(книга «Больше, чем тире»)
В качестве пролога.
Прежде всего надо начать с того, что Денис Синин выжил. Выжил после той страшной катастрофы. Выжил вопреки всем печальным и неутешительным прогнозам. Тогда Денис получил тяжелейшие травмы. И мало кто в ту пору мог поручиться за его будущее. А Денис не только смог выкарабкаться с того света, но спустя всего год опять вернуться в родную роту и продолжить учёбу наравне со всеми. Правда, он ещё некоторое время проходил курсы реабилитации, терапии и дополнительного медицинского наблюдения, чтобы полностью восстановиться и окончательно вернуться в строй. Немного забегая вперёд скажу, что он не только смог восстановиться, нагнать пропущенный материал, не только продолжить обучение вместе со всеми и получить лейтенантские погоны, но и отслужить Родине на Северном флоте более тридцати лет, и уйти на заслуженную пенсию в чине капитана 2 ранга. А сейчас представляю Вашему вниманию несколько рассказов-воспоминаний от моего друга, земляка, однокашника и сослуживца - Дениса Синина.
А вот всё потому же!..
Вот и на этот раз по настоянию военных хирургов мне уж в который раз в приказном порядке предложили лечь на ещё одно дополнительное обследование для углублённого терапевтического наблюдения. Не исключено, что после моего удачного спасения, некоторым хирургам-кудесникам пришла в голову интересная мечта-идея написать какой-нибудь научный трактат или диссертацию по мотивам моих злоключений и чудесного исцеления. На этот раз я вроде бы даже поверил, что подобное обследование относится к числу самых наипоследнейших, ибо помещён я был уже не в гарнизонный госпиталь, а в наш лазарет при училищной санчасти, который находился как раз на первом этаже «пятаковской общаги».
В палате лазарета со мной оказалось ещё двое: тяжело здоровый первокурсник второго факультета с какой-то неприятной болячкой, мешавшей ему ходить строевым шагом, и третьекурсник с нашего факультета, если мне память не изменяет, звали его Дима Телятников. В принципе атмосфера в палате была нормальная – постоянный отдых и предупредительная забота медсестры с нежным ароматом уставных дезинфекторов, как раз располагали к скорейшему выздоровлению. Правда, первокурсник почему-то держал себя с нами немного не то чтобы напряженно, а излишне настороженно, словно ожидая подвоха извне. Особенно настороженно он держал себя по отношению к Телятникову. И однажды, в ходе моей беседы с первокурсником, что называется тет-а-тет, выяснилась истинная причина этой настороженности. На Диму он смотрел волчонком и исподлобья, потому что тот был… всего-навсего третьекурсником. А кто такой третьекурсник в глазах первокурсника? Правильно – не только курсант, старший на два года, но и потенциальный командир отделения. А кто такой командир отделения в глазах первокурсника, пускай и только лишь потенциальный? Правильно – сатрап и инквизитор невинных и свободолюбивых бунтарских душ первокурсников. Тогда в процессе выяснения отношений у нас как-то неожиданно возникла короткая дискуссия, с чего это надо уважать старшекурсников, ведь они такие же, как и все остальные?
- Все да не все, - резюмировал я, - их уважать надо, хотя бы за то, что в своё время их гоняли на первом курсе похлеще чем вас и даже нас – без всяких там демократических послаблений в условиях гласности и перестройки. Тогда было всё гораздо суровее. И за то, что они не сломались и не сбежали из системы. Так что, малой, у тебя ещё всё впереди, и доказывать кто ты и что ты надо не старшим товарищам, а самому себе.
«Малой» хотел было что-то возразить или сказать в своё оправдание, но вернувшийся в палату третьекурсник заставил его смолчать. И, вопреки моим ожиданиям, с той поры первокурсник вообще прекратил всякое общение со старшим соседом по палате, к немалому недоумению Димы Телятникова. Правда и со мной он тоже перешёл в режим «контроля эмиссии» - надувшись, как мышь на крупу, отныне он ограничил общение и со мной, не найдя в моих глазах сочувствующего и сопереживающего союзника. И буквально через пару дней он и вовсе покинул лазарет по собственному почину, убедив медперсонал, что теперь ни дня не может прожить без строевых прогулок по вечерам.
Может быть, я и не прав был тогда, но именно сейчас мне пришли на память слова из популярной «Курсантской» песни Саши Викторова: «И кто во что горазд, и кто же был сильней…»
Пух и перья без хвоста!
