По совершенно бескровному с синюшным оттенком лицу, вдруг впавшим глазницам, становилось понятным, что новость которую узнал дорогой и любимый для них всех человека такова, что смогла сразить уверенно и крепко стоящего на ногах мужика. Похоже это известие изменило или изменит всё к чему привыкли все жители государства.
Что могло случиться? Война идёт не первый год, новости доходят до их глубинки редко, только когда кто-то посетит уездный город или их волостной городок.
Бабушка Афанасьева иногда скупо что-то сообщает, возвращаясь из очередной отлучки.
Жизнь идёт в основном без изменений устоявшаяся веками, иногда только какой-то штрих развития цивилизации ворвётся в это захолустье, да и то по воле таких вот людей как Василий Павлович.
– Васенька голубчик, неужто захворал? – Марфа склонилась над мужем, прикоснулась к его руке лежавшей на груди и обомлела, она оказалась ледяной. – Ох, ты! – воскликнула она, с ужасом в глазах обернулась к детям. – Ваня, беги за Бабушкой Афанасьевой.
– Не надо никого звать… – тут же послышался слабый голос хозяина дома.
– Тогда расскажи нам, что так убило тебя, Васенька, – едва сдерживая слёзы произнесла Марфа.
– Давай, тятя, мы поможем тебе раздеться, – подойдя ближе к кровати, предложила Аннушка.
– Помоги, доченька…
Пока общими усилиями дети помогали отцу разоблачиться, Марфа стояла и глядя на беспомощного мужа, теперь уже вытирая беспрестанно текшие из глаз слёзы.
Тем временем торопливо вошли в горницу Пётр и Александр, следом за ними появились их жёны.
Василий Павлович обвёл всех своим затуманенным взором и тихо произнёс словно делает он это из последних сил.
– Все собрались… Вот, мои дорогие, случилось то чего мы ожидать никак не могли… Государь отрёкся от престола…
– Боже мой! – всё с тем же ужасом в глазах воскликнула Марфа, бросилась на грудь мужа и разрыдалась словно потеряла что-то самое дорогое. Тот положил руку ей на плечо пытаясь успокоить, но похоже сил у него на это не было.
Сыновья и зять стояли рядом с их стороны послышался только тяжёлый вздох, Аннушка бросилась к Степану, тот прижал к себе рыдавшую молодую жену.
– Государь отрекся… а наследник? – неуверенно спросил Пётр.
– Наследник мал, да и не совсем здоров… – продолжил говорить Василий Павлович, пытаясь успокоить жену, поглаживанием по плечу. – Отрекся в пользу младшего брата Михаила, но тот не захотел занять трон… В столице беспорядки… Голод…
– Как же голод-то? Откуда? – не сдержавшись воскликнул Иван.
– Скорее всего созданный специально… похоже всё происходит не просто так, а под чьим-то руководством…
– Какая же власть теперь будет? Не может быть безвластия в таком огромном государстве! – горячо произнёс Степан, всё ещё обнимая Аннушку. – Не могу понять кому это нужно?
– Власть у Временного правительства, – продолжал говорил отец, но при этом у него уже не было сил даже открыть глаза. – В него входят генералы, министры… вельможи… какие-то.
– Не могу поверить! Не возможно это! – воскликнул Пётр. Возбуждённо прошёлся по комнате, поглядел в окно, удивился большому скоплению народа возле родительского дома.
– Государь и его семейство уже арестовано, что с ними будет одному Богу известно… – продолжил трагический рассказ глава семейства. Марфа немного успокоившаяся, но всё ещё стоявшая на коленях возле его постели, вновь разрыдалась. – Марфа голубушка, встань же ты с колен и сядь рядом…
– Значит в столице беспорядки, а, что у нас слышно? – спросил Степан с тревогой глядя на тестя.
– У нас пока тихо, правда появились фронтовики, много чего странного и непонятного рассказывают. Я случайно встретил Григория Козлова, он несколько дней как из столицы…
– Гришка? Он же пропал лет шесть-семь тому назад... И мать о нём ничего не знает! – удивилась Марфа, вытирая мокрое от слёз лицо.
