Нина Павловна всю жизнь была хорошей женой и мамой. Успевала и смену медсестры в местной сельской больнице отработать, и скотину накормить, и обед приготовить, и мужа с детьми приголубить. Детей у нее было трое: старший – Иван, средний – Александр, и младший – Витюша. Как-то незаметно текло для Нины Павловны время в заботах и семейном благополучии. Поэтому, когда после похорон мужа прошло восемь лет, а Витя закончил школу, собрал вещи и последним из детей уехал в большой город поступать в университет, наступившая вдруг тишина заставила Нину Павловну вздрогнуть и очнуться, осознать: все, теперь она одна.
Ее очень пугало одиночество. Поначалу Нину Павловну спасала необходимость заботиться об огороде и животных, а также долгие телефонные разговоры с детьми, которые любили мать, были ей искренне преданы и каждый вечер по очереди скрашивали время отхода ко сну:
– Здравствуй, мамочка! Как твои дела? Я завтра в новое место устраиваюсь на полную ставку.
– Мам, привет! Как дела? Ничего не болит? Морковь в этом году выросла? Не вздумай сама ее выкапывать, приеду после сессии и все сам сделаю! Сашка может тоже приедет помочь.
– Мамуль, не спишь еще? Настя приболела, мы пока не приедем. В марте постараемся навестить тебя. Оля спрашивает, что тебе из города привезти.
Нина Павловна любила, когда сыновья возвращались домой, пусть и ненадолго: месяц, неделя, два дня. Кто-то из них привозил с собой семью, кто-то девушек. Когда она слышала, как дом вновь наполняется звуками и жизнью, тоска отлегала от сердца. В такие дни она была по-настоящему счастлива.
После того, как самый младший, Витя, остепенился и завел семью, встречи с детьми стали совсем редкими. Здоровье Нины Павловны стало ее подводить, не позволяло в прежних объемах выращивать овощи на зиму и ходить за коровой. В конце концов из всего большого хозяйства остались только несколько грядок с зеленью, клумба с ромашками да три курочки-несушки, исправно снабжающие Нину Павловну яйцами.
Поначалу в освободившееся время Нина Павловна ходила в гости к соседкам: выпить чаю и поболтать. Но скоро поняла, что своим приходом мешает более молодым и крепким хозяйкам пропалывать огород или ощипывать кур. Общение заменил телевизор, подаренный когда-то Сашей и Олей на шестидесятилетний юбилей, накрытый ажурной салфеткой. Но и лица ведущих на слегка подрагивающем от помех экране вскоре наскучили ей.
***
В один из скучных февральских вечеров Нина Павловна равнодушно наблюдала за происходящим на экране, изредка поглядывая на сотовый кнопочный телефон и борясь с желанием позвонить сыновьям и страхом быть навязчивой. Вдруг телефон завибрировал: звонила давняя подруга из Рязани.
– Здравствуй, дорогая! Ниночка! Как твое здоровье? Как дети?
– Здравствуй, Катюша! Дела мои хорошо, здравствую, не жалуюсь. Глаза вот только да ноги слабые стали, как раньше не побегаешь. Дети все пристроены, в городе, у всех семьи. Витя недавно папой стал, скоро приедет внучку показать и курятник поправить. Ты как, Катюш?
-
– А я… – собеседница немного замялась . – Я вот тут влюбилась снова. Кажется.
Нина Павловна хохотнула было в ответ на странную шутку, но подруга явно была настроена серьезно:
– Мы ходим вместе в парк, гуляем. Его зовут Сеня. Ему шестьдесят два. Жену похоронил пять лет назад, дети есть. Мы поначалу обсуждали наших: его Свету и моего Диму. А потом оказалось, что мы одну и ту же книгу читаем. Представляешь? Агату Кристи. Нашла на днях, когда вещи перебирала. Вот хочу пройтись по магазинам на днях, купить чего-нибудь… – она снова замялась, – модного. Составил компанию?
Нина Павловна все еще не верила в происходящее. Влюбленность? Магазины?