Это у Самуила Яковлевича Маршака в знаменитом произведении «Кошкин дом» всё было решительно и радикально поставлено:
- «Рви у кошки и кота Пух и перья из хвоста!»
У нас же на первом курсе в первые месяцы было немного гуманнее и даже местами, не побоюсь этого слова, понежнее. Уже с первых дней учёбы в системе каждый курсант сталкивался с ежедневной утренней мужской обязанностью - с бритьём лица. Ведь ни для кого не секрет, что в училище большинство поступавших были «вьюношами» прямо со школьной скамьи с первым подростковым пушком на лице, которое и растительностью-то называть было как-то неудобно.
Ведь, чтобы «заиметь» на своём лице гордую мужскую растительность, для этого надо было ох как много, долго и тщательно трудиться – непременно ежедневным бритьём. А как же эту поросль ежедневно сбривать, если она вылезает неохотно и не спеша, словно первые побеги в ледяную погоду по ранней весне – лишь по миллиметру в неделю? Только утренними вытираниями лица жёстким вафельным полотенцем – иного пути нет.
Конечно же, в девятом и десятом классе, мы, чувствуя себя уже совсем такими взрослыми, и чтобы потешить своё прыщаво-угреватое самолюбие, часто подходили к зеркалу и пристально разглядывали на своём лице едва заметную первую нежную растительность возле уголков губ – этакий пушок, напоминающий усишки. Он нежный, тонкий и заметный лишь в лучах солнца или при яркой лампе, когда свет, преломляясь, слегка золотит первые подростковые побеги, которые даже не походили на знаменитый болотный цветок «пушицу».
Но подросток-выпускник её холит и лелеет каждым утром. С нескрываемой гордостью и пиететом к самому себе он присматривается к постепенно увеличивающейся длине этого пуха, уже с чёрным типпингом на концах, как у персидской шиншиллы. И ему невероятно кощунственна даже сама мысль коснуться этого достояния бритвой – и не важно какой: опасной, безопасной или даже электрической. Это сама святыня, на которую никто не имеет права покуситься!
Не волнуйтесь. Это только подростку-вьюноше так кажется. На самом же деле, за него всё уже давно решено и предсказано – подростковому позорному пуху – не быть.
Про первое бритьё нам немного позднее охотно рассказывал один из наших одноклассников Воха, который отслужив два года на флоте, поступил вместе с нами в училище. Он без всякого притворства и ненужной дипломатии, всегда презрительно называл нашу прыщаво-пуховую «мужественность» трамплином для всяких вошек. Встретив с нашей стороны агрессивную досаду, он поведал свою печальную историю, как в выпускном классе его отец устроил над ним экзекуцию. У Вохи уже пух струился и колыхался не только по уголкам рта, но и под носом, по щекам и подбородку, не на шутку волнуя его одноклассниц и девочек двумя классами помладше. С этим шелковистым пухом было особенно приятно перемещаться по улице в ветреную погоду, когда сам ветер нежно и игриво путался в этих нежных волосяных образованиях. Но всё оборвалось разом, когда отцу надоело ежедневно смотреть на сына, постепенно превращавшегося в банальный одуванчик. Его раздражению не было предела, и он настоятельно приказал сыну срезать к чёртовой бабушке всю эту позорную непотребность. Не смотря на все протесты, отец сам взял в руки опасную бритву и угрожая сыну, что при любом неловком движении его наследник может запросто лишиться не только своих перьев, но даже и носа с ушами, легкими и отточенными движениями буквально несколькими мазками избавил Воху от ложной гордости. Как он сам потом признавался, в первый день ему было даже стыдно выходить из дома и показываться на глаза прохожим. В те минуты он ощущал себя голым и беззащитным. Но однажды он набрался храбрости и всё-таки покинул стены дома на свой страх и риск. Прохожие на него не обращали никакого внимания и не тыкали в него пальцем, позоря на всю улицу: «Смотрите-ка, бритый идёт!». Да и девочки вели себя, словно и не заметили отсутствия его золотого пуха. Прошло время. Растительность быстро дала новые всходы и даже начала чесаться. Пришлось и её сбривать. Затем всё чаще и чаще, а она с каждым разом становилась всё гуще и жёстче, и дошла теперь до такой степени, что нашему Вохе отныне приходилось бриться ежедневно по утрам, а порой даже и перед сном. Зато теперь Воха своими пышными и по-гусарски слегка загнутыми кверху усами очень походил на харизматичного боцмана, сошедшего со страниц детских книжек про пиратов и морские приключения.
