Концентрация производства и капитала
«Полвека тому назад, когда Маркс писал свой «Капитал», свободная конкуренция казалась подавляющему большинству экономистов «законом природы». Казённая наука пыталась убить посредством заговора молчания сочинения Маркса, доказавшего теоретическим и историческим анализом капитализма, что свободная конкуренция порождает концентрацию производства, а эта концентрация на известной ступени своего развития ведёт к монополии. Теперь монополия стала фактом».
Ленин приводит убедительную статистику по самым передовым странам того времени – Германии и США о том, как малая доля капиталистических предприятий вобрала в себя подавляющую часть людских ресурсов, энергетических мощностей и объему реализуемой продукции. Так в Германии при общем числе в 3,3 млн. предприятий, 10% работающих сосредоточились на 586 предприятиях (менее 0,2% от общего количества), которые потребляли 32% всех паровых и электрических мощностей Германии.
Подобная же картина наблюдается и в промышленности США, там из 268491 предприятий всего 1,1% крупных фирм сконцентрировал 30,5% рабочего персонала и 43,8% промышленного производства.
Также, Ленин отмечает процесс комбинирования промышленности, когда разные производства объединяются в одном предприятии. Самый наглядный пример он берёт в горно-металлургическом комплексе. В младенческом возрасте капитализма свободной конкуренции один капиталист продавал руду своего карьера, другой продавал уголь своей шахты, третьи предприниматели привозили это сырье к производителю чугуна, тот продавал чугун на железоделательный завод, который отливки передавал капиталисту, делающему окончательную продукцию. С развитием производства и ростом капитала, стало очевидно выгодно, чтобы один концерн имел и рудники и шахты, свои железнодорожные линии и пароходы, свои домны, мартены и прокатные станы. А с развитием технологии потребовалось лавинообразное расширение номенклатуры продукции всех видов инструментальных, конструкционных и специальных сортов стали, потому концерны стали сращиваться, поглощать друг друга или создавать картельные соглашения. Если раньше в каждой фирме был свой хозяин, откуда и растет легенда об эффективности частного бизнеса под компетентным взглядом заинтересованного собственника, то теперь огромная компания с десятками металлургических заводов и сопутствующих предприятий принадлежат хозяевам, физически неспособным вникнуть во все аспекты суммы технологий и полагающихся на способности наемных администраторов. Непосредственно производством управляют наемные лица, труд которых совладельцы оценивают по численным показателям.
Этот процесс шел весь ХХ век и продолжается поныне. В 60-е годы в автомобилестроении США 4 главных компании производили не менее 75% автомашин, и в табачной промышленности 79% всей продукции производили 4 главных компании. В то время и до 80-х годов раздавались голоса, что дальнейший рост концентрации уже контрпродуктивен, но такие голоса стихли после выхода на рынок стран Юго-Восточной Азии и диверсионного развала социалистической системы с открытием новых рынков. К началу нового тысячелетия вполне обыденными стали объединения автопроизводителей уже и транснациональных, для которых не преграда океаны. Ниссан-Рено, Даймлер-Крайслер, Крайслер-Фиат, Фольксваген (с предприятиями в Чехии, Англии, Испании, Швеции, Италии), Дженерал Моторс с производством в 35 странах). В сельском хозяйстве процесс аналогичный, романтический образ свободного фермера к 70-м годам ХХ века потускнел : «Например, в США 1200 сельскохозяйственных предприятий, каждое с годовой продукцией в 500 тыс. долл. и более, дают вместе взятые больше сельскохозяйственной продукции, чем миллион мелких ферм. Крупнейшие из указанных 1200 сельскохозяйственных предприятий могут систематически получать прибыль более высокую, чем средняя прибыль в сельскохозяйственном производстве, хотя бы только потому, что благодаря высокому уровню концентрации издержки производства на них ниже обычных. А при современном процессе общественного разделения труда в сельском хозяйстве, при его расчленении на узкоспециализированные отрасли крупнейшие сельскохозяйственные корпорации могут в известных пределах диктовать цены рынку в рамках определенного экономического района.» Неудивительно, что за последние 30 лет число ферм сократилось с 4 до 2 милионов. В настоящее время 71% всех хозяйств дают лишь 10% товарной продукции, это часто семейные фермы без использования наёмного труда. Еще в 1958 г. четыре крупнейшие фирмы по производству бройлеров контролировали выращивание 80—90% цыплят.(Ленинский анализ империализма и современный капитализм. Изд-во Московского университета 1969 )