– Катюша, – начала она мягко. – Ну какие магазины? Мне? Я до почты еле восемь сотен метров прохожу, останавливаюсь и отдыхаю каждый пять минут.
– Тогда тем более приезжай! – возразила подруга. – Нужно скорее тебя омолодить. Вернуть тебе молодость. Помнишь, как нам учитель физкультуры, дядя Ваня, говорил? «Не спите, девушки, и не грустите, это затягивает». Помнишь?
Через три часа Нина Павловна ждала ответа от соседкиной дочки Лены, которая обещала по пути домой зайти на вокзал и купить билет до города. «Я сошла с ума», – думала Нина Павловна, глядя на экран телефона, и нетерпеливо теребила его в руках.
***
Вкусы у них с Катериной Федоровной разительно отличались. Нина Павловна привыкла к скромной и недорогой одежде. Что называется, и в пир, и в мир. Подруга ее носила все яркое, цветастое и как будто даже не совсем привычное для женщин старше шестидесяти лет. От нее вкусно пахло каким-то необычным парфюмом, а платиново-седые волосы были собраны на затылке в маленький пучок.
Они обходили по одному магазину в день, возвращались домой на такси, вызванном Катериной Федоровной, которая ловко управлялась с новеньким телефоном.
– Тебе тоже нужно купить новый телефон, Ниночка, – заявила она подруге. – Ты многое теряешь, пользуясь этим. Например, ты же вот любишь цветы? Я тоже люблю. Часто смотрю всякие видео обучающие, чтобы настурции и бархатцы нормально цвели.
После возвращения домой Нина Павловна стыдливо просила позволить ей отдохнуть и закрывалась в своей комнате, которая раньше была детской. Она слышала, как подруга ругает погоду и ноющую поясницу, а потом идет на кухню греметь посудой и готовить обед. Ноги Нины Павловны ныли, голова раскалывалась от поездки, долгих примерок, где она скорее выполняла роль судьи, сидя на мягком пуфе и оценивая наряды подруги, а потом покорно соглашалась купить без примерки какое-нибудь платье или сапоги.
– Тебе будет хорошо! – уверяла Катерина Федоровна, доставая из портмоне карточку.
Нина Павловна расплачивались наличными купюрами, которые каждый месяц откладывала с пенсии под половичок в спальне, и самочувствием. Она жалела, что в порыве тоски и желания разбавить скучную жизнь решила согласиться на авантюру и приехала в город. Сыновья, когда узнали о похождениях матери, не разделили ее недовольства долгими примерками и сумасбродными водителями такси, смеялись довольно:
– Мам, ты молодец! И Катерина Федоровна молодец, что тебе такие каникулы устроила.
– Оля говорит, что в деревне хорошо, но нужно и в люди иногда выбираться, мам.
– Фото себя в платье покажешь? Попроси тетю Катю сфотографировать тебя. Интересно посмотреть!
На третий день в гости к подругам пришел тот самый Сеня. Принес два букета из ромашек, сорванных по пути с дачи, и ведерко первой земляники.
– Сеня у меня очень любит лес. За уши не вытащишь оттуда. Ягоды и грибы собирает, или просто по тропинкам ходит.
– Как вы туда добираетесь? – удивлялась Нина Павловна.
– На электричке, – пожимал плечами Сеня. – Вас это удивляет, Нина Павловна?
– Да, признаться. Я вот на такси с Катюшей по городу катаюсь, а все равно устаю. Возраст!
– Тю, – протянул Сеня. – Возраст только в голове. Вы же в деревне живете, да? Эх, мечта, а не жизнь! Кур, наверное, держите? Огород?
– Раньше был и огород, и скотина всякая. А потом… – Нина Павловна задумалась. – Знаете, а ведь пока за скотиной ходила, как будто больше сил во мне было. И огород сил давал. Было утром желание встать и двигаться.
– Точно, – крякнул Сеня. – Движение есть жизнь. Сам замечаю, что, когда ленюсь, колени больше обычного ноют.
– Что же, часто ноют? – спросила изумленная Нина Павловна.