Мы же, шестнадцати- и семнадцатилетние юнцы. слушали эти жестокие рассказы с благоговейным страхом и нехорошим предчувствием, что и для нас непременно наступит тот роковой час, когда нам придётся навсегда распрощаться с нашей подростковой растительностью, которой мы в тайне так гордились. Мы осторожно заходили в умывальное помещение, останавливались перед зеркалом, и с особой нежностью и трепетом разглаживали свой робкий пушок, который мы неоправданно горделиво называли усами, словно навсегда прощаясь с ними. И этот роковой час настал. Как-то одним утром во время осмотра внешнего вида прошла жесткая команда - всем немедленно «сбрить нахрен эту болотную растительность над губами» всеми имеемыми в роте подручными инструментами. В случае невыполнения командиры пообещали побрить ослушников и непокорных вафельным полотенцем по такой же методике, какую обычно применяют обыкновенные бутблекеры, натирая бархоткой начищенную гуталином обувь.
Перед лицом неминуемой бесчеловечной экзекуции практически все юные курсанты со слезами на глазах выполнили это приказание. А плакать действительно было отчего. Нет! Не от обиды или досады. Тут невольно слёзы катились градом из очей. Срезать пух безопасной, а уж тем более опасной бритвой было делом рискованным не имея на то опыта, так что оставалось относительно безопасное и прогрессивное бритьё – при помощи электромеханической бритвы. И вот именное первое в жизни бритье машинкой напоминало инквизиторскую пытку.
Механическая бритва и её ножи с пазами были рассчитаны на нормальную мужскую жёсткую щетину, а не на невинно-девственную поросль, и поэтому нежный пух, проникнув сквозь щели не срезался быстро вращающимися ножами, а тупо и решительно наматывался на них, словно леска на катушку спиннинга в руках незадачливого рыболова. И на большой скорости вращения волоски тут же беззастенчиво и грубо вырывались не просто с корнем, а с мясом, причём свежим и сочным. Этакая электромеханическая эпиляция. После такой косметической процедуры область вокруг рта мало чем отличалась от пятой точки африканской макаки: она была ярко-красной, постоянно саднила, порой слегка кровоточила и жутко чесалась. Тем самым в совсем ещё юных курсантах воспитывались сила воли, стойкость к тяготам и лишениям воинской службы, а также упорство и терпение. Собрав в кулак свою волю, каждый из новообращённых в «мужчинство» юных курсантов терпеливо ждал, когда вновь пробьются на лице первые ростки растительности, которые становились немного пожёстче. Эта поросль была хоть и не такой нежной и мягкой, но всё ещё напоминала пучки болотной травы и носила не ковровый, а презренно-очаговый характер произрастания. На юных розовых щёчках и подбородке она напоминала с собой опушку леса, где совсем недавно похозяйничали безответственные лесорубы, оставившие после себя пеньки.
Лишь немногим курсантам подобную процедуру удавалось оттянуть на более поздний срок в силу генетической особенности - их первые робкие всходы совсем не спешили расти, а поэтому не могли привлекать к себе внимания со стороны младших командиров. В числе тех самых «немногих» оказались и мы, мурманчане - Денис Синин и Ваш покорный слуга. Наверное, бодрящий арктический климат, в котором прошло наше детство, не способствовало ускоренному росту любой растительности – что на суровых скалах Заполярья, что на юных розовых щеках его жителей.
Это и сыграло с нами в конечном итоге злую и обидную шутку. Меня просто «завернул» дежурный по системе прямо перед воротами КПП, заметив в строю напряжённых первокурсников меня – с монголо-татарскими тоненькими хвостиками по уголкам рта. Мне просто отменили воскресное увольнение в город. А вот Денис в то сопливое моросящее декабрьское воскресенье смог не только беспрепятственно выйти в город, но даже прогуляться по нему метров триста, как раз до здания штаба морской авиации ДКБФ, где увольняемых в город коварно поджидал военный патруль из так называемых «бакланов» во главе с молоденьким лейтенантом с голубыми просветами на погонах – офицера морской авиации флота.
