Канада - СССР 72

Юрий Собещаков

Галифакс. Канада. 2005 год

Четыре дня до съёмок.

Я готовился к командировке в Россию. Вся компания, на которую я работаю, работала на меня. Международная выставка «Море, ресурсы, технологии - 2005», должна была дать окончательный ответ на вопрос: стоит ли инвестировать крупные капиталовложения в Российскую экономику или нет?
Сотни Евро были уже переведены на счет организаторов выставки, тысячи долларов заплачены за авиационные билеты, гостиницы забронированы, выставочные экспонаты упакованы и до вылета оставалось всего четыре дня. Но не все в мире поддается трезвому расчету, на который я всегда уповаю. Утром 9 марта в главный офис нашей фирмы пришел факс, изменивший все мои планы и вместе с ними планы моей фирмы.

Три недели назад.

Я сидел в своем офисе и очень громко разговаривал по телефону с мурманскими партнерами. Тон был повышен не потому, что я был ими недоволен, а потому, что было плохо слышно. Удивительная вещь, звоню в Австралию, в Германию или в Корею, слышно отлично, всё вроде понятно, спутниковая связь и все такое, звоню в Россию, как будто кричу через океан, не пользуясь телефоном.
В кабинет вошел шеф и положил на мой рабочий стол свежую газету. В развороте её была большая статья о предстоящих киносъемках.
-  Ты должен в этом принять участие, - коротко сказал он и ушел.
Читаю текст.
«Торонтовская киностудия, по заказу телекомпании Си-Би-Си, начинает съемки четырехсерийного художественного фильма посвященного играм хоккейной сборной СССР против сборной Канады в сентябре 1972-го года».
Через час я знал номер контактного телефона и был приглашен вместе с сыном на пробы.
Приехали в крохотный офис, получили слова и после короткой репетиции пошли играть. Я, Аркадий Чернышев (в сценарии Анатолий), а сын Валерий Харламов.
Перед тем как озвучить свой диалог с Харламовым я решил слегка объясниться с незнакомыми мне авторами сценария. Ассистент оператора включила камеру и я  заявил, что снимать кино об исторически достоверных людях, путаясь в их именах, нельзя. Что Чернышев был АРКАДИЙ и весь спортивный мир об этом знает. Ещё сказал следующее:
-  В то время он был очень огорчен тем, что его сняли с руководства сборной СССР, не смотря на победу на последней зимней Олимпиаде. И в его диалоге с молодым Харламовым должна быть слышна боль незаслуженно нанесенной ему обиды.
-  Ты что, Валерий, в отпуске? – спросил я сына.
По сценарию Харламов был травмирован Бобби Кларком и не готовился к очередной игре.
-   Не твое дело, - ответил мне Владимир от имени великого хоккеиста.
-  Все говорят, что ты крутой, что ты играешь как канадский профессионал, а я думаю, что ты просто говно.
Мог, на самом деле состоятся такой диалог или нет, не обсуждалось. Я думаю, что вряд ли. Но меня попросили сыграть, а не переписывать сценарий.
Мы сделали две версии сцены: на русском и на английском языках.
Отыграли перед видеокамерой сцену хамского отношения Валерия и его девушки Анны к заслуженному тренеру СССР, и ушли в ожидании нашей кинематографической судьбы. О том, что у сына нет ни одного шанса сыграть роль легендарного хоккеиста, я знал заранее. Ну, никак пятнадцатилетний худой светловолосый  парень, рост которого метр восемьдесят три, не выглядел как коренастый брюнет Харламов. Мой сын как минимум был на десять сантиметров выше суперзвезды Советского хоккея. Однако Владимиру я этого не сказал, надеялся на чудо, на то, что  постановщики фильма не найдут русскоговорящего хоккеиста и пойдут с нами на компромисс. Ведь роль Харламова предполагала много монологов.
Как потом выяснилось, я ошибся, оказалось легче забрать у Харламова слова, чем менять внешность героя.
Через неделю я получил звонок из киностудии о том, что я утвержден на роль главного тренера сборной СССР Боброва и съёмки начинаются 12 марта.
Как 12-го? Я же 13-го должен лететь в Мурманск на выставку.
Позвонил в офис к киношникам и сказал, что не могу принять участие в съёмках с 12 марта, прошу для меня перенести начало съемок на неделю позже.
Ну, я и дилетант.
Ни какого понятия о том, что перенести ничего не возможно даже на час.  За все уже давно заплачено и ни пару тройку тысяч, как за мои авиабилеты, а сотни тысяч. И гостиницы забронированы ни на четыре человека, как у нас в России, а на четыре сотни. И ждать тебя, Юрик, никто не собирается.
Перечеркнуть враз результат двухмесячного труда - решение трудное. Сам я его принять не мог. Пошел к боссу. Положил на его стол факс с контрактом на двадцать один рабочий день, сверху кладу расписание моих съёмок и говорю:
-  Ну, Эрик, что будем делать? Это была твоя идея. Тебе и решать.
- А, что тут решать. Такой шанс дается один раз в жизни. Это не третьестепенная роль Чернышева на пять съёмочных дней. Эта главная русская роль в фильме. Двадцать один день. Больше тебя снимаются только легенды канадского хоккея. Тренеры и три игрока.
-  А командировка? Ведь столько сил и средств уже потрачено.
- Я тебя подставил на это, поэтому и беру все на себя. И вообще, скоро мы не только будем довольны, что ты у нас работаешь, но и будем гордиться этим.
Тут же, после разговора с Эриком, подписываю контракт и факсом отправляю его в киностудию.
Дня два сворачивал планы боевых действий на территории России, отменял встречи, брони, авиабилеты. Спасти удалось - почти ничего. Но это был выбор моего руководства.
Приступил к изучению характера. В интернете нашел все, что было написано на английском языке. Всего несколько страниц. На русском в сто раз больше. Колоритная фигура был Всеволод Михайлович. Как рассказала в интервью его жена: любил все красивое. И одежду, и женщин. В результате дальнейших поисков выяснилось, что и выпить товарищ Бобров тоже любил, и пьяный за руль мог сесть. И в рожу зазнавшемуся чиновнику въехать мог, за фамильярность. С правой.
В общем, мужик он был, что надо. С моей точки зрения, сугубо положительный. Мне и играть-то ничего не придется. Показывай свое отношение к предвзятому судейству. Целуй себе игроков за победу, так я бы их тоже расцеловал за то, что они профессионалам в Монреале при их премьер-министре ввалили. Иди в стрип-бар на голых девок посмотреть, и я бы в заграничной командировке в середине семидесятых пошел. Хотя это и не факт, что Всеволод Михайлович в стрип-бар ходил. Доказательств нет. Так, одни предположения, основанные на знании характера персонажа.  Короче, чем дальше я углублялся в изучение своего героя, тем больше он мне нравился. А то, что в некоторых местах речь его можно будет подкорректировать, я не сомневался. Я её на русском говорить буду.
И ещё, я сам себе дал слово, что буду бороться за достоверность русских персонажей так, как боролся за достоверность голливудского фильма про подлодку «К-19. Оставляющая вдов» главный консультант фильма, капитан первого ранга в отставке Сергей Апрелев,.
Прислали сценарий, сел читать. Многое понравилось, но  с двумя эпизодами я был категорически не согласен.
Эпизод первый.
Канадский болельщик, арестованный в Лужниках за хулиганство, рассказал официальному представителю канадской делегации, что его в советской тюрьме подвешивали за ноги, сделали ему татуировку на щиколотках, обрили наголо и, отобрав все вещи, голым поместили в камеру. Побрить его конечно могли. Чтобы вшей в камере не нахватался. Раздеть тоже могли, чтобы протрезвел побыстрее. Но подвешивать за ноги? И откуда в милиции иголки со специальными чернилами для татуировки? Чушь какая-то. Впечатление такое, как будто читаешь юмористический рассказ и вдруг в нем настоящая сцена ужаса. Ни к чему это в фильме о спорте. Пропагандистский шаблон эпохи холодной войны.
Взял себе на заметку. Обязательно нужно обсудить это с автором сценария.
Эпизод второй.
Советский мальчик, лет десяти, предлагает Филу Эспозито значок с изображением Ленина. Не знаю какой, но предположительно комсомольский, а может и пионерский, и просит взамен, ни больше, ни меньше как клюшку. Не плохой такой обмен, будущий Березовский, очевидно. Не дурак. Эспозито спрашивает у пацана:
-А кто это такой?
Ну, мальчонка не глупый, говорит ему:
- Ленин (Еленина тогда ещё не было).
А Фил уточняет:
- А Ленин, это здорово или так себе?
До этого момента, надо сказать, сцена идет правдоподобно. Но после у авторов очевидно заклинило. Потому, что Советский пионер выдает Филу, что Ленин был Герой Советского Союза, как ты, Эспозито, в Канаде.
Хоть вы меня убейте, ну не мог пацан выдать такое сравнение в 1972-м году. Пусть он был хоть Березовский, хоть Ходорковский, но он точно знал, кто такой был Ленин. И Фил конечно, знал. Я имею ввиду настоящий Эспозито, не киношный.   

День первый

Приехал во Фредериктон, нашел съемочную площадку. Меня узнали как Боброва и администратор съёмок, милая девушка Мелони сразу повела меня в гримерную. На стене у зеркала висел портрет Всеволода Михайловича. В профиль сходство наших лиц было заметно. Но моя физиономия была в полтора раза шире. Я ведь не был капитаном сборной СССР по футболу и хоккею одновременно. Ну и наел личико на казенных харчах, за время службы в авиации военно-морского флота СССР. Да и канадская кухня не располагала к диете. Так что на северо-американской земле я добавил килограммов пять, не мышц, конечно.
Но роль выбирал не я. Поэтому критику на моё слабое сходство с Бобровым я не принимаю.
Загримировали меня и я пошел в примерочную.
Вихляя задом, как уличная проститутка, ко мне подошел дизайнер по костюмам:
- О Юрий, какой у тебя синий свитер. Он так подходит к твоим голубым глазам.
Я даже не нашелся, что сказать в ответ. Как говорится: «Ноу коммент».
Переоделся. «Вышел в люди». На выходе из костюмерной меня встретил худенький невысокий мужчина с двухдневной щетиной на щеках. Он осмотрел меня и с довольным видом представился:
- Ти Дабл Ю. Режиссер.
«Режиссёр? А выглядит как пропивший получку инженер-неудачник. И, что это за имя такое - Ти Дабл Ю?»
Тут же к нам подошел автор сценария, он же и один из продюсеров. Я сходу «беру быка за рога»:
- Мужики вы чё из русских идиотов делаете?
С этой фразы я начал нашу дискуссию об избитом в милиции канадском болельщике и умном русском мальчике. Они меня выслушали и заявили, что канадский болельщик это не выдумка. Что человек этот существует и он рассказал журналистам о том как с ним обращались в московской милиции сразу же после своего возвращения из СССР. А было это на самом деле или нет - не нам судить. О мальчике они даже и не вспомнили.
Исходя из того, что в последствии меня об этом никто не спрашивал я пришёл к выводу, что борьбу за правду в этих эпизодах я проиграл.
Затем режиссер представил мне моего напарника:
 – Официальный представитель Советского Союза, товарищ Александр Гречко, отвечающий за организацию серии игр. К сожалению не говорит по-русски, но он хороший актер.
Нас оставили наедине.
- «Русским» есть о чем поговорить между собой, - сказал автор сценария.
- Меня зовут Даниель. Я снимаюсь, в основном в фильмах ужасов. Ты любишь ужастики?
- Нет, - честно ответил я. -  Мне жизни хватает. Сплошной фильм ужасов.
-  Интересный взгляд на реалии. А что тебя привлекло в этом фильме? – с британским акцентом спросил он меня.
- Сцена в стрип-баре.
- Что? Тебе понравится сцена в стрип баре? Нет, это не для меня.
«Куда я попал? Второй голубой за неполные полчаса?»
Подошли ребята в форме сборной СССР.  Все до единого канадцы. На роль Валерия Харламова нашли внешне похожего парня. Правда рыжего. Но невысокого, носатого и, по слухам очень, хорошо играющего в хоккей.
Остальные ребята прошли школу полупрофессионального хоккея и могли бы выступать на областном уровне в любом сибирском городе России. Мальчишек среди них не было. Старшему из хоккеистов было тридцать девять, младшему двадцать шесть.
Неужели я  один русский на весь фильм?
Привезли меня в гостиницу, где должна была быть сыграна первая сцена. Короткая пресс-конференция в холле отеля, в Ванкувере. Я давал интервью на русском, а за моей спиной журналисты пытали Харламова, который безуспешно пытался имитировать акцент. Ему-то и сказать надо было всего одну фразу на-английском, но с русским акцентом. Я быстро «отстрелялся» и пошел ему на выручку. Бились мы с ним около часа. Не смог. Забрали его слова и отдали их Даниелю. Сын цыганки и испанского еврея мог говорить с любым акцентом. На меня он произвел впечатление своим британским, за Харламова говорил с русским. Потом выяснилось, что он сносно говорит на идише или иврите, слегка по-испански и по-итальянски. Не знаком только с русским и французским.
Когда закончился съёмочный день меня обступила массовка.
-  Дайте пожалуйста автограф.
-  Девочки, я не звезда. Зачем вам мой автограф? Меня ведь в Канаде никто не знает.
-  После этого фильма Вас будут знать все. Вы враг нации «номер один». С Вами будут здороваться все волки от Квебека до Британской Колумбии.