– Каждый божий день. Иногда хоть волком вой.
– А зачем же вы тогда в лес, на электричке? Поберегли бы себя.
– А затем, что без леса только остается, как мне отец говорил: лечь и умереть.
– Ой, – вступила Катерина Федоровна в разговор. – А у меня иногда локоть ноет невыносимо. И имплант зубной всю челюсть сводит в дождь и на морозе. Вот вчера платье мерила, и так спину заклинило в примерочной! Хоть стой, хоть падай. Но зато платье красивое теперь в шкафу есть, еще одно. Не все же пенсию на лекарства и пиявок тратить, да, Сень?
Вечером Нина Павловна задумчиво перебирала остатки когда-то больших сбережений, которые планировала потратить на собственные же похороны. Голова привычно налилась свинцом, ноги слегка опухли от долгого хождения. На полу лежал потертый раскрытый чемодан, купленный еще во время студенчества, до замужества и переезда в деревню. В нем красовались два теплых платья с длинным рукавом из фланели, одно летнее из вискозы, пара сапог, купленных с большой скидкой, и маленькая сумочка через плечо красного цвета.
«Куда я буду все это носить? – думала Нина Павловна. – В курятник? Только зря деньги потратила». Словно в ответ на ее мысли в приоткрытую дверь бывшей детской заглянула Екатерина Федоровна, сказала:
– Уж не думаешь ли ты, что зря приехала, и тебе некуда носить всю эту красоту?
– Думаю, – призналась Нина Федоровна. – И перед детьми стыдно. Они работают, мне деньги посылают, а я свою пенсию собственную на платья трачу. Тебе разве не стыдно?
– Мне?! – изумилась Катерина Федоровна. – Я им лучшие годы посвятила, любила и лелеяла. А теперь с благодарностью принимаю их помощь.
– А, – махнула рукой Нина Павловна. – Молодость не вернешь. Ни на деньги детей, ни на пенсию.
– А зачем ее возвращать? Одна молодость прошла, другая начинается. Да? – подмигнула Екатерина Федоровна подруге. – Ладно, пойду полежу немного перед тем, как тебя провожать. Магнитные бури, что ли? Голова кругом идет.
***
Нина Павловна очнулась. Телевизор так и показывал что-то невнятное и с помехами. Телефон выпал из рук, пока она спала, и лежал на коврике под ногами. И вдруг зазвонил. Нина Павловна кряхтя нагнулась, ответила:
– Да?
– Мам, привет! Как дела? Не спишь?
– Заснула в кресле. Мне Катерина Федоровна покойная снилась.
– Да?
– Да. Как будто я к ней в гости приехала, чтобы по магазинам пройтись и платья себе купить.
Саша на другом конце трубки хихикнул:
– Ну, мам. Если хочешь, устроим тебе магазины. В марте приедем, как обычно. Могу отвезти тебя до города. Видно, душа твоя праздник женский почуяла и праздника просит.
Автор: Виктория Морхес
---
Живи и радуйся
Дарья бродила по огромному магазину. В нем, как в лабиринте, легко можно было заблудиться – хитроумные маркетологи специально устроили все так, чтобы покупатели не смогли выбраться из плена товарного изобилия, угодливо разложенного на витринах.
- Все, что угодно для души! Чего изволите? Фруктов? Пожалуйста!
В плетеных корзинах (чтобы аппетитнее смотрелось) россыпью драгоценных великанских гранатов красуется спелая черешня. Так и просится в рот. В тонкой пушистой кожице, на ощупь напоминающей щечку невинного младенца, искусно, нарядным бочком обращенные к покупателю, так и манят к себе восхитительные персики. Груши радуют многообразием сортов. Экзотические бананы от зеленых до ярко-желтых, на любой вкус, соседствуют с красивыми, густо-красными, почти бордовыми яблоками. Гроздья винограда, прозрачного, медового, вальяжно свисают из искусно сделанных ящичков, призывая зевак: купите, купите, ну купите же нас!