– Говорит, что воевал, что произошла «буржуазная революция», что есть силы которые снесут эту власть буржуинов и установят рабоче-крестьянскую власть совсем скоро… Землю отдадут кто на ней трудится, а заводы и фабрики рабочим...
– Ничего не понятно, – тяжело выдохнув сказал Александр, – что не так-то было?! У нас тут кто хочет трудиться на земле, делает это не покладая рук. Урожаи знатные получает, а кто не хочет и по найму не торопится работать, и свою землю забросил.
– Как всё будет никто не знает, пока только одни разговоры… – с болью в голосе произнёс Василий Павлович, – ясно одно – бескровно перемены эти не произойдут… – он вдруг замолчал, было видно, как он стиснул зубы, а потом негромко попросил собравшихся рядом с ним. – Ступайте теперь, хочу отдохнуть…
– Там у нашего дома народ собрался, что сказать людям? – спросил Степан, понимая, что надо односельчанам всё, что сами сейчас узнали рассказать.
– Чего скрывать, пусть люди знают, что творится на земле нашей… – едва слышно проговорил глава семейства. – Ступайте...
Все не торопясь вышли в другую комнату, осталась Марфа возле мужа, но вскоре появилась и она.
– Всё же надо за Бабушкой Афанасьевой кому-то сходить, что-то страшно мне.
– Матушка, схожу сейчас я, – отозвался Иван, – а вы мужики с людьми поговорите.
На улицу вышли все четверо, а оставшиеся внутри дома женщины, наблюдали как односельчане обступили их плотным кольцом, эмоции у людей наблюдались разные. Кто-то как и они сами с ужасом в глазах воспринял известие, кто-то с неверием, словно услышал сейчас что-то похожее на недобрую шутку, кто-то даже довольно заулыбался, может быть предвкушая изменения в свою пользу, да были и такие. Но основная масса селян восприняли произошедшие в столице события как личную трагедию…
Через какое-то время Марфа вошла в горницу, где отдыхал муж и почти сразу же невестки и Аннушка услышали её душераздирающий крик:
– Васенька!..
Это крик боли и страдания был услышан на улице при том, что там шёл очень эмоциональный разговор. Всем стало понятно, что хозяина дома не стало.
Провожали односельчане Василия Павловича всем селом, для большинства из них он был не просто человеком жившим рядом, к нему могли обратиться за помощью, за советом и просто поговорить по душам, когда становилось невыносимо тяжело «хоть на луну вой», никогда ни в чём не отказывал… Одним словом – свой!
Тяжелее всех переносили утрату Марфа и Аннушка, на них было страшно смотреть… Но жизнь-то не стоит на месте!
К зиме ближе докатилось новое известие до села – свершилась Октябрьская Революция… Что ожидать? Чем наполнится теперь жизнь? Какие будут потери? А может быть жизнь станет гораздо легче и ярче?
Эти и многие другие вопросы задавали друг другу селяне, собираясь в сумерках в свободное от жизненной суеты время.
Весной следующего года прибыли в село три всадника. В руке одного из них на длинном древке развевалось знамя кумачового цвета. Они молча и уверенно проследовали к сельской управе, не обращая внимания на собирающийся народ, водрузили знамя над крыльцом здания.
– Григорий?! Ты что ли? – услышал один из прибывших своё имя. – Вот ведь! Еле узнал!
Человек в военной форме улыбнулся, глядя на толпу, пытаясь разглядеть того кто его признал первым, но тот уже пробираясь сквозь собравшихся, сам двигался ему навстречу.
– Николай, здорово, – подавая руку для рукопожатия, продолжая улыбаться произнёс приезжий.
– Вот значит как?! Значит теперь наша власть! Народная! – радостно пожимая поданную руку говорил Николай Бугаев. – Ну держитесь теперь, вражьи рожи! – добавил он, одному ему было известно кого он ввиду, произнося эти слова.