День второй.

На второй съёмочный день я взял с собой сына
Не заезжая в гостиницу мы проехали в съёмочный офис. Мне очень хотелось увидеть первые кадры отснятого материала.
Все члены съёмочной группы, работающие в офисе, отнеслись ко мне с подчёркнутым уважением. Мне стало понятно: «Они принимают меня за профессионального актера играющего одну из главных ролей».
Во время просмотра в комнату вошел Даниэль и с порога заявил, что  канадцы весь чокнутые. Что в итальянских барах мужики часами говорят о женщинах, в израильских только о политике, в американских о бизнесе А в канадских только о хоккее.
Я к его комментариям остался равнодушным и он, побурчав ещё несколько минут, успокоился. Когда он наконец-то заткнулся мы с сыном смогли спокойно досмотреть первые полчаса картины.
После просмотра мы втроём поехали  в съёмочный лагерь.
Я пошел переодеваться, а  Даниэль попросил моего сына научить его паре русских слов.
Хороший парень трансельванец, но как я подозреваю отчаянный врун. Говорит, что знает пять языков. При таком полиглотизме выучить пару русских слов не должно представлять никакой сложности. Ни фига. Сын два часа бился с ним и не смог заставить его сказать «Ты такая удивительная женщина», сначала пришлось слово «удивительная» заменить на «бесподобная», сын попытался научить цыгана слову «неподобная». Помнит ребенок, что должна быть какая-то частица отрицания, а какая забыл. Вот и получилось вместо «бесподобной» -  «неподобная». Вроде как тоже самое, однако не то.
Но легко было на бумаге, да забыли про овраги. На тренировках выяснилось, что наш полиглот не способен повторить эту фразу.
Шлифуем сцену. У меня идет, как мне кажется хорошо. Ти Дабл Ю сказал, что я краду у него фильм. «Это кино будет не о игре русских с канадцами, а о тренере Боброве. Ты настолько натурален, что тянешь одеяло на себя».
Это так, его слова в моем грубом переводе. Льстит конечно. Из всех главных персонажей только я не профессиональный актер. Остальные съехались со всей Канады, временно побросав свои театры.
Сын стоит за стеклянной дверью и смотрит за репетицией. Перед самыми съемками к нему подошел администратор и спросил:
- Тебя как зовут?
- Владимир.
- Окей, ты наш переводчик, я знаю.
И тут же связался по радио с режиссером. Тот конечно же пригласил переводчика на съёмочную площадку и усадил рядом с автором сценария. Ребенок сидит тихо, помалкивает, иногда отвечает на вопросы писателя:
- А как Боброва звали?
Хороший вопрос автора сценария, особенно если учесть, что старший тренер сборной СССР это главная русская роль и мы уже второй день снимаем.
- Всеволод - ответил Владимир
- А как пишется «Всеволод»?
Пауза, Вова не знает, как пишется Всеволод.
- Просто «Все-во-лод», - выкрутился он.
За его спиной стоят режиссёр и продюсер. Обсуждают мою речь.
В эпизоде я разгорячено не соглашаюсь  с участием американских судей в следующих играх. Заявляю свое несогласие. Слово в слово, по сценарию. Но говорю-то я на русском, а русский я один и ни кто не знает, что именно я говорю.
Вот режиссер с продюсером и ломают себе голову над пикантной ситуацией. Обидеть меня недоверием не хочется, но и поставить себя в полную зависимость от моей порядочности им тоже не хочется.
- Что он там говорит? – задает вопрос режиссер.
Пальцы его нервно барабанят по нижней губе.
 - Может он говорит что он лучший парень в мире, или передает привет родным?
- А может и кроет нас трехэтажным матом, - отвечает ему продюсер.
- Пойду спрошу, - не выдержал режиссёр.
Ничего я этого не слышал, после съёмок этот диалог мне передал сын. Тоже разведчик не слабый. С выдержкой как у Штирлица. Я бы на его месте вставил свой пятак в их беседу и перевел мою речь слово в слово. А он выслушал все и встревать не стал.
Все мы путинцы порядочные.
Вкрадчиво так, подошел ко мне наш милый Ти Дабл Ю, присел возле меня на корточках и говорит:
- Ты что сказал?
Я даю ему сценарий и говорю:
- Проверяй.
А далее шпарю по английскому тексту. Я же не Гаррисон Форд, я свою роль на обоих языках выучил. Не придерёшься.
Суть сцены была в том, что Бобров категорически не соглашался на то, чтобы американские рефери судили игру в Виннипеге. В договоре, подписанном в апреле месяце, значилось, что канадцы выбирают судей на нечетные игры, а Советы на четные. Однако после поражения в Торонто наши официальные лица закапризничали и настойчиво попросили судейскую бригаду заменить.
Сидим отдыхаем между дублями. Тренер канадской сборной смотрит на меня пристально и вдруг заявляет:
- А ты милашка.
«Да что же это такое, - думаю. – Мне что на лоб наклейку прицепить, о том, что я в сексуальном большинстве. Ни как, ни в меньшинстве. Что для меня нет ни какой разницы какие у хоккеистов и их тренеров глаза, губы и так далее». Остальные участники сцены смотрят на меня и улыбаются. «Проверяли значит. Ну ладно, я вас голуби вы мои, где нибудь попозже тоже прихвачу. За мной не заржавеет»   
Закончили съемки эпизода, впереди у съемочной группы была еще работа без меня.  Я собирался уезжать, но решил похвастаться своим участием в фильме о подводной лодке с Фордом в главной роли трехлетней давности. Показал продюсеру, режиссеру и сценаристу фотки,  рассказал пару интересных эпизодов.
А под конец беседы и говорю:
- А чего у вас ни лозунгов советских нет, ни портретов руководителей партии и правительства?
Они переглядываются, плечами пожимают. Не подумали об этом.
Я им выдаю с ходу.
- А не повесить ли нам в раздевалке советской сборной транспарант «Выше знамя Советского спорта»?
-  Пиши как это выглядит по-русски, - отвечает режиссер. – Ещё предложения будут?
-  Будут, - говорю. – У вас есть эпизод, где Владислав Третьяк входит в раздевалку после первой победной игры в Москве и говорит игрокам, чтобы те не расслаблялись, что мол Анатолий Тарасов учил профессионально подходить к  любому сопернику, если даже он кажется слабым. Так вот, в эту сцену вставьте музыку Владимира Высоцкого.
- А тебя есть его песни? - спрашивает продюсер.
А у меня, как рояль в кустах. Три кассеты в портфеле. Достаю их и кладу на стол.
- Отлично, мы их перепишем и тебя пригласим выбрать, какую из них вставить в фильм, - подвел черту продюсер.
Я для себя еще по дороге из Галифакса во Фредериктон решил, что к случаю подойдет песня про прыгуна в высоту. Там есть замечательные слова: «...мне не догнать канадца, он мне в лицо смеётся на лету». Дома оставалось только проверить, когда Владимир Семенович её написал. А то хоккеисты в фильме в 1972 году, будут слушать песню 79-го года, например.
Позже проверил. Шедевр был «выдан на гора» в 1970. А значит Петров, Михайлов, Ляпкин и остальная хоккейная дружина вполне могли её слушать.
До обеда оставалось пол часа.
-  Вова, может не будем ждать обеда и поедем домой?  Мы за пол часа семьдесят километров проедем.
- Поехали.
Мы стояли с сыном посреди съемочного лагеря. Не успел я поставить свою подпись под ведомостью почасовой занятости, как между вагончиков появился главный герой фильма.
- Скажи им, - заорал он на молодую девушку администратора лагеря. - Что я ..... - и далее трудно переводимый английский мат, смысл которого сводился к тому, что супер звезде канадского кинематограф не дали поесть. Оказывается он разорался из-за куска мяса.
Не дали поесть никому. Было ещё рано. Тридцать минут - есть тридцать минут. Но он, звезда, ждать не хотел. А в лицо его, к сожалению, повариха не признала.
Меня она не признала тоже. Ну и что. Я  ведь орать не стал.  Может быть, в далеком будущем, когда «каждая канадская собака» будет со мной здороваться, я тоже буду выходить из себя из-за куска мяса. Хотя вряд ли случится и то, и другое.   
Оторвавшись на ни в чем не виноватой девушке, непризнанный кино-герой уехал на служебной машине в гостиницу. Я встретился с ним в холле «Лорда Бивербрука» через десять минут после этой сцены. Он быстрым шагом шел в ресторан на ходу бросив мне, что они за это ещё заплатят.
Две недели назад он был просто счастлив, что его пригласили сниматься в этом фильме. А сейчас когда на съёмки уже потрачены огромные деньги и «Рубикон перейден»,  он ведёт себя как хочет. Знает, что ни у режиссера, ни у продюсера обратного пути нет. Жаль ребят, придется им его терпеть.

День третий

Приехал на съемочную площадку. Зачесали мои поредевшие волосы назад. Сделали прическу «А-ля Бобров». На улице дождь, мне идти от гримерной до дворца спорта метров тридцать. Парикмахерша говорит:
- Возьми зонтик, а то лак размоет.
Вставляет свое слово актер, исполняющий роль Фила Эспозито, усаживаясь на освобожденное мною кресло:
- У них в СССР в 1972-м году ещё не было зонтиков.
Под хохот присутствующих я парирую:
- Их в России и сейчас нет. Ни дождей нет, ни зонтиков.
Не успел я переодеться как  в мою гримерную ввели корреспондента канадского гостелерадио «Си-Би-Си».
- Могу я взять у Вас интервью? Сэр, - говорит он мне.
- Бери, - говорю.
Как он начал меня расспрашивать, и про Боброва, и про мои личные воспоминания, и про переживания советского народа, и том как трансляции проходили, и так далее. Что я мог помнить? Мне было тринадцать. Ну помню что играли, помню два имени Эспозито и Кларк, но признаться в этом никак нельзя. Хорошо что я весь сценарий прочитал, а не только свою роль.  Да еще документальный фильм об этих играх посмотрел, да плюс, как я уже упоминал раньше, в интернете покопался. Ну и выдал ему по полной программе. Он конечно не ожидал таких оценок тех далеких событий.
Я сказал ему, что это здесь, в Канаде, хоккей спорт номер один. И не просто номер один, а вообще «ОДИН». А СССР, тогда, как и в России сейчас, это спорт номер два, после футбола,  и стоит он в длинном списке других популярных видов спорта. СССР сколько золотых медалей на Олимпиадах завоевывало? По пятьдесят, ни меньше. А Канада от  трех до восьми. И то, в индивидуальных видах. То борец какой-то победит, то бегун. Поэтому сравнивать популярность хоккея в СССР и Канаде нельзя. По поводу моего восприятия результата этих игр я ему прямо заявил, что я счастлив, что Канада выиграла. На его нескрываемое удивление я ответил, что если бы профессионалы проиграли, то ни кто кино снимать бы не стал и я свою физиономию на экране бы не увидел.
Проигрывать никто не любит, и болезненные проигрыши стараются не вспоминать. Германия, например, не снимает фильмы о Второй мировой войне. Снимают русские, американцы и англичане, но не немцы. Так и тут, Канада уже имеет очень подробный документальный фильм о серии игр 1972-го года, там интервью дают десяток профессионалов, три или четыре советских героев спорта, так этого мало, нужно ещё и четырёхсерийный художественный фильм создать. Я этому лично рад. А не было бы той шестой шайбы в Лужниках, за тридцать восемь секунд до конца третьего периода восьмого матча, то и никто бы эти игры и не вспомнил. Вот так, ни больше, ни меньше. Он меня на патриотизм раскрутить хотел. Не вышло. Патриоты живут на Родине, а в чужих странах живут приспособленцы. Каким я себя и считаю. Когда вопросы у него закончились он попросил меня четко произнести мою фамилию и фамилию моего героя. Я его понимаю. Не всякий русский повторит «СОБЕЩАКОВ» с первого раза, а на английском «Щ» трансформируется в четыре буквы, итого вместо девяти мы имеем двенадцать букв. Полный амбец.
Попрощался с журналистом и пошел на съёмочную площадку.
Сюрприза я не ожидал. В предыдущие два съемочных дня все шло по расписанию, минута в минуту, а тут идет часовая задержка на первых двух часах съемок.
Смотрю на лед и не верю своим глазам. Ти ДаблЮ в форме «моего» игрока, да еще и с номером «четыре» на спине. Виктор Кузькин, капитан. Ёма – ё, режиссер решил играть капитана сборной СССР. Подхожу и говорю:
- Не забудь появиться в раздевалке когда будем снимать празднование победы после игры в Монреале.
По сценарию я должен перецеловать всех игроков сборной.
- Тебя, - говорю, - буду целовать с пристрастием.
Смеётся. Хороший мужик. Мне нравится всё больше и больше.
Задержка в съемках как раз была связана с его непосредственным участием. Раньше он сидел на стуле перед мониторами и по ходу съёмок решал, что нам делать, двигаться дальше или переснимать. А теперь он вынужден отыграть свой эпизод, вернуться посмотреть, что и как получилось, и снова на лед. Времени уходит в два раза больше.
Делать мне было нечего и я пошел искать директора по реквизиту. Я познакомился с ним четыре года назад когда мы вместе участвовали в съемках про подлодку. Громко сказано.
Мое участие в «К-19. Оставляющая вдов» по сравнению с его участием может быть приравненной к участию блохи сидящей на спине у пашущего вола. Тем не менее он меня запомнил и не только по тому, что я сфотографировал его в шотландской юбке стоящим у торпеды на фоне субмарины, но и потому, что он абсолютно серьезно принял меня за офицера КГБ.
Дело было так.
Он стоял и разговаривал с консультантом фильма капитаном первого ранга Сергеем Апрелевым. Когда Апрелев увидел меня, он извинился, и покинув собеседника скорым шагом направился ко мне. Я был одет под Никиту Сергеевича Хрущева. В каракулевой шапке «пирожок», в длинном темном пальто с каракулевым воротником и с моим штурманским портфелем, который я не знаю зачем привез с собой в Канаду. Ну точная копия мелкого политического деятеля середины шестидесятых годом. Да если еще и учесть, что физиономия у меня семь на восемь, то и  на сотрудника КГБ из дешевых голливудских фильмов я тянул на все сто. Короче, менеджер по реквизиту сказал сам себе, что съемки идут под кураторством российских спецслужб, и Апрелев побежал докладывать, что тут и как. Как я в последствии снимался в сцене суда над Гаррисоном Фордом, реквизитор не видел. Каково же было его изумление когда две недели назад он увидел меня впервые на съёмках нашего хоккейного фильма.
Как он сам мне рассказал для него это был шок. Он отдавал себе отчет, что это абсолютно естественно когда  сотрудник контрразведки контролирует производство фильма о Военно-Морском Флоте СССР, но что  российская государственной безопасности делает на спортивном шоу? Этот был вопрос выше его шотландских мозгов.
Пришлось разубеждать. Жаловаться на то, что «контора» мне больше не платит и я решил на них не работать.
В гримерной встретил русского парня. Хотя русским его можно было назвать с очень большой натяжкой. Лео Верник приехал с родителями из Киева в Канаду когда ему было четыре года. Русский он не забыл, но говорит на нём
по-английски. То есть, он строит предложение в голове, а потом переводит его дословно на-русский. И ещё, у него был очень милый, детский русский язык. Например, я рассказывал ему как снимался с Фордом. Это всех актеров жутко интересовало. Его позвали делать прическу, а когда он вернулся то попросил меня продолжить «рассказывать ему сказку». Я сначала не понял его и переспросил:
- Что тебе рассказать?
- Ну, свою сказку.
Хорошо что я вдвое его старше, а то бы обиделся. Я его переспросил его ещё раз, а он мне опять:
- Ну, говори же свою сказку.
И тут до меня дошло, что все, что ему говорили на русском языке ассоциируется у него с детскими сказками. Он то был очень маленький когда приехал в Канаду. Мне было и смешно, и жалко парня. Во такой у меня был  Владислав Третьяк. Любитель сказок. 
Начали наконец-то снимать.
По сценарию я должен был заорать на американских судей когда они проигнорировали явное нарушение правил. Причем фразы было всего четыре: «Нарушение», «Это было нарушение», «Иди сюда» и «Иди поговорим», я сказал Ти Дабл Ю, что это не серьезно, что я предлагаю разукрасить мою речь, что я лично хочу сказать америкосам все, что я о них думаю. Понимание я встретил полное. Мне разрешили использовать в адрес судей все русские ругательства. Я все же скромен, глубоко в душе, и мне удалось подавить в себе избыточную ненависть к нашим южным соседям. Я остановил свой выбор на следующих слова:
«Нарушение», «Это было нарушение», «Иди сюда, американский сукин сын.  Я объясню тебе правила хоккея». Скромно конечно, но на большее не хватало времени, судья проезжал мимо меня, игнорируя мои вопли.
Массовка визжала от восторга. Режиссер сказал, что мне ярость даже играть не надо. По отношению к американцам она у тебя в крови. В некоторой степени он конечно прав.
После обеда из аэропорта привезли прилетевшего из Торонто каскадера.  Потертый мужик, лет сорока пяти, в шрамах как гладиатор, он должен был подменять моих «красных» парней, во время избиения их «канадскими варварами». Именно так их описывали шведские газеты, после игр профессионалов в Стокгольме.
До Стокгольма ещё было далеко, а пока американские судьи помогли канадцам выиграть матч в Торонто 2-1.
Я провёл на съемочной площадке двенадцать часов. Простоял у бортика, между хоккеистами и льдом. Это была самая длинная хоккейная игра в моей жизни.

