#Ленинград_крепость_Духа
Продолжаем рубрику к 80-летию снятия блокады Ленинграда.
В блокаду было много разного. Как писал Леонид Пантелеев: «Есть, что радостно вспомнить, есть, что страшно вспомнить, есть, что стыдно вспомнить».
Каждый человек сталкивался с выбором. Делая выбор, человек либо оставался человеком, либо нет. Для нас это величайший опыт. Мы каждый день делаем выборы.
История сегодняшнего поста о том, что радостно вспомнить.
📚 Из книги Юрия Алянского «Театр в квадрате обстрела»:
«О блокадном быте написано много. И будет написано ещё. А в книге Ольги Берггольц «Говорит Ленинград» есть строки, которые, мне кажется, отвечают на вопрос: «Как?..» самым исчерпывающим образом....
«Вот в январе этого года (речь идет о 1942 годе. – Ю. А.) одна ленинградка, Зинаида Епифановна Карякина, слегла. Соседка по квартире зашла к ней в комнату, поглядела на неё и сказала:
– А ведь ты умираешь, Зинаида Епифановна.
– Умираю, – согласилась Карякина. – И знаешь, Аннушка, чего мне хочется, так хочется, – предсмертное желание, наверное, последнее: сахарного песочку мне хочется. Даже смешно, так ужасно хочется.
Соседка постояла над Зинаидой Епифановной, подумала, вышла и вернулась через пять минут с маленьким стаканчиком сахарного песку.
– На, Зинаида Епифановна, – сказала она. – Раз твоё такое последнее желание перед смертью – нельзя тебе отказать. Это когда нам по шестьсот граммов давали, так я сберегла. На, скушай.
Зинаида Епифановна только глазами поблагодарила соседку и медленно, с наслаждением стала есть. Съела, закрыла глаза, сказала: «Вот и полегче на душе» – и уснула. Проснулась утром и… встала.
Верно, еле-еле ходила, но ходила.
А на другой день вечером вдруг раздался в дверь стук.
– Кто там? – спросила Карякина.
– Свои, – сказал за дверью чужой голос. – Свои, откройте.
Она открыла. Перед ней стоял совсем незнакомый лётчик с пакетом в руках.
– Возьмите, – сказал он и сунул пакет ей в руки. – Вот, возьмите, пожалуйста.
– Да что это? От кого? Вам кого надо, товарищ?
Лицо у летчика было страшное, и говорил он с трудом.
– Ну, что тут объяснять… Ну, приехал к родным, к семье, привёз вот, а их уже нет никого… Они уже… они умерли! Я стучался тут в доме в разные квартиры – не отпирает никто, пусто там, что ли, – наверное, тоже… как мои… Вот вы открыли. Возьмите… Мне не надо, я обратно на фронт…
В пакете была мука, хлеб, банка консервов. Огромное богатство свалилось в руки Зинаиды Епифановны. На неделю хватит одной, на целую неделю!.. Но подумала она: съесть это одной – нехорошо. Жалко, конечно, муки, но нехорошо есть одной, грех. Вот именно грех – по-новому, как-то впервые прозвучало для неё это почти забытое слово. И позвала она Анну Фёдоровну, и мальчика из другой квартиры, сироту, и ещё одну старушку, ютившуюся в той же квартире, и устроили они целый пир – суп, лепёшки и хлеб. Всем хватило, на один раз, правда, но порядочно на каждого. И так бодро себя все после этого ужина почувствовали.
– А ведь я не умру, – сказала Зинаида Епифановна. – Зря твой песок съела, уж ты извини, Анна Фёдоровна.
– Ну и живи! Живи! – сказала соседка. – Чего ты… извиняешься? Может, это мой песок тебя на ноги-то и поставил. Полезный он: сладкий.
И выжили и Зинаида Епифановна, и Анна Федоровна, и мальчик. Всю зиму делились – и все выжили».
Такова правда тех дней.
«Не хлебом единым жив человек» – эта мысль опровергалась в осажденном Ленинграде на каждом шагу, каждый день.
И – подтверждалась. Потому что источники человеческих сил и их резервы никем ещё до конца не открыты и не измерены.
#служение_родине @soradenie
✳️Новости