В то время бакланами на флоте уничижительно называли срочников морской авиации, и тому было несколько причин. Во-первых, бакланы носили морскую форму с голубыми просветами. А бакланы - морские птицы. Всё логично. Во-вторых, первое звание было по-настоящему флотским «матрос» морской авиации, и даже очередное звание у них горделиво именовалось "старший матрос", но в дальнейшем, с получением очередных воинских званий, летающие моряки вдруг утрачивали свой военно-морской шарм, и в дальнейшем именовались уже сухопутными названиями: вместо старшины второй статьи - младший сержант, ну, и так далее – сержант, старший сержант и старшина. И в-третьих, всё бы это было ничего, но самым несправедливым, по мнению остальных матросов военно-морского флота СССР, было то, что эти небесные «моряки», носившие морскую форму, вместо положенных трёх лет служили на срочке всего лишь два года.
И поэтому настоящие «трёхгодичники» относились к бакланам, если не с пренебрежением, то точно с какой-то оскорбительный снисходительностью – зовутся морскими, а служат не по-морскому. Вероятно, ощущая в себе комплекс некой неполноценности, бакланы постоянно пытались мстить вроде бы как и своим же – флотским, но и всё же не своим. Находясь в военном патруле по городу, они вели себя особенно жестко по отношению к представителям военно-морского флота. Поймав в свои перепончатые лапы очередную жертву, уволенную в город, они изо всех сил её, как мы говорили, «пописывали и расписывали», то есть находили кучу замечаний, как у пожарной лопаты. Всем же известная грубая истина, что доколебаться можно и до столба, и до трамвая на крутом повороте. Вот бакланы тоже придирались и к морским курсантам, и к простым военнослужащим срочной службы в форме ВМФ СССР. Не дай Бог было попасть этим парням под горячую руку со своими объяснениями и пререканиями - можно было запросто отхватить сутки ареста на местной гарнизонной гауптвахте. Ну, а уж если бакланы заступали в караул на губу, то арестованным матросам и старшинам не было спасу в течение всех 24 часов. И вот как раз на таких голубей и нарвался наш курсант первого курса, совсем ещё юный Денис.
Предвкушая лёгкую расправу над обнаруженной добычей, бакланы вдруг столкнулись с обескураживающей неожиданностью, которая повергла их в неприятное уныние. Всем своим видом и поведением курсант был максимально учтив и абсолютно безупречен. Несмотря на то, что это был неопытный первокурсник, запросто развезти его на мякине не удалось. Воинское приветствие было отдано патрулю своевременно и чётко: заранее и даже с переходом на строевой шаг. Но патруль уже принял для себя решение - непременно «пописать» курсанта, и поэтому он вел себя как известный персонаж из басни Ивана Андреевича Крылова «Волк и ягнёнок»: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать».
Курсанта тут же придирчиво осмотрели на предмет его внешнего вида. И здесь подвоха не было, да и не могло быть. Все увольняемые первокурсники в системе перед выходом в город проверялись особенно тщательно на всех уровнях командирского сословия: начиная от командира отделения и заканчивая дежурным по училищу перед самыми воротами КПП. Так что, как бакланы не старались и не ерепенились, но им так и не удалось придраться к форме одежды, которая безупречно сидела на курсанте. Даже складной метр, которым в совершенстве владел начальник патруля, и которым он проверил высоту нижнего края шинели от земли, не позволила патрулю воспользоваться последней надеждой - наказать курсанта и лишить его увольнения за нарушение длины шинели, которую отдельные военморы любили немного укорачивать для форсу и шика.
Неужели так и придётся не солоно хлебавши отпустить безнаказанным курсанта, которого можно было уличить лишь в щепетильности и в безупречности его внешнего вида. Но делать было нечего, придраться и в самом деле было невозможно. И тут природа, словно расслабившись и обрадовавшись счастливому избавлению курсанта от «бакланского» патруля, всего на несколько мгновений развела тучи, и с неба на грешную землю упали робкие солнечные лучи. Они лизнули военный патруль и лицо Дениса. И тут начальник патруля с замиранием сердца и внутренним содрогающимся торжеством увидел, как солнечный свет преломился в незаметном пушку над губой дерзкого первокурсника. И тут же с воодушевлением в записную книжку были занесены все метрики и антропологические данные курсанта первого курса КВВМУ с обязательным указанием причины задержания - неопрятный внешний вид, выраженный в вопиющей небритости несвежего лица. После чего курсант был отпущен восвояси с непоправимо испорченным настроением. Конечно же, после возвращения из увольнения в расположение роты Денис, как это и положено, тут же доложил своему младшему командиру об имевшем месте замечании от патруля бакланов.