День четвёртый

Этого дня я ждал с нетерпением. Сцена штурма раздевалки американских судей вызвала у меня восторг ещё тогда, когда я читал сценарий. «Ну, я с вами за всё посчитаюсь» мечтал я. Как в фильме «Брат-2» было сказано: «Вы мне, хохлы, ещё за Севастополь ответите». Так и я, планировал свой маленький реванш с садисткой улыбкой на лице. За все, за сотни экзаменов по тактике военно-морских сил США, которые я сдал за двадцать один год службы, за учебные и боевые тревоги зимними холодными ночами, когда корабли НАТО входили в Черное море, за строевую подготовку и химическую, кстати тоже, за все, что я пережил за свою службу в рядах вооруженных сил,  я собирался спросить с американских судей.
Причесали, подкрасили виски, замазали бритвенный порез. Стою. Жду когда закончат снимать предыдущий эпизод.  Ко мне подходит автор сценария, он же исполнительный продюсер.
Как я выяснил перед четвертым днём съемок, чудак этот просто глыба североамериканского телевидения. Он оказывается в прошлом году выиграл «Джиминай», аналог «Оскара», только для телевизионщиков. И его бесконечный юмористический сериал о жителях трайлерного городка уже несколько лет самый популярный в Америке и Канаде.  А я и не знал, что он «гигант мысли и отец канадского телесериала». Короче, подходит он ко мне и говорит, что корреспондент Си Би Си дал ему послушать моё интервью. На всякий случай. Чтобы я чего лишнего не сболтнул в эфир. Так вот моя фраза, что я «не профессиональный актер, а профессиональный русский», вызвала у съёмочного руководства настоящий восторг.
В ответ на его комплимент я ему говорю:
- Есть идея - дать Ти ДаблЮ слова на русском языке.
- А потянет? – с сомнением спросил меня «великий».
Своей оценкой я в засос целую зад режиссера:
-  Он, - говорю, - настолько хорошо произносит русские фразы, что зрители поверят, что Кузькина сыграл русский. Наш директор как попугай, повторяет звуки в точности.
Однако я недооценивал своего режиссера. Через пять минут он стоял передо мной, уже извещенный сценаристом.
-  Что ты предлагаешь конкретно?
- В сцене, где я должен перецеловать всех игроков команды,  я предлагаю остановить поцелуйную серию на тебе. Ведь Кузькину было тридцать два года, а  большинству ребят двадцать два - двадцать четыре. Тебе я пожму руку и скажу «Спасибо Виктор», или «Спасибо капитан», а ты мне ответишь, вроде бы как от имени всех игроков «Спасибо Вам» с ударением на «ВАМ». Понял?
Он потеребил пальцами правой руки нижнюю губу:
- Ты знаешь, мы вставили длинную поцелуйную сцену чтобы подчеркнуть Брежневскую привычку целоваться. Но ты,пожалуй, прав, двадцать хоккеистов перецеловать это будет слишком длинно, - он помолчал секунд тридцать а затем  убил меня вопросом:
-  СпасибО или спасибА? Я знаю, что пишется с «О», но ты звучишь так, как будто произносишь «А».
А я то думал, что он по-попугайски повторяет незнакомые ему русские слова. Ну и ну. Я разъяснил в чем разница и он в ответ сказал:
- Здорово, это будут мои  первые слова.
-  Давно пора, - говорю я, - сам подумай, мы здесь разыгрываем шахматную партию, белые это хорошие канадцы, ну а черные, это плохие русские. Черные ведь всегда плохие. Сам знаешь.
Молчит. На политические провокации не поддается, я продолжил:
- Так вот, короля играет Даниэль, в роли Гречко. У него больше слов, но меньше действий. Я  в этой партии черный ферзь. «Экшен мен». Поэтому похож на ферзя. У меня есть две ладьи: Харламов и Третьяк, первый хоть и не говорит по-русски, но все время в кадре, а Владислава играет русский. У меня есть два слона: Чернышев и Тарасов, оба играют понемногу, но говорят. Игроки Советской команды выглядят как молчаливые пешки, так почему бы тебе, капитану, не повысить свой ранг хотя бы до коня? Начни говорить, чем дальше будем снимать, тем больше я тебе слов придумаю.
- Хорошая идея, - ответил Ти Дабл Ю и в задумчивости ушел.
Тут же на его месте опять появился сценарист.
- У тебя еще идеи есть?
- Есть, - отвечаю.
- Делись.
-   В эпизоде когда на меня орал Бобби Кларк «Добро пожаловать в НХЛ», я по сценарию только зло посмотрел на него, а по жизни Бобров бы ответил: «Заткнись, беззубый»
- Так чего же ты не ответил? - с сожалением в голосе спросил он.
- Здрасте, кто здесь автор сценария, ты или я?
-   Пожалуйста, говори все, что считаешь нужным, этим ты только разукрасишь наш фильм.
«Вот тут то мне карта и поперла» - говорил знаменитый адъютант Чапаева.
С таким разрешением я мог горы свернуть. А мне всего лишь стул в комнате судей перевернуть предлагают. Шутить изволите?
По сценарию это была немая сцена. Я и цыган Даниел должны были ворваться в раздевалку судей после игры в Торонто и «официальный представитель Советской делегации» должен был сказать свою возмутительную речь, а я, в смысле Бобров, должен был молча крушить мебель. Сцена не лезла ни с какие ворота ещё до того как её начали снимать. Ну виданное ли дело, что бы Всеволод Михайлович, как маньяк какой-то, молча ломал стулья и бил стаканы с водой.
А до этого он ещё должен был молча идти по коридору, метров так пятнадцать.
  Я киношникам своим говорю:
-  Значит так. Иду по коридору и ору, что я хочу этим американским подонкам посмотреть в их продажные глаза. Что они просто украли у нас игру, и я им этого так не оставлю. Цыган бежит за мной  и на каждую мою фразу говорит «Да». А за ним быстрым шагом идет оператор и снимает мой монолог.
- Отлично, - говорит Ти ДаблЮ.
-  Затем подойдя к двери я приказываю «официальному представителю СССР» открыть её. Он вопит на английском, судьи молчат, я говорю цыгану «Саша отойди» и со второго раза вышибаю дверь плечом. Влетаю в комнату, - тут я показываю им как это будет, - и ударом ноги откидываю стул в дальний угол раздевалки. Затем сметаю все со стола, документы, свистки, графины с водой и ору на судей, что они подонки, которые позволили Кэшману играть против моих парней как варвару. Пока Гречко переводит мой  ор, я обнаруживаю двух советских хоккеистов наблюдающих эту сцену и отправляю их в раздевалку сборной СССР. После того, как игроки ушли заявляю, что больше видеть этих судей не хочу и покидаю помещение.
-  Утверждаю, - говорит режиссер. – Только стул не бей ногой, а брось руками. Уж очень это жутко выглядит: металлический стул улетел на восемь метров.
- Как тебе это удалось? – спросил меня продюсер.
-  У меня ботинки с металлическими носками, и футбольные щитки под брюками, - показываю я им.
- Ты подготовился как каскадер, я этого не ожидал, - сказал Ти ДаблЮ.
-     Слушай, - говорю я ему,  - дай стул пнуть, я ведь ещё сильнее могу, вообще стенку им пробью в соседнюю раздевалку.
- Не дам, это другого типа кино, - жестко так ответил он мне.
Я понял. Не дурак. Его ответ означал, что «мы тут умное кино снимаем, а не в стиле Брюса Уилльяса».  Ну ладно, как хотите. Зашвырнул я стул руками, хотя нога все время чесалась его пнуть. За два часа мы отсняли все так, как я предложил. Интересно, что они из этого оставят.

День между съёмками.

Как то у Армянского радио спросили:
- Чем занимается армянский комсомол?
- Борется с трудностями, - был лаконичный ответ.
- С какими ещё трудностями?
- А с теми, которые сам себе создает.
Я как тот небезызвестный комсомол, влез со своим предложением вставить в фильм музыку Высоцкого, теперь ищу тех, кому принадлежат права на песни Владимира Семеновича.
Хорошо, что Никита Владимирович оказался нормальным мужиком. Наверно и батя его в жизни был таким же. Разрешил охране дома-музея, имени своего отца, дать мне номер домашнего и мобильного телефона. Не от каждой знаменитости такого дождешься.
Поговорил с Никитой Высоцким и выяснил, что права на международное распространение песен принадлежат Марине Влади. Достал я в Париже и её. Прислала контракт на посекундное звучание. Всё, моя миссия здесь завершается.

День пятый, а заодно и шестой.