Естественно, что когда на монополистический рынок приходит новая страна, то она это делает тем же инструментом – мощной монополией, иначе туда просто не пробиться. После революции Мейдзи 1868-1889 гг. двигателями японской экономики стали так называемые «Дзайбацу» (собственность), крупные банковские и промышленные синдикаты, контролируемые богатыми аристократическими семьями. Эти компании (Мицубиси, Мицуи, Сумитомо, Ясуда и др.), объединяя самые различные сектора экономики, обеспечили Японии прорыв в лидеры капиталистического мира. Характерно, что они были ликвидированы американской оккупационной администрацией в 1945-46 гг., поскольку конкурировать с ними было опасно даже Соединенным Штатам. Их полное разрушение было заторможено сопротивлением простых японцев, а затем отменено, когда Америке понадобились серьёзные союзники против СССР, который рекордными темпами восстановил разрушения Войны и обрел ядерный щит. Дзайбацу перекроились в мощные корпоративные холдинги – «Кэйрэцу», которые теперь контролируются не аристократической семьёй, а мощным банком. Та же широчайшая зона приложения сил – финансы и электроника, судостроение и пищепром, автомобили и фототехника, химия и строительство. Те же легендарные имена – Мицубиси, Мицуи, Сумитомо и др. Конечно, мелкие фирмы не исчезают совсем. «В Японии мелкие и средние предприятия с числом занятых от 1 до 300 человек сосредоточивают более 2/з всего числа занятых и производят около половины всей промышленной продукции. Это еще раз показывает, насколько прав был В. И. Ленин, когда критиковал теорию «чистого империализма» Бухарина. Абсолютной монополизации не было 50 лет назад, нет ее и теперь.» 1965 г.(Ленинский анализ империализма и современный капитализм. Изд-во Московского университета 1969)Но этот мелкий бизнес всё равно «под крылом» монополии: « Возьмем для примера автомобильный завод компании Ниссан, производящей около 500 тыс. автомобилей в год. Разумеется, все основные производственные операции осуществляются на предприятиях самой компании. Но наряду с этим для компании работают более 4 тыс. мелких предприятий, изготовляющих детали автомобилей из материалов, принадлежащих компании. … Владелец мелкого предприятия в сущности не хозяин его, а приказчик компании. Почти вся прибыль предприятия, за вычетом небольшой доли в пользу владельца, поступает компании не через рыночную сферу, а через отношения, складывающиеся в большей мере непосредственно в сфере производства. Это повышает норму прибыли компании, а также ее конкурентоспособность и позволяет ей успешно противостоять иностранной конкуренции. Вот одна из причин относительно высокой конкурентоспособности японских монополий, что составляет одну из причин относительно быстрых темпов развития японской экономики.» (там же).
Таким же методом экстренно создавали в Южной Корее противовес успехам социалистической КНДР. Под единым административно-финансовым контролем богатейших семей выросли «Чеболи» - аналог дзайбацу ( обозначаются тем же иероглифом). Всем известные Самсунг, Дэу, LG, Хёнде, - они все выросли после Корейской войны, занимаясь широким спектром деятельности, - строительство, верфи, электроника, торговля, автомобили. Сначала опираясь на банки США, затем обзаведясь своими финансовыми институтами.
Но, конечно, монополии это механизм необходимый для утверждения на рынке, но недостаточный. Концентрация производства в России перед Первой Мировой войной была, а передовой капиталистической державой страна не стала, как по причине подконтрольности западной банковской системе, так и некомпетентности на всех этажах административно-аристократической элиты.
Зато выход на империалистический рынок крупной монополии, пользующейся поддержкой плановой экономики Китая приводит к результатам, невероятным для 20-го века, напримет, в 2010 году шведский автопроизводитель Volvo приобретён китайской маркой Geely за 1,8 млрд долларов. Также китайские компании купили бренды SAAB, MG Rover, Hummer. Один огромный завод-город в Китае, принадлежащий тайваньской Foxconn производит до 40% продукции микроэлектронной промышленности.
Все эти факты красноречиво говорят о том, что в современном мире уже не работает и не будет работать старая либеральная сказочка про внимательного и компетентного собственника, закаленного конкуренцией, своим взглядом и руками направляющим все тонкости производства, который, якобы, обеспечивает превосходство капиталистической модели перед коммунистической. Конкуренция неизбежно приводит к монополии. Собственник теперь может находиться в другом полушарии и только следить, чтоб наёмное руководство обеспечивало движение численных показателей в бухгалтерских книгах. Степень планирования, администрирования и дисциплины в таких компаниях несравнимо жестче порядков советского Госплана. Но это планирование внутри компании ни в коем случае не устраняет анархии, столкновений интересов и конфликтов между корпорациями. И, конечно, никуда не делись кризисы. Издержки уменьшаются, зарплаты в связи с техническим прогрессом сокращаются и снова, как и в XIX-XX веках, некому оплатить из своего кармана покупку продукции. Основное противоречие капитализма только обостряется.
Нынешнее монополистическое производство созрело и перезрело для перехода к социализму. Но об этом в следующих главах.