Командир отделения ещё долго и пристально вглядывался в свежее и пока что не тронутое жёсткой бритвой лицо подчинённого. Но, к своему удивлению ничего там не обнаружил. Замирая от ужаса, что у него прямо на глазах портится зрение, комод пригласил заместителя командира взвода на тщательный консилиум. Внимательный осмотр подтвердил отсутствие какой-либо растительности на лице подчинённого курсанта. Денис даже подтвердил, что его лицу ещё ни разу не доводилось ощущать волнительный холод бритвы. Немного посовещавшись, командиры приказали курсанту Синину готовится ко сну – пускай завтра решение поэтому казусу будет принимать лично командир роты. Командир помнил, что курсанту Синину только две недели тому назад исполнилось только 17 лет, и он вообще не мог бриться даже по определению, поэтому встретил новость о подобном замечании от бакланского патруля без особого энтузиазма и даже с нескрываемым равнодушием. Вроде бы и наказывать было не за что, но из гарнизонной комендатуры в училище всё-таки пришло радостное сообщение о выявлении дико заросшего, словно Карл Маркс, курсанта первого курса третьего факультета. И на эту новость надо было обязательно рефлекторно реагировать с принятием решения.
И решение было принято. После совещания у начальника факультета командир роты в очередной раз лично осмотрел Дениса и, немного подумав, вынес свой вердикт:
- За такие замечания от комендатуры курсанты, как правило, считают счастьем отделаться всего пятью нарядами. Учитывая объективную реальность – ты же ведь ещё не бреешься - так сказать, против природы не попрёшь, постой-ка ты под ёлочкой один наряд. За то, что попался патрулю. Так будет справедливо.
Вообще-то справедливость на флоте – вещь относительная, и Денис, здраво рассудил, что один наряд в новогоднюю ночь - это гораздо лучше, чем обойма из пяти затяжных нарядов. Ведь затяжные наряды имеют весьма неприятное поучительное свойство. Обычно мудрые начальники их расходуют не залпом, а постепенно: провинившегося курсанта заставляют дежурить только в выходные дни. Таким образом убивается сразу же два зайца в патриотическом воспитании нерадивого курсанта: он и наряды стоит, и увольнений лишается. Так что Денис ещё легко отделался, что из него не полетели пух и перья, как «из кошки и кота». А от своего предательского пушка он всё-таки избавился сразу же по выходу из командирского кабинета.
Сразу в трёх местах!
Среди представителей самой гуманной на Земле профессии в нашей санчасти работала удивительная и эксцентричная врач-врачиха. Она была прикреплена ко второму факультету и звали её тоже весьма затейливо - Фаина Никоновна. Это была властная женщина с рыжей кудрявой головой и добрыми глазами с сочувственным взглядом усталого патологоанатома. Так вот. Каждый прикреплённый к факультету врач-специалист имел свою статистику и представлял начальнику медслужбы училища обязательный ежемесячный отчёт, в котором указывался процент обращений больных к тому или иному специалисту, и соответственно, выводился процент чудесным образом «выздоровленных», исцелённых и спасённых от неминучей смерти и преждевременной кончины.
Врач второго факультета был особенным специалистом, который работал одновременно аж в трёх местах – ухо, горло и нос. Таких почему-то называли таинственной и не предвещающей ничего доброго аббревиатурой - ЛОР. И вот у нашего ЛОРа были самые высокие показатели: количество обращений постоянно стремилось к нулю, а число мгновенно выздоровевших, наоборот - по экспоненте стремительно улетала в астрономическую бесконечность. Начальство училища, да и непосредственное начальство самой санической части искренне верили в животворящую силу рук и духа Фаины Никоновны – всякие там Джуны с Чумаками и Кашпировским вместе взятые по сравнению с ней были детьми … ну, или шарлатанами. Но на самом деле её загадочная и волшебная сила заключалась не в экстрасенсорике, а в огромном, словно рожок для обуви, универсальном шпателе, в ужасающем кровоостанавливающем хирургическом зажиме и во всёисцеляющем ведьмином зелье, по виду и по запаху очень сильно напоминавшем йод, которое хранилось в огромной трёхлитровой банке в сейфе. На самом деле это был не йод, а люголь, обладающий по искреннему убеждению ЛОРа той же чудодейственной силой, что и сказочная живая вода.