Встал в четыре утра. Провел четыре часа за рулем. В восемь тридцать уже гримировался.
С девяти начали снимать.
Сцену за сценой. Торжественное вбрасывание шайбы премьер-министром  Канады Пьером Трюдо.
Моё напутствие игроков перед первой игрой. А слов то у меня в сценарии не было. Писатель наш сказал чтобы я придумал сам два-три предложения.
Я придумал следующее:
- Ребята, сегодня для нас наступил момент истины.  Докажите им, что вы настоящие Олимпийские чемпионы. Первое звено на льду остальные на скамейку.
И удар ладонью по борту, как знак того, что я закончил свою речь. Они то ни бельмеса не понимают, что я им говорю. Смотрят на меня вытаращившись и ждут какого либо условного знака.
Играем против канадцев. У меня в команде настоящие хоккеисты, роли то немые, а у канадцев профессиональные актеры, у каждого по три листа речей. «Мои» ребята спуску им не дают, особенно у бортиков и в углах, ну а нервишки не у всех звезд одинаково крепкие. Один актер, играющий Гарри Бергмана, врезал кулаком в лицо моему парню у бортика. Мало кто это видел. Хоккеисты мои, уставшие, сидят на скамейке, опустив головы, режиссер был занят на льду борьбой, он ведь «мой» капитан. Короче, я видел все, так как изображаю тренера и не спускаю глаз с игры.
Подъезжает пострадавший, в глазах слезы обиды, взрослый мужик, за тридцать, ударить кинозвезду в ответ не посмел. Я подошел к нему, спросил:
- За что он тебя,  так?
- Не знаю, я его не трогал, отвечает дрожащими губами игрок. – Я его на автомобильной стоянке после съемок встречу, разберусь.
- Не трогай его, он не стоит тех денег, которые ты потеряешь, вылетев из фильма, - урезонил я его.
Он промолчал в ответ.
В углу площадки развернулась борьба Мишакова и Кашмана, профессионал ударом клюшки сломал Мишакову клюшку, они слегка подрались. Но у канадца под свитером микрофон и он проявляет какие-то эмоции. Режиссер решает, что русский должен ему что-то ответить. Подъезжает вся делегация ко мне. Ти ДаблЮ говорит:
- Юрий научи своего игрока ругаться. Он должен ответить Кэшману по-русски.
Я выдаю сходу:
- Ах, ты ****ь. Ты сломал мою клюшку.
Режиссер одобряет мой выбор и мы начинаем тренировать «Мишакова».
А парень то не актер, вяленько так повторяет за мной слова. Когда я добился от него подобия звуков, то пришло время научить его сыграть роль, ну я то уже бывалый актер, шестой день снимаюсь, да два дня с Гаррисоном Фордом рядом стоял, короче пару раз я повысил голос изображая из себя обиженного русского хоккеиста, а он не ведется и всё тут. Подошёл Бэрри, наш автор сценария, подошли ещё два продюсера, я оглядел всю эту братию перегнулся через борт, резко схватил за свитер своего хоккеиста и как заорал на него по-русски:
- Ты, ****ь сломал мою любимую клюшку!!!
Руководители, окружавшие нас, отшатнулись на шаг назад, а у игрока подкосились ноги. Пришлось поддержать его «за грудки».
- Понял, как надо реагировать, когда тебя обижают?
- Понял, - бормочет он.
А я вижу по его глазам, что ни хрена он не понял. Короче, после второго дубля режиссер снял с него эти слова. Не все, оказывается, умеют перевоплощаться. Нам то, советским, не привыкать, у нас «любой второй в Туркмении Аятола и даже Хомейни». А в России дела обстоят ещё лучше: каждый второй Баталов, а каждый первый Табаков. Так то.
Подошли ко мне актеры, играющие роли канадских хоккеистов.
- Что он тебе сделал? За что ты его так?
- Кого? – спрашиваю их. Я за время трёх последних дублей уже и забыл, что прочитал юному дарованию лекцию по драматическому искусству.
- Ну, «Мишакову», или как там парня твоего зовут, - спросил Давид играющий Фила Эспозито.
- А, да ничего он мне не сделал. Я ему показал, как должен вести себя  русский, когда канадец ломает ему клюшку.
- Ого.
Снимали до десяти вечера. Я под конец уже пошатывался. Четырнадцать часов на съёмочной площадке плюс четыре часа за рулём, длинноват рабочий день получился.
Следующий день  начался с приятной беседы.
Автор сценария, режиссер и продюсер многих фильмов, знаменитый в Канаде как Эльдар Рязанов в России, подошел ко мне с утра пораньше и так деликатно спросил:
- А не мог бы ты нам помочь организовать путешествие в Россию. Мы бы тебе и как актеру и как консультанту заплатили.
- Все сделаю. И визы, и билеты, и проживание. Только скажите сколько вас будет и когда вы собираетесь ехать.
- Во-первых: ни вас, а нас. Ты едешь с нами.  Во вторых: нас будет человек восемь, и поедем мы как только ты вернешься из своей служебной поездки в Украину. В третьих: нам понадобиться разрешение российских властей на съёмки в Москве. Сможешь организовать такое разрешение.
- Я все смогу, - хвастливо заявил я, не имея ни какого понятия как добыть это разрешение.
Весь день снимали первую игру. Опять простоял у бортика четырнадцать часов.
День запомнился тем, что по сценарию, и так было в жизни, канадцы проиграв семь-три, отказались обменяться рукопожатиями и молча покинули лед, а наши парни, сняв перчатки, стояли в центральном круге и с недоумением смотрели то на тренера, то на вратаря канадцев, одиноко стоявшего напротив их.
Мистер Махоулич в своей книге «Биг М. Франк Махоулич», описал неспортивное поведение русских, не пришедших на банкет в гостиницу «Метрополь» после последнего поражения в Москве. Вспомнил бы лучше о поведении игроков своей команды. А то получается как в пословице про соринку в чужом глазу. 

День между съёмками.

В десять утра позвонил в российское посольство, попросил соединить меня с атташе по культуре. Ага, сейчас. Не тут-то было. «Супер-занятой» дипломат на своем рабочем месте практически не бывает. Всё налаживает связи, я надеялся, что культурные. Секретарь посоветовала мне послать ему письмо по электронной почте. Я тут же послал. До пяти вечера ответа не дождался. До Оттавы-то далеко, больше тысячи километров. Ясное дело, что электронная почта так быстро не бегает. Позвонил опять, объяснил секретутке, что к чему. Она смилостивилась и соединила меня с атташе. Я ему как на духу всю правду матку и выдал, ну думаю он мне сейчас даст дельный совет, а он мне и говорит:
- Этот вопрос не ко мне, я не знаю как Вам помочь. Обратитесь в Министерство Иностранных Дел, попросите у них аккредитацию. Если МИД не ответит, то напишите мне официальный запрос, я подумаю, кто Вам сможет помочь.
Меня как током прошибло. Это же надо, дипломат, выдающий себя за атташе по культуре, отсылает меня в министерство, которому он, по идее, принадлежит.
Если он не работает на культуру, так как не знает ничего о том как получить разрешение на съемки, и не работает на МИД, так отсылает меня напрямую в главный офис в Москву, то на кого же он работает? Канадцам я решил про этот звонок не рассказывать. Кому надо тот знает на кого работает атташе по культуре, а кому не надо, то и не зачем голову забивать.

Дни седьмой, восьмой и девятый.

