Пишу эти строки, а за окном тихий осенний вечер. Сыну пятнадцать, он уткнулся в свой мощный игровой компьютер, на экране у него какие-то невообразимо реалистичные сражения с космическими рейдерами. Звуки — как в голливудском блокбастере. Красиво, мощно, стерильно. И почему-то так тоскливо на душе. Потому что нет в этом всем одного — того самого, писклявого и такого родного голоса, который выкрикивал всего два слова: «Sega!». И это было счастье.
Мне сейчас сорок пять. Возраст, когда воспоминания уже не просто картинки в альбоме, а часть тебя самого. И среди них, ярким, квадратным, с торчащим проводом от круглого разъема, стоит она — приставка Sega. Не та новомодная, про которую все говорят сейчас, а наша, легендарная Sega Mega Drive, она же — просто «СЕГА» для всего постсоветского пространства.
Ее появление в доме было сродни маленькому чуду. Это не было просто покупкой новой техники. Это был акт высшей степени доверия и любви родителей. Стоила она, как сейчас помню, безумных денег. Эти картриджи, каждый из которых был на вес золота! Их не покупали, их добывали, ими менялись, их брали «на прокат» у более удачливых друзей, у которых папа был «в командировке».
Помню этот ритуал подключения. Телевизор «Электрон» или «Рубин», тяжеленный, с выпуклым стеклом. Надо было аккуратно воткнуть штекер в антенное гнездо, переключить телевизор на канал «АВ» или, что было чаще, на «0» канал, который мы ловили, крутя ручку настройки с характерным треском. Потом — торжественное включение в розетку. Красная лампочка! И… гул. Тихий, едва слышный гул трансформатора внутри приставки. Он был саундтреком надежды.
А потом — картридж. Большая, солидная коробочка. Вставить ее в разъем — это был целый квест. Нужно было почувствовать момент, нажать с нужным усилием. Иногда она не запускалась с первого раза. Тогда мы делали священнодействие, известное всем детям 90-х: вынимали, дули в разъем приставки и в контакты картриджа. Научно необоснованно, но магически эффективно! И вот он — логотип. Синие буквы на белом фоне. И этот звук… «Sega!». От этого писка по коже бежали мурашки. Предвкушение. Сейчас начнется волшебство.
И оно начиналось. Для меня это был не «Соник», нет. Моей любовью стал «Аладдин». Я могла часами бегать по ярким, проработанным уровням, кидаться в злодеев красными яблоками. Помню эту музыку — навязчивую, мелодичную, написанную, кажется, на трех нотах, но врезавшуюся в память навсегда. Я и сейчас могу ее напеть. Помню досаду, когда не могла пройти уровень с летающим ковром, и дикий восторг, когда получалось.
А еще были вечера с братом. Мы сражались в «Мортал Комбат». Он всегда брал Саб-Зиро, а я — Скорпиона. И мы орали друг на друга: «Цу-цу-цу!» — имитируя знаменитый «Get over here!». Контроллеры были на коротких проводах, так что мы сидели в метре от телевизора, на полу, уставившись в экран. Мама ругалась, что испортим глаза, но кто ее слушал? Шла битва!
Это было особенное, какое-то очень теплое и живое время. Не было интернета, чтобы подсмотреть прохождение. Не было скинов за донаты. Была только твоя ловкость, смекалка и вера в то, что в следующий раз обязательно получится. Мы рисовали карты уровней от руки в тетрадках, спорили во дворе, как найти секретный переход в «Чип и Дейле», завидовали тому, у кого был картридж с «Золотым топором» или, о боже, со «100 играми в одной» (из которых нормальных было от силы пять, а остальные — убогие клоны, но это не имело значения!).
Sega была нашим общим языком, нашей детской валютой, нашим окном в другой, такой красочный и увлекательный мир. Мир, созданный из пикселей. Но какие это были волшебные пиксели! Для нашего воображения они были живее любых современных 4К-текстур.
Сейчас я иногда включаю эмулятор на ноутбуке. Запускаю того же «Аладдина». Все то же самое: графика, музыка, геймплей. Но того чувства уже нет. Нет того трепета, нет того гула трансформатора, нет запаха нагретого пластика от только что вынутого из приставки картриджа. Нет того азарта, с которым я дула в контакты. Нет брата рядом, готового вскрикнуть от несправедливого фаталити.
Осталась лишь легкая, светлая грусть. Ностальгия по тому простому, искреннему, настоящему времени. По времени, когда счастье было таким простым — квадратным, с двумя кнопками и писклявым голосом, выкрикивающим название твоего самого большого детского чуда.
И знаете, я ни капли не завидую нынешней графике. Потому что наши пиксели были душевнее. В них было вложено что-то большее, чем технология. В них была вложена наша юность. И время от времени, закрывая глаза, я снова слышу этот знакомый писк из гостиной: «Sega!». И я снова там, на ковре, в метре от экрана, с горящими от восторга глазами. Все еще там.