А секрет высокого процента эффективности исцеления Фаины Никоновны раскрывался просто – не только курсанты, но даже и офицеры остерегались лишний раз играть в орлянку с судьбой, да и со здоровьем тоже в кабинете у ЛОРа. На все жалобы и стенания по поводу приобретённого того или иного недуга у Фаины Никоновны был единственный рецепт и единственная скоротечная медицинская операция. Пока страждущий исцеления пациент с дрожью в голосе и нервной лихорадкой во всём теле от предстоящей экзекуции, рассказывал о своём недуге, Фаина Никоновна сначала брала в руки свой знаменитый шпатель и бесцеремонно ковырялась им во рту своей невольной жертвы. Затем, сокрушённо покачав головой, она доставала из своего бронированного сейфа трёхлитровый пузырь с тягучей тёмно-коричневой жидкостью. С неприятным звуком, от которого у пациента всё холодело внутри, она откупоривала тугую резиновую пробку, и тут же по кабинету распространялись целебные зловония люголя.
Из ящика своего письменного стола ЛОР не спеша доставала хирургический кровоостанавливающий зажим – жуткий симбиоз длинных ножниц и пинцета. Этими инквизиторскими щипчиками она доставала из литровой банки, стоявшей тут же на столе, один из кусочков сухой марли и лёгким движением молниеносно оборачивала им концы хирургического зажима. Пока открывший от удивления и страха рот пациент следил за докторскими манипуляциями, она также быстро окунала щипцы в люголь и, плотоядно глядя на свою очередную игрушку нежно просила не закрывать рот. Воспользовавшись беспомощным состоянием больного, Фаина Никоновна тут же залетала своим огромным зажимом внутрь и буквально за пару секунд умудрялась не только «отсанировать» всю полость рта от дёсен до гланд, но даже в профилактических целях успевала прочистить воздуховод с пищеводом. После чего пациент с увлажнёнными от счастья, что всё ещё живой, глазами и, испытывая райское наслаждение, сердечно благодарил врача за молниеносное целебное волшебство тут же сбегал на волю, постоянно сглатывая горькую гадость.
А Фаина Никоновна, промокнув выступивший пот на лбу чистой марлевой повязочкой, выловленной тем же уже очищенным зажимом из всё той же баночки, стоящей на столе, не спеша усаживалась за стол, открывала свой журнал учёта и записывала уже привычное и очень приятное:
- Дата: 01.04.1989. Пациент: курсант Синин. Факультет: 3-й. Анамнез: Жалобы на разбитую ногу в районе голени результате тренировки на спарринге. Лечение: Проведена санация полости рта в амбулаторных условиях. Примечание: пациент исцелён, жалоб нет, патология отсутствует.
И вот тут бы ей и отдохнуть, откинувшись в своём офисном кресле и попить чайку с ромашкой и календулой в качестве профилактики ОРЗ. Но тут дверь открылась, и в проёме показалась голова возмущённого курсанта второго курса с третьего факультета Дениса Синина:
- Простите, Фаина Никоновна! А зачем вы мне смазали горло, когда у меня нога разбита в кровь?
Фаина Никоновна перевела взгляд с возмущённой курсантской головы на просунутую в дверной проём ногу с задранной до колена штаниной, где сочилась кровь. Как вполне себе эстетичный ЛОР, Фаина Никоновна не любила открытые раны, и всячески избегала вида крови. Поэтому она, лишь болезненно поморщившись, раздражённо ответила:
- Молчите, товарищ курсант, коль Вы такой невежда. И запомните – у человека в организме всё взаимосвязано. За всем остальным лучше обратитесь к своему хирургу – Алле Борисовне. Она как раз сейчас у себя…
Ходили слухи что Фаина Никоновна до прибытия в наше училище была тоже довольно-таки успешным работником медицинского фронта и тоже - в определённых силовых структурах. Правда был небольшой нюанс - она работала в системе пенитенциарных учреждений.
Мушкетёрская байка, которая была на самом деле.