В воскресенье 10 апреля, у меня была всего одна сцена, но какая.
Называлась она в сценарии так: «Советские официальные лица наслаждаются загнивающим Западом» и проходила в стрип-баре.
 Слов по сценарию не было ни у меня, ни у Гречко. Надо было что-то придумывать, не могли же два русских мужика сидеть и молча смотреть на стриптизёрш.
Я, как бывалый писатель, начиркал себе пару тостов. «За нашу победу»  я  украл из известного фильма, а банальный тост «За нас красивых и их неверных», сам просился в сцену с голыми девками. Затем придумал засунуть за чулок танцовщице советские деньги. Естественно обыграв это. Мол, «ну нету у нас канадских долларов», а тренеру очень хотелось засунуть.... червонец с Лениным за резинку трусов юному созданию. Моё видение этой сцены базировалось на интервью вдовы Всеволода Михайловича. Она обмолвилась, что муж её любил женщин. Такое признание каждый может истолковать по своему. Я истолковал так, мог товарищ Бобров оторваться в стрип-баре «по-взрослому»..
Подошел к режиссеру поделился своими идеями. А он мне в ответ, так вяло:
- Делай, что хочешь.
И вид у него усталый. Сидит как воробушек в кресле потертом, в угол забился.
Я его спрашиваю:
- Ти, ты не заболел случайно? Или шоу не нравится?
- Воскресенье сегодня. Я уже три месяца ни дня не отдыхал.
Приехали девушки-танцовщицы. В гипюровых трусиках, длинных чулках и шарфах. Весь наряд черного цвета. Идея с деньгами режиссеру видимо все же понравилась. Я видел как он дал указания реквизитору и тот принёс старые канадские доллары. Обе девушки свернули баксы в трубочки и засунули их в чулки.
Ассистент режиссера пригласил меня в зал. Дымогенератор работал уже во всю. За моим столом сидели два джентльмена, которые две недели назад изображали сотрудников КГБ, и которых я оставил охранять игроков в гостинице Ванкувера. Сцена в стрип-баре, была продолжением первого дня съёмок. Они ни как не могли быть со мной, да и не потащился бы Бобров в такое заведение в сопровождении чекистов.
- Что эти двое делают за моим столом, - спросил я режиссера. – По сценарию я  их оставил в гостинице, полчаса назад.
- Точно, - задумчиво отвечает наш гений.
Через минуту один из актеров исчез со сцены. А второй? Второй был очень колоритный. Квадратный шкаф, с бритой головой. А-ля Котовский. Его решили все же оставить. Возможно, что он об этом впоследствии пожалел.
Начали снимать. Я веду себя, как планировал, говорю тосты, смотрю на девушек, целую стриптизёрше руку в длинной, до локтя, перчатке, пью шампанское, а Гречко-Дэниель начал ржать, как идиот. Я, конечно, его понимаю, сцену как-то надо заполнить, ответить на мои тосты он не может, смотреть молча на меня и девушек тоже нельзя. А от руководства нет никаких указаний, ну он и решил, что пьяный русский должен в баре громко хохотать, зарываться лицом в бюсте у девушки и ладонью хлопать офицера КГБ по лысине. Лысому не повезло. Мы отыграли четыре дубля и каждый раз его голове досталось. Я себе такого дикого поведения не позволил, но у девушки, которая обходила наш стол, были насчет меня соответствующие инструкции. Я и не знал, что режиссер подготовил мне сюрприз. Танцовщица попрощалась с Гречко и уселась мне на колени. Развернулась, зараза такая, так, что бы было видно и её, и меня.
- Моя жена потребует развод, как только увидит эту сцену, - сквозь смех съемочной группы заявил я.
Кто-то крикнул:
- Ты её за кукурузными хлопьями пошли, в аккурат перед этим моментом.
- Вали все на меня, - сказал с улыбкой Ти Дабл Ю.
Слава богу, к нему вернулось хорошее настроение.
После съёмок поехал на киностудию. Взял с собой Даниэля . В монтажной мне давно обещали сделать фотоснимки из моих сцен. Поговорил с ребятами, склеивающими куски отснятого материал, заверили, что завтра точно сделают. Прибежал за мной цыган. Он вообще питает ко мне очень дружеские чувства, особенно после того как я подарил ему кассету с фильмом «Табор уходит в небо».
- Ни чего по-русски не понял, но плакал, когда смотрел этот шедевр, - сказал он. – И песни, какое чудо эти цыганские песни, пусть даже и на русском языке.
- Юрий, идем смотреть готовый материал.
Я спешу за ним. В маленьком кинозале на огромном телевизоре, метра два по диагонали, идет наше кино. Из запланированных четырех часов, было смонтировано час сорок три. Сижу, наслаждаюсь, за себя не стыдно, думал, что будет хуже и вдруг меня аж подбросило. В сцене, где снимался ещё один русский актёр, играющий роль Аркадия Чернышева, прозвучал отборный русский мат. Причем, абсолютно не обосновано туда вставленный.
Сцена была простая.
Сидят на трибунах хоккейного дворца спорта в Торонто наши разведчики - Чернышев и Кулагин. Они записывали свои впечатления о профессионалах. К ним подошли два канадских тренера и попросили показать записи. Чернышев сказал:
- На те, смотрите.
- Вы что, на каждого нашего игрока отдельную папку завели? - с восхищением и удивлением, спрашивает главный тренер канадцев Гарри Синден.
- Да, на каждого, - с трудом поняв, чего от него хотят, ответил Чернышев.
В ответ звучит что-то в роде:
- Ну, вы даете.
Синден положил папки на сиденье рядом с Кулагиным и ушел.
И тут Чернышев выдает, громко так, отчетливо:
- Что за х....я? Я не понял.   
Это я не понял.
К чему было вворачивать такое ругательство в абсолютно безобидную сцену? Выделиться что ли захотелось?
Канадцы естественно ни черта не поняли и оставили так. Но я верю, что не на долго. Я им объясню, что если они хотят продать фильм в Россию, то фразу эту придется переозвучивать. Да, дело не только в продаже, сам Чернышев, будучи интеллигентным человеком, не мог так неадекватно отреагировать. Нужно хоть чуть-чуть уважать память тех, кто сделал так много для Советского спорта. 
Ещё я отметил про себя платоническую ненависть к русским Франка Махоулича. Через весь фильм красной линией проходит антисоветизм молодого человека. Объясняет он это тем, что Советы что-то плохое сделали против Югославии.
Но позвольте. Югославию от немцев освободили партизаны Иосифа Броз Тито. И кровожадные русские тут были ни при чем. А если Махоулич терпеть не мог коммунистов, то зря, ведь югославские коммунисты больше заигрывали с сытым Западом, чем с голозадым Востоком. Так что передергивать не стоило. Или Махоулич был параноиком, или автор сценария сгустил краски.
Кстати артист, игравший Франка Махоулича, четыре месяца учился в Москве у мэтра российского киноискусства Олега Табакова.
В понедельник, в первой половине дня снимали приезд нашей команды в монреальский «Форум». Первое, что бросилось в глаза, было то, что у меня три новых хоккеиста. Исчез парень, который получил ни за что по морде, с ним исчезли два его друга.
«Надо будет попозже выяснить, что произошло» - решил я.
По сценарию на улице начало сентября, тепло, солнечно. Мы выходим из автобуса, а в холле дворца спорта нас ждут полуодетые для тренировки канадцы. Снимаем мы в начале апреля, а это значит, что температура около нуля и ветер метров пятнадцать в секунду. Внутри идет разговор канадских игроков ожидающих нас. Между дублями нам приходиться ждать по десять минут за дверями «Форума». Короче, кроме того, что я замерз как собака, в то пасмурное утро, ни каких особых воспоминаний о сцене у меня не осталось.
После обеда сцена тренировки на льду.
Собственно говоря, сцены две. Первая, отработка техники катания и бросков по воротам, под наблюдением профессионалов НХЛ, и вторая, демонстрация хоккейного мастерства Харламовым.
Как всегда съемочное руководство попросило меня придумать слова самому. Мне пора уже было просить прибавку к жалованию. Добрую половину своих слов я написал себе сам. В хоккей я сам не играл, но за последние шесть лет провел на трибунах ледовых площадок больше времени, чем за штурвалом самолета.
Сын-то вырос в Канаде хоккеистом. За сборную города играет, как-никак. А я не пропустил ни одной его тренировки, не говоря уже об играх. Короче, одеваю я коньки, спортивный костюм, беру клюшку и на лёд. Чего не сделаешь для моей Родины, Советского Союза. Стою, покрикиваю на Петрова, Блинова, Якушева:
- Сядь пониже, чем ниже центр тяжести, тем труднее тебя будет сбить силовым приёмом. Перебирай ногами, когда входишь в разворот, не докатывайся, не ленись. Петров, бросай под ловушку. Щелчок, чаще использую щелчок в одно касание. Времени для обработки шайбы профи тебе не оставят, - и так далее.
А на трибуне Фил Эспозито курит сигару и отпускает в наш адрес шуточки. Его смехом поддерживают остальные игроки канадской сборной, тут начинается вторая сцена, я даю указание Харламову:
- Валера, покажи этим пижонам как советские умеют кататься.
Сам придумал, горжусь. Особенно горжусь словом «пижоны». Редкое словечко. И тут же посылаю тройку Петров-Михайлов-Блинов, отобрать у  восходящей звезды шайбу.
Хохот на трибунах умолк. А мой испанец, под занавес своего соло, зашвырнул шайбу по канадцам. Если бы шайба была настоящая, то точно кого-нибудь бы прибил. Но фокус был в том, что водил он шайбу одну, а кинул по канадцам специально приготовленную, мягкую.
Всех распустили, а мне сказали:
- Все свободны, а Вы  Юрий останьтесь.
Ну, точно, «Семнадцать мгновений весны»:
- Все свободны, а Вы Штирлиц останьтесь.
- Что ты там наговорил? – спрашивает меня режиссер.
Я перевел все мои слова, его ассистентка аккуратно все записала. Ти Дабл Ю позвал звукооператора, и мы ещё полчаса отдельно писали звук.  Легко сказать. Одно дело когда я вижу действия моих игроков и комментирую их перевоплотившись в тренера. Другое дело, когда на льду ни кого, и я должен вспомнить всё как было, в точности. Повторить слово в слово свои реплики,  выдерживая временные интервалы.
Вторник. С утра был свободен, поэтому как человек волею случая приблизившийся к культуре, решил сходить в местный музей изобразительного искусства.
Если считать, что за осмотр трёх картин великого Сальвадора Дали стоит заплатить пять долларов, то я не зря потратил время и деньги. Больше смотреть в провинциальном музее было нечего.
После обеда я встретил Даниэля. Он попросил меня послушать две фразы на русском в его исполнении.
- Внимание господа. Идите сюда.
- Не плохо, не плохо, - похвалил я его. – Слушай, а кому ты это должен сказать?
- Ну, как же, - удивляется он моей забывчивости. - Перед первой игрой  мы с тобой входим в раздевалку наших игроков и я привлекаю их внимание перед твоей речью.
- Ага, значит ты партийный руководитель, представляя в семьдесят втором году страну Советов за рубежом, называешь своих игроков, восемьдесят процентов которых коммунисты, как и мы с тобой, ГОСПОДА? Я тебя правильно понял?
- Ну, да.
- Так вот, за такое обращение тебя даже до Союза не довезли бы. Тебя бы расстреляли прямо в Канаде. И меня, пожалуй, тоже. Хотя впрочем, я бы мог спасти свою шкуру, расстреляв тебя собственноручно.
После этого я объяснил ему, что всех ГОСПОД мы прикончили ещё в двадцатых годах и поинтересовался, какая контра научила его этим провокационным словам.
- Я живу в Чайнатауне Торонто, на соседней улице живет мой знакомый еврей, ему восемьдесят четыре года, он воевал командиром танка в Красной Армии против немцев, он меня научил так сказать, - дает показания цыган Даниель, играющий партийного босса Гречко.
Я строго смотрю на него и продолжаю допрос:
- Что-то у Вас, подозреваемый, не сходится. Не мог боец Красной Армии научить тебя таким вредным словам. Все в СССР называли друг друга ТОВАРИЩАМИ. Пусть бы он воевал не командиром танка, а командиром танкового корпуса. Всё равно он был бы ТОВАРИЩ.
И тут, под нажимом неопровержимых улик, буржуазная контра сломалась:
-  Он воевал в частях Войска Польского, вошедших в Красную Армию в сорок четвертом году, и говорил по-польски и на идише (А может на иврите).
- Теперь мне понятно, почему «пан танкист» рекомендовал тебе назвать моих Советских парней ГОСПОДАМИ.
Наконец-то я говорю слова написанные в сценарии. И слова хорошие, и сцена мне нравиться.
В раздевалке, перед первой игрой в Монреале, я показал игрокам старую карикатуру на себя (в смысле на Боброва). На странице газеты я (Бобров), сидел в форме капитана сборной СССР по хоккею за школьной партой, а канадский учитель, стоя у доски читал мне лекцию как нужно играть в хоккей. Игрокам я сказал следующее:
- Я храню эту вырезку из газеты с тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года, с того года когда Советский Союз впервые послал нас на чемпионат мира по хоккею. Так зарубежная пресса видела нашу дружину перед играми. Мы были для них как школьники младших классов. Мы обыграли тогда канадцев семь – два. Я знаю, что у некоторых из вас дрожат колени при мысли об игре против профессионалов, не бойтесь их. Они высокомерные и надменные, они попробуют запугать вас. Не позволяйте им этого сделать, и у них ничего не получится. 
Не могу не заметить, что надо быть очень мужественным канадским автором сценария чтобы написать такие слова.
После моего монолога мы снимали сцену празднования победы после первого матча.
- По сценарию я должен был от восторга перецеловать всех моих игроков. Я напомнил режиссёру о моём предложении озвучить Кузькина.
Он согласился, но остановить поцелуи на нём не захотел. Передумал.
-  По замыслу, ты этим подчеркнёшь пристрастие Леонида Брежнева к поцелуям, - объяснил он мне идею сцены второй раз.
Как будто я сам не догадался, на что они намекают, вынуждая меня облизывать пятнадцать игроков. Пришлось целоваться дальше.
Вышел в очередной раз из раздевалки, меня гримеры окружили, над лицом работают, а я кричу съёмочной группе, хохочущей надо мной:
- Передайте Мелони, чтобы она не верила в то, что я люблю мужчин. Я все равно люблю женщин.
Мелони, симпатичная девушка, отвечающая  в съемочном лагере за то, что бы все было строго по расписанию, чтобы актеры вовремя переодевались, гримировались, причесывались и ели, так же она отмечает наше рабочее время, вообще, своего рода табельщица.
- Я всё видела, Юрий, - отзывается она из-за спин осветителей, звукооператоров и подсобных рабочих.
Народ смеётся. Хорошая атмосфера на площадке. То ли потому, что съемочная группа канадская, то ли потому, что фильм телевизионный, но люди, работающие со мной, в подавляющем большинстве замечательные. Не то, что Голливудские суперзвезды из «К-19. Оставляющей вдов». Там кроме Сергея Апрелева, главного консультанта фильма, и поговорить было не с кем.
Последняя сцена дня должна была сниматься без меня, но в связи с тем, что Анатолия Тарасова должен был играть не говорящий по-русски канадец польского происхождения, меня попросили остаться.
Почему канадцы уверены, что поляки способны говорить по-русски я не понимаю. Может сравнивая исторические отношение России и Польши они переносят их на отношения Англии и Шотландии, и уверены, что если шотландцы говорят по-английски, то поляки должны говорить по-русски. Может быть. А может актер, напрашиваясь на роль «отца Советского хоккея», соврал, что говорит на языке Пушкина и Толстого. Не знаю. Но знаю точно, что хоть он и нанимал в Торонто репетитора, и хоть я бился с ним в течении часа в присутствии Ти Дабл Ю, сказать фразу: «Культ личности сделает Северо-Американский хоккей жестоким и уничтожит его» он так и не смог. Я стоял за спиной режиссера во время съёмок интервью Тарасова канадскому телевидению, и после каждого дубля Ти Дабл Ю смотрел на меня. Я отрицательно качал головой. Автор сценария мне сказал, мы и сами видим, что он говорит не то. Сначала мы выкинули слова «Северо-Американский», заменив их на «канадский», затем выбросили слова «сделает» и «жестоким», и от начальной фразы остались только «рожки да ножки» и то очень корявые.
Я переоделся в гримёрной и собирался уезжать в гостиницу. По дороге к ожидавшему меня микроавтобусу меня перехватил поляк Юджин.
- Юрий мы будем играть несколько сцен вместе. Помоги мне с произношением.
Я вошел в его гримёрную и мы занялись русским языком. В руках Юджин держал миниатюрный магнитофон. Минут тридцать я медленно и четко диктовал на пленку фразы из его роли, разъясняя ему как правильно их произносить и куда ставить ударения. После этого урока он предложил мне деньги за потраченное мной время. Но он не знал, что у «Советских собственная гордость» и, что «гусары денег не берут».

День десятый

Привез на съёмки сына. Переодели моего пятнадцатилетнего мальчика в форму советского милиционера. Постригли слегка, и получился такой длинненький, худенький милиционер с лейтенантскими погонами. Поставили его между зрителями и льдом. Постоял он там пол дня, а потом пришел ко мне и охранял скамейки канадских, и советских игроков, в зависимости от того кого  снимали.
Ещё до начала съёмок в коридоре арены я встретил Рона Мак Лейна. Это в Канаде легендарная личность, ну как Николай Озеров в Советском Союзе.
Познакомились и очень коротко поговорили о кино. Ну уж очень важен хозяин «Хоккейных ночей Канады». Так называется регулярная субботняя передача центрального телевидения, ведущим которой он является.
Потом поймал автора сценария нашего шоу Берри Данна и потащил его смотреть мультфильм «Фильм, Фильм, Фильм». Вместе мы посмотрели только три минуты из двадцати, меня позвали сниматься, когда мы закончили эпизод и я прибежал в раздевалку, где стоял телевизор Берри стоял как вкопанный в метре от экрана и ловил каждое движение своего нарисованного прототипа. На признанного мастера канадского телевизионного фильма советский шедевр мультипликации произвел неизгладимое впечатление.
Два или три человека подошли ко мне и поздравили с удачным интервью прозвучавшим утром на всю Канаду по радио.
- Ты смелый мужик, - сказал один из наших хоккеистов.
- Почему, - не понял я.
- Потому, что включил в интервью рекламу своей фирмы. Обычно если упоминается какая либо коммерческая организация не связанная с темой интервью, его либо не транслируют вообще, либо вырезают этот кусок.
-  Я не смелый, а глупый. Я просто этого не знал.
До обеда я орал на своих игроков и на судей, обменивался злыми взглядами с тренерами канадской команды, радовался забитым голам и отчитывал пятёрки за пропущенные в наши ворота шайбы.
Я не помню как вёл себя на скамейке Бобров, и никто в Канаде не помнит манеру поведения Всеволода Михайловича, поэтому я не играл его, я жил своей тренерской жизнью. Я делал то, что делал бы на его месте сам. Увидев кровь на лице Рагулина, я прокричал ему:
- Саша, покажи судье кровь. Подъешь к Кампале и покажи ему рассечение.
Это стоило профессионалам пять минут игры в меньшинстве. За моими словами последовала бешеная реакция тренеров Синдена и Фергюссона. Я так и не понял, из-за чего канадцы подняли шум. В НХЛ за кровь тоже дают пять минут штрафа. Чего было орать?
Эту сцену планировалось снимать два дня. В первый день в фокусе была моя  реакция, а завтра постановщик трюков разобьет в кровь лицо моему игроку.
В обеденном перерыве сын играл в хоккей с нашим режиссером и знаменитым Роном Маклеллом с одной пятерке. Боролся в углах за шайбу и раздавал «звездам» пасы. «Звезды» в углы не лезли, травму боялись получить.
Вечером на автомобильной стоянке, перед дворцом спорта ко мне подошел режиссер и сказал:
- Я люблю тебя и ненавижу одновременно.
- За что, Ти Дабл Ю?
- Люблю за то, что ты естественен, до боли правдоподобен, а ненавижу за то, что твой персонаж враг. Он и плох, и хорош одновременно.
- Ти, - ответил я ему, - мы ведь снимаем канадское кино, а не американское. Это в Голливуде жестокие русские пьют кровь младенцев и нет у них ни  одной положительной черты. В Канаде народ-то умнее, наш зритель понимает, что человек, пусть он даже русский, сложнее, чем его Голливудская карикатура.
Я автоматически сказал «наш зритель». Он посмотрел на меня с удивлением, казалось, что он не ожидал от меня того,  что я олицетворяю себя с канадским народом. Его удивление говорило мне, что он считает меня русским, и что я хоть и хороший, но все равно враг. 
Вот так-то. Как говорил знаменитый Багдадский вор Ходжа Насреддин: «Сколько ни говори слово «Халва», во рту слаще не станет».

