там возьми, — он захихикал писклявым, противным смехом.
Я попытался оторвать ноги от кровати. Сначала боль казалась невыносимой, но, немного размяв мышцы, смог пошевелить пальцами. Откинул одеяло и увидел свежие шрамы выше колен, а ниже ноги были фиолетовыми от внутреннего кровоизлияния. Видимо, кости растрощились основательно, да только бальзам у этой нечисти и впрямь был чудодейственным — всё срослось за считанные часы. Представил какие побочки могут быть от такой народно-потусторонней медицины, и стало дурно. Присел, натянул спортивный костюм и куртку, висевшие на подголовнике кровати. Ноги аккуратно сунул в кроссовки. Дотянулся до костылей, опёрся на них, встал. Нормально. Заковылял к выходу.
Выпил из кружки какую-то жидкость, отдалённо напоминающую бульон и с привкусом грибов. Вполне съедобно. Главное — питательно. Силы мне сейчас были нужны. В пакете нашёл буханку чёрного хлеба, пять сырых картофелин, три помидора, три огурца, пакет тыквенных семечек, упаковку печенья «Юбилейное» и литровую бутылку с водой.
Да, жизнь непредсказуема. Буквально позавчера я был охотником, а теперь сам попал в капкан. Вроде и выжил, но сколько теперь осталось — непонятно. По крайней мере, оптимизм остался в прошлом.
Снаружи вечерело. Облака иссиня-чёрные, солнца нет. С неба сыплется пепел. Я не сразу сообразил, что это. Сначала даже подумал, что снег, но было тепло….
Пепел прежней жизни. Пепел мёртвого мира.
Я кое-как доковылял до маленького, ссутулившегося строения. Дверь открылась с трудом, скрипнув всем телом хлипкого деревянного сарая. Две секции: курятник и коровник. Я насчитал восемь кур и корову. Куры засуетились при моём появлении, корова же делала вид, что меня не замечает. Упитанная животина, пусть и старушка.
Грязь, вонь, сквозняки и мухи. Так себе пристанище. Но придётся потерпеть. Уходить решиться пока не мог. Не был уверен, что эти коротышки врали насчёт души и потери сознания. А строить что-то с нуля пока вообще не вариант — ноги болят безумно, да и голова обещала вот-вот взорваться.
В углу, подальше от живности, постелил солому, бросил поверх неё одеяло и подушку и рухнул без сил.
— Жить можно, — прошептал себе. — Вы Кирилл Михалыча не знаете. Повоюем ещё.
Если живой, значит, это кому-то нужно. Интересно кому. Точно не этим недоросткам. Дом новый построить… Харя не треснет? Чушь какая-то. Человечество вымерло к чёртовой матери — живи теперь, где хочешь. Уж чего-чего, а домов свободных — как грязи. А этим новый дом подавай. Идиота нашли… Разобраться бы, что им на самом деле надо. Почему не убили? Зачем ноги подлечили? По глазам Горбатого видно, как он меня ненавидит. Дай ему волю — убил бы, не задумываясь. А вот фигушки — зубы сцепил и лечит, подкармливает… Но дед этот хотя бы злости своей не скрывает, а вот молодой, Промокашка этот — тот ещё подлец. Зуб даю! Смех ехидный, постоянное поддакивание старику. Тьфу! Комок мерзости.
Я проверил кроссовки. В одной подошве — тайник с огнивом, в другой—миниатюрный нож с тонким лезвием. Всё на месте. Живём!
Отрезал от буханки крупный кусок, перекусил и запил водой. В животе приятно потеплело. Хотелось спать. Сил на размышления не оставалось. Всё-таки крепко меня приложило в том «жигулёнке»….