Когда мы учились уже на третьем курсе, по училищу поползла одна героическая байка про двух наших дерзких и хитрых курсантов. Эти слухи в последствии обрастали всё новыми подробностями и превратились в этакую военно-курсантскую легенду, преобразившуюся во вполне сформировавшуюся байку, которая даже расползлась по всем флотам, по дальним гарнизонам, по долам и весям.
Слухи же изначально поплыли со стороны пятаковской общаги, когда однажды летней ночью из позднего увольнения, как раз накануне выпуска вернулся восторженный и слегка хмельной пятикурсник. Своей развесёлой и чересчур эмоциональной историей, свидетелем которой невольно стал минувшим вечером, он поднял всех на ноги в общаге. Что он рассказывал на самом деле, можно только догадываться. Будущий лейтенант поделился, что стал свидетелем вопиющей наглости и самоотверженной дерзости: один третьекурсник нашего училища с каким-то гражданским, но с аккуратной курсантской стрижкой, прямо на виду у КВАТУшного военного патруля зашёл в недавно отреставрированный пивбар гостиницы «Калининград». Это было весьма популярное место в городе, куда любили заходить ценители янтарного хмеля – в основном гражданские моряки, вернувшиеся из очередного заморского крейсерства. Но частыми и желанными гостями там бывали и военморы. Именно поэтому, как правило, неподалёку от выхода из этого заведения постоянно фланировали военные патрули в поисках очередной жертвы. Понятное дело, что за это обыкновенным срочникам грозил лишь арест с содержанием на гауптвахте, а вот курсантам кроме ареста ещё светило и отчисление из училища с сопутствующим крушением всех чаяний и надежд…
Именно сей факт презрения к опасности быть разоблачённым и восхитил пятака, когда прямо на глазах у патруля в пивнушку зашёл курсант облачённый в форму третьего курса со своим другом-курсантом, переодетым в гражданку, что тоже, кстати, очень жестоко каралось.
В байке, дошедшей до наших дней, слишком много интерпретаций, домыслов и излишнего гротеска. Мол, в пивнухе гуляло ещё много военных моряков, и поэтому собравшиеся перед баром военные патрули боялись войти вовнутрь, опасаясь крепкого физического противостояния и массового обсценного протеста со стороны подгулявшей публики. Ах! Многое из рассказанного тогда было неправдой, а в чём-то – даже вымыслом и бурной фантазией, не на шутку разгулявшейся в хмельной голове пятикурсника. Спустя годы эта байка сама вернулась к непосредственному участнику тех событий в несколько трансформированном виде – её рассказал подчинённый капитана 2 ранга Синина перспективный капитан-лейтенант, то и дело вздыхая: «Вот ведь были же времена!».
И сейчас, на правах друга, я делюсь всей правдой, которую спустя несколько лет рассказал мне Денис Синин, ибо он и был одним из участников тех событий – тем самым дерзким курсантом в форме. Как говорится, правдивый рассказ без прикрас и с голым фактом.
Договорились как-то раз одним летним погожим деньком курсанты третьего курса Денис Синин и его одноклассник Володя Иванов отметить удачное увольнение и хорошее настроение в пивнушке гостиницы «Калининград», которая находится в центре города. А чтобы не привлекать к себе особого внимания со стороны патруля, они постановили сначала переодеться в городе в гражданку, и затем встретиться уже непосредственно у входа в питейное заведение. Но как-то не получилось и не задалось у Дениса в то воскресенье вовремя переодеться, ну не отменять же из-за такой ерунды мероприятие? Поэтому он и прибыл к назначенному месту в назначенный час. И вскоре друзей заветная душная и прокуренная пивнушка с радостью приняла в свои хмельные объятия.
Конечно же, это всё видели ребята из КВАТУ – Калининградского военного авиационно-технического училища, которым сегодня очень не повезло заступить в военный патруль по городу в такой душный летний день. Их тоже можно понять – все гуляют и веселятся, а тебе, как проклятому надо ходить по раскалённым от зноя улицам города, и выявлять военных нарушителей порядка. А тут вообще – невиданная наглость – военные курсанты никого не стесняясь и не обращая внимания на патруль в наглую пошли пить пиво.