День одиннадцатый

Весь день простоял как мебель у бортика. Снимали те же эпизоды, что и вчера, но только с другого угла. Внимание больше уделялось борьбе на льду. Мой голос не требовался, мы записали всё вчера, но присутствие на скамейке было обязательным. Камера иногда скользила вдоль бортов и было бы странным, если бы Всеволод Михайлович отсутствовал на своем рабочем месте. В обед показал Ти Дабл Ю мультфильм. Пока он ел, я поговорил с ним «за жизнь». Сорок пять лет, женат на тридцати пятилетней актрисе, детей нет.
- Пока нет, - подчеркнул он.
Как я и предполагал, этот фильм его самая большая работа. До этого он снял телефильм о девичьей футбольной команде и один эпизод документального сериала «Дела ФБР». Так же я выяснил, что он имеет диплом историка и преподавал русскую историю в университете.
«Вот откуда ноги растут» - подумал я, вспоминая его феноменальную способность повторять русские слова. Но сюрпризы меня ещё ожидали впереди.
Аккуратно сложив свою хоккейную амуницию в сумку, он, как я уже говорил, играет в советской команде капитана сборной Виктора Кузькина,  Ти  приготовился смотреть мультик.
Я планировал комментировать действия героев, но он сделал это сам. То есть, параллельно действиям разворачивающимся на телеэкране он комментировал своё понимание происходящего и радовался как ребёнок, узнавая все те трудности и радости, которые пережили сценарист, режиссер, композитор и главные герои мультфильма.
Кормил своего «милиционера» каждые пол часа. Он стоял за противоположным от меня  бортом и я носил ему еду по подземным переходам ледовой арены.
Проходя в очередной раз мимо раздевалки канадцев я обратил внимание на плакаты написанные на русском языке.
В фильме есть такая душещипательная сцена: профессионалы НХЛ читают телеграммы с Родины вдохновляющие их на подвиг. Послания эти были приклеены на стене среди объявлений на русском языке. Объявления разные: о наборе в школу фигурного катания Дворца спорта «Лужники», о продаже коньков, о предстоящих соревнованиях юных хоккеистов. Все эти объявления выглядели подлинными, очевидно отпечатаны они были  в России и не вызвали у меня ни каких нареканий. Но между ними наши художники повесили большие плакаты о предстоящих встречах профессионалов со сборной СССР. Лучше бы они этого не делали. Или на худой конец нашли бы меня. Я уже больше месяца кручусь рядом. Но то ли они боятся показать свою некомпетентность, толи они думают, что я попрошу мне за это заплатить, но вопросов мне не задают, а ошибок делают кучу. Три огромных плаката приклеенные на стену в ряд выглядели так:

                ДВОРЕЦ СПОРТД

                КАНАДА – СССР

Ниже нарисована шайба с расписанием игр на ней.

                ХОККЕИ
                Сентябрь 22,24,26, это аппретура ночь 28. 1972.

Класс. То, что в слове «Хоккеи» стоит не Й, а И, понять художников было можно. Но написать «СПОРТД», было непростительно. У них была куча Лужниковских плакатов напечатанных в России.  Спиши буква в букву и не думай. Слово «аппретура» я вообще не знаю. По набору букв похоже на «репертуар», но может, есть в русском языке и такое слово. Я проверю. Поймал в коридоре Берри Дана. ---  Берри, что происходит с художниками? Они на плакатах такое пишут, что стыдно будет в России показать, - заложил  я художников.
- Меня это не удивляет, они и на английском языке такие же ошибки допускают, - улыбнулся он мне в ответ и куда-то ушёл.
- Вот смотри, - вернулся он с вымпелом, который был вручен игрокам обеих команд устроителями соревнований.
На вымпеле красовалась длинная надпись на английском языке «Этот вымпел вручен в честь проведения товарищеских игр между хоккейными командами Канады и СССР». Слово «ВЫМПЕЛ»  - “PENANT” было написано с ошибкой. Пропущена буква “N”. Мы оба рассмеялись и по-дружески обнялись. Он развернулся лицом к главному реквизитору и очень зло произнес:
- Что бы я больше не видел этого вымпела, и художников этих на следующие съемки не приглашай.

День двенадцатый.

С утра меня с сыном поймали тележурналисты. После моего интервью на радио я стал значительно популярней. Телевизионщики спортивного канала задали кучу тупых вопросов, на которые я «умно» отвечал. Мой сын, как заправский шпион, слышит всё, что вокруг его говорят, и мотает на ещё не выросший ус. Вечером предыдущего дня он мне выдал тайну великих актеров, подслушанную накануне на арене. Наш самый знаменитый киноактер учил своего начинающего партнера, как правильно давать интервью.
- Не отвечай на вопрос, который ты считаешь глупым. Говори то, что хочешь сказать, а не то что они хотят от тебя услышать. Доноси до слушателей или зрителей свои мысли, а не мысли журналиста. Потому, что на его вопрос он уже написал за тебя свой ответ. А журналист не всегда умнее актера. Будь самим собой, а не продолжением его микрофона.
Следуя совету мудрого профессионала я отвечал как хотел, посмотрим, что из этого получится.
Для хоккеистов этот съемочный день был самым веселым. Им разрешили играть не по сценарию и в полную силу. Снимали настоящий хоккей, в который потом вставят специально отснятые сцены. Естественно не обошлось без травм. Выбили плечо самому молодому моему хоккеисту. Парню едва исполнилось восемнадцать лет. Играл он Евгения Мишакова и попал на съемки только потому, что его отец стоял за моей спиной и играл роль специалиста по инвентарю. Есть такая должность в команде. Клюшки перематывать, коньки точить, шлемы ремонтировать. Парень просидел все съемочные дни на скамейке, рядом со своим отцом. Практически ни разу не был в кадре. Сам Мишаков за всю серию сделал всего одну голевую передачу. Естественно ему в сценарии много места не уделили.
А тут такая веселая игра пошла. Игроки меняются на ходу, темп очень высокий, ну Ти Дабл Ю и выпустил его на лед. А в обеих командах играли мужики в возрасте от двадцати шести до сорока лет, многие из них имели опыт игр в Американской хоккейной лиге, второй по силе в Северной Америке, после НХЛ. Ну вот паренька моего и вбили в борт, в первой же его игровой смене. 
Так как я руководил игрой, под воротничком рубашки у меня висел микрофон, а в кармане пиджака лежал передатчик. Всем моим игрокам приказано было молчать, или говорить только слово «ПАС». Оно, как известно, и звучит на обоих языках одинаково и имеет тот же смысл. Когда я увидев, что «Мишаков» катится к бортику и держится за плечо, то я подумал, что парень играет травмированного хоккеиста. Я открыл дверцу бортика и хотел помочь ему сесть на скамейку, а он как завопит по-английски. Всем сразу стало ясно – у нас проблемы.
Короче говоря, дядьки выбили плечо молоденькому парню и его увезли в госпиталь. А я подумал, что мой сын мог быть на его месте. Ведь он пробовался на роль Харламова.
Снимали сцену представления хоккеистов перед первой игрой в Москве. Там где Фил Эспозито упал. Девушка должна была вручить каравай хлеба капитану канадцев. Я посмотрел на хлеб и спросил декоратора:
- А соль где?
Он посмотрел на меня с превосходством «традиция дарить хлеб с солью нам известна. Не дураки, книжки читаем», и ответил:
- Мы хлеб уже посолили. Видишь соль на поверхности. 
Я попытался его переубедить, а он упрямо говорит, что менять ни чего не будет, что времени искать нужной формы солонку нет, и вообще, фотография хлеба без соли уже утверждена художественным советом.
Вот баран. Я попросил его ассистента дать мне нож. Отрезал от белого бумажного стаканчика дно, насыпал в него соль и пошел искать моего любимого режиссёра.
Ти Дабл Ю дважды объяснять не пришлось. Он молча забрал у меня соль и поставил её на каравай. Прикатился на коньках ко мне опять:
- Что ещё скажешь?
- Скажу, что после того как игрок поцелует девушку в щеку, она должна будет отъехать, поклониться ему, и в поклоне провести рукой от груди до земли. Демонстрируя этим то, что хлеб да соль подарены от всего сердца. Понял?
- Понял.
Но не все такие умные в Канаде как мистер Ти Дабл Ю Пикок. Я отчетливо видел, как он объяснил и показал всё фигуристке. Она же сделала всё наоборот. Подарив хлеб, отъехала на метр назад,  махнула рукой   от земли к груди, а потом поехала целоваться с хоккеистом.  Я настаивать на точности церемонии не стал. С меня было и соли достаточно.
После обеда наступил звездный час моего юного милиционера. Ему предстояло арестовать канадского болельщика, безобразно ведущего себя на трибуне. Честно говоря, всё безобразие заключалось в том, что лохматый парень, очень похожий на хиппи семидесятых годов, непрерывно трубил в свою трубу, чем и вывел из равновесия советских милиционеров. Так как сцена была с элементами насилия, ставить её пригласили руководителя группы каскадеров из Торонто. Мужика этого звали Эрик, было ему за сорок, рост около двух метров, ну и конечно он был «косая сажень» в плечах. По сценарию играть сцену должны были три милиционера и хиппи. Но каскадер сказал:
- Ни фига. Я сам арестую его, а в помощники возьму только одного из ментов.
Осмотрев кандидатов он выбрал моего мальчика. Ещё бы. Мы часа три просидели с Эриком в раздевалке хоккеистов обсуждая красоты России, куда он очень мечтает поехать. Лоббирование интересов не я придумал. Слово это чисто английское. Так, что пусть те двое, не попавшие в кадр, не обижаются.
Осмотрел я место предстоящих съемок и обнаружил, что на двери комнаты милиции висит табличка «ЛИЧНЫЙ». Я-то понял, что хотели сказать художники. Они просто нашли в словаре слово “PRIVATE” и перевели дословно. Но по-русски это не звучит. Объяснил режиссеру. Тот сорвал с двери табличку и выбросил её в мусорный бак. Как Эрик с Вовой скручивали и тащили канадского хиппи я не видел, так как ждал их за дверью комнаты милиции. Как только они вбросили лохматого парня внутрь, за ними тут же зашел Даниэль и спросил по-русски:
- Генерал, за что Вы арестовали канадского гражданина?
- Вы кто такой? - ответил я как можно более низким басом. Режиссёру не хотелось, чтобы  Бобровский голос звучал из-за двери. А говорить больше было не кому.
- Я, Александр Гречко, - ответил мой друг.
- Это не Ваше дело, - ответил я за генерала, - я здесь отвечаю за безопасность. Убирайтесь отсюда.
Признаться, говорить низким голосом мне было нелегко. Не знаю, оставят этот момент в кино или нет, подозреваю, что могут вырезать. После окончания съёмочного дня Даниэль подарил мне книгу стихов, написанную его женой.
Я сначала прочитал два и очень удивился. Потом быстро пробежал остальные. Судите сами:

Возьми в свою пятерню, гриву моих волос.
Потяни на себя стоя сзади.
Скачи на мне всё быстрей и быстрей.
Войди поглубже и ороси меня семенем изнутри.

Не слабо. И так все восемьдесят шесть стихов четырнадцать строк в каждом. Все как один. Когда я увлекся чтением ко мне подошел канадец, играющий роль моего ассистента. Он взглянул в книгу через плечо и спросил:
- Ты знаешь, где живет эта ****ь?
- Это не ****ь, а жена Даниэля. Нашего Гречко. И живет она в Торонто.
- Пока Даниэль на съёмках я смотаюсь в Торонто, познакомлюсь с ней. Тут всего-то тысяча километров.


День между съёмками 

Вернулся домой и первым же делом проверил в словаре Ожегова, что означает слово «Аппретура». Товарищ Ожегов такого слова не знал. Но я упрям по натуре и я нашел его в словаре иностранных слов. «Аппретура» в переводе с французского языка означает  «Заключительный». Мне всё стало ясно. Фраза «Это аппретура ночь» является компьютерным переводом английской фразы «Файнал найт». «Поубывав бы», сказал один хохол другому, услышав как москали «пыво» называют «пивом».
Повесил, «взятый мною взаймы», плакат  с «Это аппретура ночь» на дверь комнаты сына.