– Верно! Теперь наша власть рабоче-крестьянская! Только придётся за ней сражаться, враг ещё силён… – сказал Григорий Козлов. Оглядев сельчан и бросив взгляд дальше на их жилища, на храм возвышавшимся над всем этим, решил сказать односельчанам несколько слов.
– Здравствуйте, земляки! – обратился он, снова оглядывая толпу.
В ответ послышалось тоже приветствие, но какое-то неуверенное, словно жители села не очень рады незваным гостям.
– От чего вы такие унылые или устали от тяжёлой жизни? – продолжил он, снова улыбнулся. – Ничего! Совсем скоро жизнь простого народа изменится! И изменится она к лучшему! Не будет у нас ни богатых, ни бедных!
– Только нищие…
Долетели до оратора чьи-то слова, но он не успел заметить кто это произнёс, продолжил:
– Мы своим добросовестным и честным трудом добьёмся такого процветания нашей многострадальной Родины, при котором у трудового народа будет всё! Возможность получить любое образование, участвовать в руководстве государством, будут построены светлые просторные дома не только в городах, но и на селе. Земледельцы получат технику не ту допотопную, которой вам приходилось пользоваться чтобы получить урожай, а мощные трактора со все возможными навесными агрегатами, автомобили для перевозки грузов...
– Хорошо говоришь, Григорий, – перебил его молодой мужчина стоявший перед ним. Приезжий внимательно вглядывался в односельчанина, но не смог признать.
– Не узнаёшь? – усмехнувшись, спросил тот.
– Не узнаю… Постой, постой… Санька! – наконец, признал молодого мужчину, улыбнулся. – Когда я здесь был, ты мальцом был, тощим как оглобля! – уже смеялся Григорий. – А теперь! Вон какой стал! Мужик! Бороду отпустил… Одет хорошо! Не то, что большинство из окружающих.
– Так никому не запрещается носить то, что хочешь…
– Только вы жируете на чужом труде, а остальные батрача на таких как ты, выживают.
– Мы никого не заставляем батрачить на нас, если помощь требуется, то оплачиваем её достойно, при этом сами не прохлаждаемся ни минуты.
Со стороны односельчан послышался одобрительный гомон, похоже они не в обиде на таких как Александр.
– Хорошо если так! Только теперь каждый будет работать на себя и для пользы обществу. Советская власть не потерпит унижения трудового народа. Всех дармоедов искореним под корень!
Александр Шумаков хотел на это ему что-то сказать, но со стороны села за Храмом раздался громкий резкий звук, скорее всего выстрел. С деревьев растущих около церкви с громким испуганным криком поднялась огромная стая ворон и так же громко галдя долго носилась в вышине над селом.
Всадники вскочили на коней, умчались в ту сторону, но не обнаружив ничего и никого подозрительного вернулись туда, где совсем недавно водрузили знамя новой власти, односельчане разошлись остались только несколько человек...
Степан вернувшись домой, прошёл в хлев проверив живность и отсыпав коню овса, направился в дом.
– Стёпушка, где же ты так долго был? Я уж вся извелась тебя ожидаючи, – Аннушка кормила сынишку грудью, торопливо уложила его в кроватку, приблизилась к мужу. Обняла, прижала голову к его груди.
– Я сначала матушку твою навестил… – задумчиво произнёс он, поглаживая жену по плечам. – Не легко ей, никак не свыкнется… Снова предложил ей к нам перебраться, но она опять отказалась.
– И я её сколько уж раз уговаривала, но толку нет, – с печалью в голосе отозвалась Аннушка.
Степан понял, что она едва сдерживает близкие слёзы.
– Так, что вы решили с братцами? Или ты до них не дошёл?
– Дошёл… Поговорили… Решили, что не будем мы ничего делить. Просто работать будем как прежде, как-будто Василий Павлович с нами…
Не сдержалась Аннушка, разрыдалась, долго не могла успокоиться. Воспоминая даются с трудом, слишком большая была любовь дочери к отцу и не меньшая с его стороны к ней.
А после ужина жена призналась мужу, что ждёт второго маленького.