Дарья полюбовалась налитыми южным, сладким соком, ягодами. Отошла. Проползла мимо холодильников, где за чисто протертыми стеклами тесно друг к другу стояли бутылки, бутылочки, баночки и коробочки с молочной продукцией. Молоко, йогурты, сметана, творог – десятки наименований, сразу и не разобраться, где что.
Можно было бы купить банку зерненного творога в сливках, бухнуть в него пару ложек вишневого варенья и с наслаждением съесть. Можно и сырка взять, козьего, например. Говорят, полезный. Или коктейля молочного со вкусом пломбира – раньше в городском кафе «Буратино» Дарья частенько такой сыну покупала. А теперь, гляди-ка, бери бутылку готового, да пей, сколько хочешь, и в очереди стоять не надо.
При мысли о Саше, сыне, сердце Дарьи тоскливо сжалось. Как давно это было: Сашке восемь лет, они сидят за столиком кафе и смеются. Сашка потягивает через трубочку коктейль, и трубочка, елозя по почти пустому донышку стакана, издает хрюкающие звуки. За Сашку делается даже неловко, но тот не замечает маминого смущения и заливисто хохочет. Где теперь Дарьин Сашенька? Нет его на свете. Его нет, и кафе «Буратино» тоже нет – в небольшом павильоне на Вокзальной улице теперь расположен модный суши-бар. Что это за суши-бар, Дарья не имеет никакого понятия – она пробегает мимо, стараясь даже не глядеть на витрину.
Около продолговатых ящиков с замороженными полуфабрикатами какая-то пара застряла:
- Да возьми ты сразу в упаковке. В них льда меньше! – говорит женщина средних лет, коротко стриженная, в смешных парусиновых штанах.
Но ее супруг не слушает: специальным совочком ссыпает в пакет красных, похожих на российскую медведку, то ли жуков, то ли раков неаппетитного, диковинного вида.
Мужчина – ровесник Саши. Он совсем не похож на сына Дарьи: Саша был высок и жилист, а этот, наоборот, коренаст и грузен. У Саши темные волосы и карие глаза, а у мужчины светлый ежик на круглой крепкой голове и глаза светлые. Разве что улыбка одинаково открытая и добрая. Дарья не удержалась:
- А что это такое вы сейчас берете?
Женщина ответила:
- Креветки. – Она взглянула на Дарью, и поспешно добавила: - Но они вам не понравятся.
- Почему?
- Ну… вы раков пробовали? – мужчина вмешался в разговор, - так они раков напоминают. Сваришь с укропчиком и трескаешь под пивко.
Дарья улыбнулась и призналась, что никогда не пробовала раков.
- Да ладно, уж любой парень наловит! – сказал мужчина.
- Да у нас в семье не было мужиков-то, одни девки. Отца убило на войне. Остались мама да нас трое. Какие там раки. Нет. Не пробовала.
В глазах незнакомого мужчины плеснулся жалостливый, понимающий интерес. И этот его интерес вдруг толкнул Дарью к нему ближе. Будто открылась запертая дверь, и кто-то ее ласково позвал внутрь, из морозной, стылой нежити в тепло уютного дома.
Плотину, тщательно сдерживаемую стеной долгого молчания, наконец прорвало. Дарья заговорила. Она рассказала незнакомцу про похороны мужа год назад, про то, как сын ушел вслед за отцом через три месяца. Про то, как она осталась совсем одна, и даже невестка не приехала, и внучка, наверное, не знает, жива бабка или нет. И что ей сегодня день рождения, и она решила купить что-нибудь вкусненькое, но не знает, что. Ничего совсем не хочется. И что ей исполнилось восемьдесят семь лет, и родом она из деревни Дыми, и там, в деревне Дыми, она видела, как немецкие летчики стреляли по домам, а мама отгоняла ее от окна… И что ей так не хватает Сашеньки, а он совсем ей не снится, Колька, паразит, каждую ночь ее бранит, поедом ест, а Саша так и не приходит…
Только бы не ушла эта пара, только бы выслушала ее. Она так давно ни с кем не разговаривала…
. . . дочитать >>