Дни тринадцатый, четырнадцатый, пятнадцатый и шестнадцатый.

За четыре часа дороги от Галифакса до Фредериктона, четыреста сорок километров отличной трассы, о чём только не успеешь подумать и вспомнить.
В этот раз я вспоминал о том, как десять лет назад, в июне 1995-го года,  поехал с сыном в отпуск в Москву. Это была последняя возможность использовать бесплатные проездные документы в любую точку бывшего Советского Союза на себя и одного из членов семьи. Империя уже четыре года как развалилась и до Верховной Рады Украины наконец-то дошло, что пора бы льготы бездельникам и урезать. На очередном построении личного состава нашей летной части начальник штаба предупредил:
- Всё, халява заканчивается. Кто идет в ближайшее время в отпуск, берите проездные документы и летите хоть на Камчатку. Больше нас в Россию бесплатно пускать не будут.
 Я выбрал столицу. Жена поехать со мной не смогла. Конечно же пятилетний сын был слишком мал для ознакомления с культурными ценностями музеев столицы нашей великой Родины, но я не мог не использовать свой последний шанс на шару прокатиться по стране. «Хоть не съём, так понадкусываю» - думал я.
 В один из прохладных июньских дней на Красной площади мы встретили иностранца. Он стоял в рваной футболке и изрядно поношенных красовках с фотокамерой в руках и беспомощно оглядывался по сторонам.
Я предложил ему помощь. Жестами естественно. Ни я по-английски, ни он по-русски ни бельмеса не понимали.  Сначала я сфотографировал  его и сына перед мавзолеем, затем предложил посмотреть дедушку Ленина, или то, что от него осталось, затем провёл его по Кремлю, Третьяковке, Пушкинскому и к вечеру мы оказались в музее Вооруженных сил. Восторга военный музей у нашего канадского друга не вызвал. Он скучал во всех залах за исключением одного. Как только он увидел обломки американского самолёта-разведчика У-2, сбитого нашими ракетчиками в небе над Свердловском, как сразу же оживился и даже пощупал пальцами парашют, на котором полковник Пауэрс спустился в Зауралье на гостеприимную советскую землю.
- Я знаю эту историю, - с восторгом заявил он мне.
Было такое впечатление, что о других увиденных экспонатах он вообще ничего не знает. Ну ладно, его не интересовала наша гражданская война, это понятно, но там ведь и тема второй мировой войны очень хорошо раскрыта.  Ноль эмоций, ни перед документами из концентрационных лагерей, ни перед штандартами вермахта. «А ведь союзничек», - с чувством досады подумал я тогда.
После музея покормил я его в московской пиццерии. Как и музее, восторга не заметил. По законам гостеприимства заплатил я.
Расстались в метро. На следующий день он планировал посетить Ясную Поляну, чтобы «увидеть письменный стол, за которым Лев Толстой написал «Войну и мир». Мне на стол смотреть не хотелось, может быть потому, что я прочитал только «Войну», а «мир» не осилил. Мы попрощались, как я думал навсегда. А через два месяца я заполнил заявление на эмиграцию в канадском посольстве в Киеве и графе «Родственники или друзья в Канаде» назвал Жака Поитраса своим канадским знакомым. Переписывались мы месяцев пять. Я задавал наивные вопросы, он мне их нехотя освещал, затем он несколько раз сменил место жительства, и я его потерял. По приезду в Канаду я попытался его разыскать, но в соседней провинции, где он жил, проживало девять Жаков Поитрасов, я позвонил одному, второму, и на пятом сдался. «Но сейчас то я звезда кино» - рассуждал я в машине обгоняя огромный грузовик. «Приеду в отель и дам задание дежурному администратору, хорвату Дамиру, найти нужного мне Поитраса. Дамир парень цепкий. Из огня гражданской войны 1993-го года вырвался. Сын серба и хорватки, отлично владеет и английским, и французским. Он мне Жака в раз найдет».
Дамира на смене не оказалось и я взялся за телефонную книгу сам. В городе был один Жак Поитрас, и как раз тот, который мне нужен. Журналист национального радио Си Би Си.
Наутро я давал ему интервью. Он выдавил из меня историю нашей встречи в Москве, расспросил в деталях о том, как я искал его в Канаде.  Затем спросил сына, что он помнит о нашей встрече.
- Помню, как ты спрятал от милиции пластиковую фотокамеру в джинсы и сфотографировал Ленина в мавзолее, а это было запрещено, – выдал мой пятнадцатилетний сын.      
Вечером Жак, со словами: - Ты купил мне пиццу  в Москве, - заплатил за наше с ним пиво. Два часа проведенные в местном баре за кружкой пива особой дружбы не породили. Интервью вышло в эфир на следующее утро, а он за последующие три дня мне не разу не позвонил. 
Готовились снимать сцену задержания мистера Игелсона московской милицией. Пока каскадеры репетировали драку старого адвоката против десяти офицеров на льду появился премьер провинции Новый Брансвик, мистер Бернард Лорд. Сорокалетний политик надел на себя, подаренный продюсерами, хоккейный свитер и фотографировался с актерами, игравшими хоккеистов. Я снимал на свою видеокамеру восходящую политическую звезду. Неожиданно перед объективом появилось лицо Даниэля. Он театральным жестом показал на премьера и сказал:
- Мы видим тут премьера. Почему он приехал сюда? Потому, что ему нечего делать. Ему скучно сидеть в офисе, и он решил посмотреть на меня, – он показал на себя рукой. – На Юрия, он здесь «звездит», и на хоккей. Вообще-то это кино не о нас с Юрием. Это кино о шайбах и клюшках. О хоккеистах. Поэтому здесь много мужчин и всего лишь одна женщина. Мужской тестестирон непрерывно витает в воздухе.
С меня хватило его цыганско-еврейского юмора и после этой фразы я крикнул:
- Кат! - что в переводе с киношного и английского означало - «Снято».
Премьер ушел и кино опять стало главным. Я скрежетал зубами от бессилия наблюдая как в хороший фильм, вставляют идиотскую сцену.
В 1972 году в Москве произошло следующее.
Канадцы забили нашим гол. Арбитр гол засчитал и показал на центр льда.  Все поехали на вбрасывание шайбы к центральному кругу.  Наши с опущенными головами, канадцы, естественно радуясь. И тут, сидящий среди зрителей адвокат канадской сборной, увидел, что судья за воротами не зажег красную лампу. По правилам хоккея - если гол забит без нарушений правил, красный фонарь должен гореть. В принципе это ничего не решало. Причин, по которой не загорелась красная лампа за воротами нашей сборной, могло быть много. Судья мог сомневаться, или даже возражать против гола, игнорировать его. В конце-то концов, лампочка могла перегореть. Его мнение было бы важно лишь в том случае, если бы главный рефери сомневался. Но гол был забит по правилам и это ни у кого не вызвало сомнение. Так вот, адвокат Игелсон сначала бурно обрадовался голу, а потом вдруг заметил оплошность судьи за воротами и стал истошно кричать, показывая пальцем на фонарь. Более того, он вскочил с места и рванул по ступенькам вниз.  Естественно его задержал первый же попавшийся на его пути милиционер. Но так как канадец продолжал рваться на лед, а наши менты ни его самого, ни английского языка не знали, то они постарались его удержать. Втроем.
Увидев борьбу своего адвоката с тремя милиционерами, самый большой канадский хоккеист Питер Махоулич, рванул ему на выручку.  Подлетев к борту, он перемахнул через него и вырвал Игелсона из рук наших стражей порядка. К бортику подъехали ещё два или три игрока и они помогли адвокату пересечь лед. По пути к своей скамейке мистер Игелсон не забыл показать московской публик6е неприличный жест, и даже не один. Сначала он показал два средних пальца обеих рук поднятые кверху, а затем, сообразив, что русские не пользуются таким жестом и не понимают его, или просто подумал, что у русских эта часть тела больше, чем у канадцев, он вскинул вверх правую руку, а левую положил на сгибе локтя.
«Вот вам всем». Народ в недоумении смотрел на него. Косыгин в правительственной ложе наклонился к Леониду Ильичу и что-то сказал.
Бобров пожал плечами и пробурчал: - Ты дурак или так?
Фразу Всеволода Михайловича я выдумал. Просто когда я просматривал документальные кадры этого эпизода у меня эта фраза родилась сама собой.
Не было ни какого повода для скандала. Тем более через тридцать три года, переосмыслив происшедшее, не стоило об этом было даже вспоминать.
Ну бывает. Сглупил адвокатишка. Далек он был от понимания хоккея, хотя и крутился все время вокруг него. Кстати, вскоре после этих игр мистер Игелсон надолго сел в тюрьму. «Нагрел игроков на бабки» и попался.
Снять режиссер решил всё гораздо «круче» чем было.
Пригнали двенадцать канадцев в форме офицеров Советской армии во главе с  генералом.  Восемь из них без оружия и плюс четыре с автоматами Калашникова. Сначала адвоката попытался задержать генерал, потом к нему на помощь бросились невооруженные офицеры, не справившись с мелким адвокатишкой наши доблестные военные кликнули автоматчиков. Тут уж не выдержали нервы у Питера Махоулича. Он как сказочный богатырь разбросал двенадцать русских и вызволил Игелсона из плена. Вот такая вот галиматья. Если не сказать хуже.
Для тех кто не увидит этого на телеэкране я припас любительскую видеопленку.
Так как побоище было связано с риском для здоровья, сцену эту режиссировал постановщик трюков. Мужик, надо сказать, он классный. Ставил драки для трёх фильмов Джеки Чана. Выдвигался на «Оскара» в номинации постановка трюков. Проиграл «Гладиатору». Драку он поставил, может быть и не плохо.
Только мне обидно, драки то не было.
Почему нашим продюсерам отказало чувство реальности я не знаю. Может это возмездие нам за те годы, которые они жили в страхе перед Советами. Некогда могучий враг давно умер, а так и хочется его лягнуть. 
Потом снимали эпизод, в котором разбили в кровь лицо Александру Рогулину. Эспозито получил пять минут штрафа за это. Со скамейки профессионалов на лед полетели стулья, клюшки, полотенца. Досталось и моему сыну. Он охранял скамейку канадских игроков. Стоявший рядом с ним хоккеист сорвал с Владимира милицейскую фуражку и зашвырнул ею в судью. Три раза переснимали возмущение профессионалов.
В обеденном перерыве подошел Берри Данн и пригласил на партию гольфа. За гольфом в Канаде решается бизнес. Это как в России в сауну сходить.
После обеда я зашел к Марку Оуну в гримёрную. Он играет тренера канадцев Фергюссона. Марк рассказал мне любопытную историю. Оказывается в Канаде нельзя снимать кино о исторических персонажах без их разрешения, если они ещё живы. А так как в нашем шоу задействована целая команда игроков, и почти все они здравствуют, то продюсерам понадобилось получить персональное разрешение от каждого из них. Причем «Великая команда» осталась командой. Игроки договорились между собой, что если хоть один из них не дает своего разрешения на съёмки, то «кина не будет». Честно говоря условие выдвинутое продюсером было тоже довольно таки жестким. Участники «Серии игр1972-го года» должны были дать свое согласие на съёмку фильма о них не читая сценария. То есть они должны были полностью положиться на добросовестность авторов фильма. Переговоры шли долго и трудно. Я не знаю почему, но был установлен определённый срок до которого подписи должны быть собраны. За час до истечения этого срока не хватало только одной подписи. Вратарь Кен Драйден не соглашался подписать разрешение до тех пор пока продюсеры не убедят его  в том, что кино получиться высокого качества. Не слабо.
Пришлось всей съёмочной группе прислать ему сведения о их профессиональных достижениях.
Убедили. Теперь отдуваемся.
Отдал свою повесть о погибшем летчике Марку Оуану и единственной нашей актрисе Соне ЛаПланте. От Марка ничего хорошего не жду. Он как и Даниель пишет сам. Как я уже убедился, пишущая публика чужие работы хвалит редко. Особенно начинающие писатели. Соня это другое дело.
Ради дня рождения режиссера решили изменить расписание съёмок. В подарок нашему гению снимали весь день победный гол Пола Хендерсона в ворота сборной СССР за тридцать четыре секунды до конца последней игры.  И так сняли, и по другому, и опять вернулись к первоначальному ракурсу. И радовались, радовались, радовались. Короче, главная битва в истории Канады была выиграна. Я думаю, что про Берлин у нас вспоминают реже, чем здесь вспоминают тот гол.
И наслаждением брали интервью у Юрия Ляпкина, потерявшего шайбу перед воротами своей сборной. Мне было жаль Алберта Бондаренко игравшего эту крохотную роль. Ни о хоккее, ни о Ляпкине он не имел представления. Четыре года назад Алберт бежал с Российского корабля в Галифаксе и волею случая оказался в нашем фильме. Всего одна фраза, но по замыслу режиссера ключевая:
- Я навсегда останусь в памяти людей как игрок отдавший шайбу перед собственными воротами Полу Хендерсону.
В какой памяти. Никто не помнит кто и как потерял эту шайбу. Ляпкина помнят, это точно. Я сам его помню. А вот то, что он был в чем то виноват - не помню. Но драма есть драма. И переживания русского хорошо смотрятся на фоне ликования канадцев.
Кроме победного гола шефу преподнесли кучу подарков. Среди них была огромная открытка с карикатурой на именинника. Небритый Ти Дабл Ю стоял в форме капитана сборной СССР и говорил:
«Я думаю, что мне следует переписать конец моего фильма и забить победный гол за русских».