Приглядевшись и привыкнув к уютному сумраку, наши друзья заметили, что внутри помещения за соседними столами сидела большая разношёрстная компания не больше десятка человек. Как оказалось – это были вчерашние пятаки, молодые лейтенанты из КВВМУ, но не из нашей системы, а из Каспийского Высшего Военно-морского училища. Бакинскими лейтенанты оказались. Молодые и дерзкие штурмана, которых распределили на Балтийский флот. Вот они и отмечали своё прибытие к новому месту службы – кто по гражданке, а кто и по форме. К вошедшим тут же подскочил один из той весёлой компании в гражданке и с горящими глазами:
- Вы – курсанты?
- Как видишь.
- Морские?
- А ты наблюдательный! Конечно же!
- Из какой системы?
- Из нашей, местной, калининградской.
- Отлично! – радостни молодого лейтенанта не было предела, - давай к нам! Гуляем!
Тут же столы были сведены воедино, и началось морское братание коллег военно-морских систем.
А снаружи у входа тоже собралось несколько групп военных курсантов – это несколько патрулей ребят из КВАТУ стали подтягивать силы, чтобы прямо на выходе хватать нарушителей и паковать в комендантский грузовик для увеселительной поездки до самой «губической вахты». Патрули уже подсчитали и приблизительное число военно-морских нарушителей, находящихся внутри, и оценочное количество выпитого ими, а также расчётное время убытия из пивбара. Теперь оставалось только терпеть и ждать. Так уж повелось, что патрули никогда не заходят вовнутрь питейных заведений и не вытаскивают из-за столов подвыпивших нарушителей. Можно и в самом деле нарваться на физическую грубость не только со стороны нарушителей, но и со стороны соседей по столикам и даже от персонала самого заведения. Поэтому оставалось только одно – ждать и терпеть. А моряки пили пиво, гудели, братались и продолжали отмечать внезапное знакомство.
Но Калининград, как всем известно, город портовый, морской город, и поэтому здесь очень трепетно относятся к морякам. И не важно каким – гражданским или военным, всё равно - трепетно очень... и душевно. Обеспокоенные судьбой будущих и молодых офицеров, некоторые посетители сообщили руководству пивбара удручающую новость о неприлично большом скоплении военных из КВАТУ возле пивнушки. Поэтому вскоре всем сидевшим в баре военморам стало известно о притаившихся снаружи патрулях и ожидавшем грузовике от гарнизонной комендатуры, словно верные гвардейцы кардинала, ожидавших дерзких и непокорных военно-морских мушкетёров. Сам же владелец питейного заведения, ранее когда-то служивший на флоте, сильнее всех озаботился судьбой курсантов и лейтенантов, нежели те озаботились своим незавидным положением. Когда спустя пару часов торжество стало постепенно успокаиваться и подходить к своему логическому завершению, то бармен предложил воспользоваться заветным чёрным ходом, выходящим на противоположную сторону большого здания гостинницы, где можно было брызгами рассыпаться в сумеречной темноте калининградских улиц, дворов и подворотен. Так и было вскоре сделано. Переодетые по гражданке лейтенанты беспрепятственно выходили с парадной стороны пивбара, отвлекая своим возмутительным пофигизмом дежурившие у входа патрули, в то время, как остальные через чёрный ход тихо, мирно и по-партизански уже давно покинули сие заведение, и теперь, растворившись в душной летней ночи, беззаботно двигались к местам своей постоянной дислокации.
История умалчивает, как долго ещё несчастные гвардейцы кардинала стояли перед пивнушкой в ожидании предвкушения мстительной расправы над морскими мушкетёрами. Поговаривали, они аж захлебнулись от ярости и досады, когда перед их носом двери пивнушки вдруг безо всяких предисловий попросту закрылись на ключ и свет окончательно погас, явно намекая патрулям, что рабочий день в пивнушке на сегодня уже закончился и здесь уже нечего ждать и некого ловить! Несколько позднее об этом фиаско пошли недобрые и язвительные слухи не только по Калининградскому ВВМУ, но даже по всему городу… А там уже понеслась сия байка гулять и по всей огромной стране.
© Алексей Сафронкин 2024
Понравилась история? Ставьте лайк и делитесь ссылкой с друзьями и знакомыми. Подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить новые публикации, а их будет ещё очень много.
Отдельное сердечное спасибо моему однокласснику и доброму сослуживцу Денису Синину за воспоминания, благодаря которым и появилась эта история.
Описание всех книг канала находится здесь.
Текст в публикации является интеллектуальной собственностью автора (ст.1229 ГК РФ). Любое копирование, перепечатка или размещение в различных соцсетях этого текста разрешены только с личного согласия автора.