Дни семнадцатый, восемнадцатый и девятнадцатый.

Соня вернула книгу с обалденным отзывом. Перевожу с английского.
«Ничего себе. Вот это история. Автобиографичная? Надеюсь нет. Хорошо загружена. Реально прописаны персонажи. Ты проник в их сознание, головы... (дальше что-то по французик). Твой Попов очень активен и более того... Спасибо за твое доверие и возможность прочитать это.
Желаю всего наилучшего. Соня».
Соня далеко не рыбачка из Одессы. Училась актерскому мастерству в Париже. Сыграла более чем в сорока фильмах. Конечно я ей верю. Особенно, когда она без моей просьбы написала такой отзыв.  А вообще-то я откопировал эту книгу не для нее. Берри Данн. Вот моя главная цель. Глыба, а не человек. Пять лет идет по двум каналам канадского телевидения его ежедневный сериал. Когда он только время находит писать сценарии?
Вручил ему свою повесть в надежде, а вдруг мэтр снизойдёт и прочтет пару строк из «Воспоминаний мертвого пилота».
Снимали хоккей. Уже сидит в печенке. Особенно бесконечное празднование победы.
Наконец-то от восьмой игры перешли к седьмой. В этот день ключевым моментом съёмок была коллективная драка. Гарри Бергман и Борис Михайлов сражались у бортика. На помощь к канадцу прикатилось несколько профессионалов и два судьи. Вязали Михайлова по рукам, но забыли про ноги. И Борис отпинал их знатно.  Зря он потом извинялся за свое «неспортивное» поведение. Я видел его интервью по этому поводу. Ни Бобби Кларк, сломавший Харламову лодыжку, ни тренер Джон Фергюссон, отдавший приказ на этот варварский поступок, ничуть не сожалеют о своих поступках. Как будто, так и надо. Вывести русского лидера любой ценой. Победителей не судят. Так, что Михайлов зря сожалеет о случившемся. Жаль, что мало дал.
На следующий день, с утра меня поймал Берри Данн. Наш автор сценария с заговорщицким видом спросил меня:
- Ты сам написал ту повесть, которую дал мне вчера?
«Нет, блин. Пушкин её написал за меня».
- Берри, что за вопрос? У меня есть адвокат, советник английской королевы, владелец юридической компании «Кокс Хансон О’Релли Мейсон», Томас Донован, он прочитал повесть, как только я её перевёл, и может подтвердить мое авторство.
- Юрий, ты знаком с Томом? Вот это да.  Я дружу с ним более двадцати лет.
- Ну, я похвастаться двадцатью годами не могу, но Том мой первый канадский друг и я знаю его уже шесть лет, - ответил я.
- Нам непременно надо обсудить это за гольфом. А пока я могу тебе сказать, что прочел только две страницы и не могу дождаться, когда мы закончим съёмочный день чтобы продолжить читать.
Я отыграл сцену пресс конференции.
Вышел к журналистам в тот момент, когда главный тренер канадцев ушел. Посмотрел я ему в след и сказал:
- Жаль, что мистер Синден ушел. У нас, в Советском Союзе, тренера противоборствующих команд, в присутствии журналистов, вместе обсуждают игру. Но я понимаю его. Сегодня, когда Советская сборная развеяла миф о непобедимости канадских профессионалов, ему ничего не оставалось делать как покинуть пресс-конференцию.
Далее сценарий сцены написал я. Режиссёр утвердил мой вариант сцены.
Первый журналист спросил меня:
- Что Вы сказали своим игрокам в начале первого периода, когда проигрывали два –ноль?
- Я сказал им, что если они позорно проиграют эту игру, то остаток жизни проведут в Сибири.
- Вы, что же угрожали им арестом? – поинтересовался второй журналист.
- Нет, что Вы. Я имел ввиду, что они будут играть в хоккей за сибирские клубы. Омский «Авангард», или Новосибирское «Динамо».
В первом же дубле, отвечая на вопросы журналистов, я машинально опустил руку в карман брюк и пальцами дотронулся до связки ключей. Каково же было моё удивление, когда звукооператор подошел ко мне и сказал:
- Юрий, не играй ключами в кармане когда говоришь свою речь.
- Это не ключи звенели у него в кармане, - вставил реплику Марк Оуэн. – Это его стальные яйца.
Ну, конечно же. Что же это будет за Северо-Американский фильм, если никто не вспомнит о яйцах? 
Закончили сцену с четвёртого дубля. Ведущий актер, играющий моего оппонента тренера сборной Канады, подошел и сказал:
- В один прекрасный день ты сам будешь снимать фильмы. Ты уже сейчас готов режиссировать не хуже, чем он, - он кивнул головой в сторону Ти Дабл Ю
- Протокол не позволяет мне вмешиваться в действия режиссёра. А то бы я тут такое наснимал. Все попадали бы, - ответил я.
Пока преставали декорации к следующей сцене ко мне опять подошел Берри Данн:
- А скажи, вступление к повести: «Действующие лица, а также все не перечисленные выше адмиралы и офицеры, их жёны и любовницы, сослуживцы и собутыльники не имеют реальных прототипов, и придуманы мной лишь для чернения светлого прошлого. А если вам вдруг покажется, что что-то похожее было или могло быть, не верьте себе.
     Не было этого» ты сам написал?
- А кто же?
- Это же гениально, - шепотом закричал он. - У нас с тобой будет долгий разговор.
Это я уже понял.
Съёмки закончили в шесть. Позвонил в Галифакс сыну и узнал новость. Футбольная игра через два часа. Между нами четыреста пятьдесят километров.
Разделил расстояние на три и получил среднюю скорость - сто пятьдесят километров в час. Ко второму тайму должен успеть.

День между съёмками.

Шестого мая во Фредериктоне состоялась большая пьянка посвященная окончанию съёмок. Фактически съёмки заканчивались через два дня в Сант Джоне, сто десять километров южнее Фредериктона, но в связи с тем, что не все актёры и члены съёмочной бригады туда ехали, пьянку решили организовать на два рабочих дня раньше. Съёмочная группа собираться начала в восемь вечера, а собралась к одиннадцати. Пили, ели, танцевали до двух. На этом празднике жизни я чувствовал себя чужим. Меня не оставляли без внимания, поздравляли с хорошей работой, пили за мое здоровье, продюсеры хвалили, но всё было не то. Чужой, и если не враг, то просто инопланетянин. Под занавес гулянки порадовали нас всех  фильмом о нашем фильме. Что-то в роде Джеки Чановских неудавшихся дублей. То хоккеист упал и на него верхом сел судья, то актер роль забыл, то осветитель в кадр попал, смешно получилось. Не забыли вставить и меня.

День двадцатый, последний.

Приехали в Сант Джон снимать игру, сыгранную в Ванкувере. Приехали только по тому, что местная публика обещала заполнить десятитысячный дворец спорта и бесплатно просидеть все съёмки. Я не понял, какая публика и кому обещала. И как она вообще что-то могла обещать. Что все десять тысяч позвонили продюсерам и поклялись прийти на съёмки ? Почему я такой желчный? Сейчас станет ясно.  На съёмки пришло всего лишь пятьсот человек. Стоило ли из-за «не массовой» массовки менять съёмочную площадку? Что касается меня, то я бы лучше сидел во Фредориктоне.
На трибунах я заметил двух болельщиков в футболках сборной СССР. В руках они держали советские флаги, а на головах у них были меховые шапки. «Опять стереотипы срабатывают» - с сожалением подумал я. Ну почему, восьмого сентября в самом теплом городе Канады, Ванкувере, русские должны быть в меховых шапках? На улице плюс двадцать шесть. Там и зимой ниже плюс десяти температура не опускается. Ближайшую шапку можно найти разве что на Юконе.
Но я оказался не прав. Режиссёр к наряду этих ребят ни какого отношения не имел. Мужики оказались фанаты Советско-Российского хоккея. Из местных. Футболки с надписью «СССР» купили у российских моряков, по двадцать пять баксов за штуку, а флаги выменяли на пиво.   
Для развлечения публики был выделен Крис Зарка. Он играл роль самого большого хоккеиста канадцев Питера Мохоулича. В Ванкувере Питер Мохоулич участие в игре не принимал, поэтому болтающегося без дела Криса снарядили быть шоуменом. С работой он справлялся здорово. Задавал зрителям вопросы о серии игр.
- Кто был самым молодым игроком в канадской команде?
- Кларк, - закричала публика.
- Сколько зубов было выбито у Боба Кларка?
- Два, нет три, - гадали мальчишки.
- Кому Кларк сломал лодыжку?
Не все знали, но после нескольких попыток все-таки вспомнили:
- Харламову.
И так далее. За правильные ответы он разбрасывал публике шайбы с символом нашей серии. Толпа за моей спиной ликовала. Мне это надоело, и я решил развлечь публику по-своему.
«Разве это шоу?» - подумал я.
- Даю двадцать баксов тому, кто назовёт имя советского тренера Боброва.
Я демонстративно достал партмонэ, вынул оттуда двадцатку и поднял её на головой. Я с таким же успехом мог предложить им и сотню.
- Андрей, Сергей, Николай, Петр. Юрий, - неслось со всех сторон..
- Это я Юрий, - ответил я громко, - а Боброва звали по другому.
Перечисление имён заняло ещё минут пять, после того как кто-то крикнул Иосиф я заметил, что народ потянулся за мобильниками.
 «Так понятно. Домой звонят, хотят в Интернете поискать. Шансов на успех у них  тоже не много, но всё же двадцатка может уплыть»
- Даю обратный отсчёт. Десять, девять.....
Когда я дошел до нуля и спрятал деньги народ стал требовать что бы я сказал, как же всё-таки звали Боброва. Понимая, что ни хрена канаки не поймут, и будут думать, что я их надурил, я взял у одного пацана плакат, с оскорбительной надписью против  канадской команды и на обратной стороне, фломастером, крупно написал: «ВСЕВОЛОД».
- Ты мог бы и тысячу долларов на это поставить, всё равно бы ни кто не угадал, закричал мне с верхнего яруса болельщик.
- Я знаю, - ответил я ему сухо.
Не объяснять же мне ему, что имя тренера не знает даже съёмочная группа. Я уже видел как будут выглядеть титры перед фильмом.
Сначала показывают лица тренеров, сбоку надпись Канада, снизу черным фамилия и имя актера, а ещё ниже фамилия и имя персонажа, затем пять главных хоккеистов, затем надпись Канада исчезает и появляется СССР. Одновременно появляется  Даниэлевское личико, а затем я, бушующий на скамейке и в раздевалке судей. Мои имя и фамилия  написаны без ошибок. А снизу надпись «ТРЕНЕР БОБРОВ». Никак им Всеволод наш не дался.   
Под конец рабочего дня весь киношный народ собирал друг у друга автографы. Я подошел только к тем, кто действительно сделал это кино.
Рик написал:
«Я очень рад, что ты позвонил мне перед съёмками. Твоя работа сделала наш фильм великим! Поздравляю. Продюсер. Рик ЛаГуньен».

«Поцелуй меня в жопу» - написал Марк Оуан, сыгравший тренера Джона Фергюссона. Это было в его стиле. Именно «Ферги» дал команду Бобби Кларку сломать Харламову ногу. Весь фильм мы либо зло смотрели друг на друга, либо ругались в коридорах.

«Моему новому и дорогому другу. Смотрю вперед с надеждой работать с тобой. Ты бриллиантовый. Берри Данн», - я тоже хотел бы работать с автором сценария и исполнительным продюсером нашего фильма.

«Юрий. Ты сукин сын. Ты фантастичен. Твой друг. Юда Кац» - Юда сыграл адвоката Игелсона. Фактически главная роль. За последним обедом выяснилось, что Юда сын белорусского еврея Кацмана бежавшего из СССР в 1935 году. Мне стало ясно почему мы работали с воскресенья по четверг и отдыхали в пятницу и субботу. Юда Кац глубоко верующий иудей и мы все выстроились под его иудейское расписание. Он очень быстро расплатился за мое дружеское отношение к нему. Его родной брат, Джероми Кац, был ответственным за рекламу нашего фильма в прессе. После обеда с Юдой я дал три интервью газетным журналистам и два телевизионщикам. В одиннадцать тридцать ночи меня разыскал журналист самого дорогого издания Канады.
- Я представляю журнал «Торо», - сказал он.

«Я просто одевал тебя. А ты вдохнул настоящую жизнь в тренера Боброва» - написал директор по костюмам.

«Сука Эспозито. Россия. Валерий Харламов» -  написал Джоел Кузин. Только одно слово и смог он произнести на русском языке. И в благодарность  мне, за время потраченное на его обучение, он написал «Сука» по-русски.

Автографы также оставили главный оператор, постановщик трюков и звукорежиссёр.

Последним расписался режиссёр фильма - Ти Дабл Ю Пикок.

Авиационные рассказы:

ВМФ рассказы:

Юмор на канале:

Другие рассказы автора на канале: