Чапка
Кто дал маленькой, шустрой и смышлёной собачке такое странное имя – неизвестно, но оно так подходило всему существу этого коротконогого пёсика, чем-то напоминающего таксу – только телом покороче.
Чапка достался нам по наследству – хозяева дома, в котором мы поселились, уехали на материк, а он так и остался. Живые, чёрные вишенки глаз – всегда искрились весёлостью, а поворот головы – слегка вверх и немного вбок придавал его мордочке шкодно-игривое, заинтересованное выражение, как бы говорившее: «Ну, вы видите какой я милый и добрый! Поиграйте со мной!» И, конечно же, он всегда был готов побежать за брошенной мной палкой или незлобно терзать, слегка порыкивая, как бы для острастки, сдувшуюся обшивку старого волейбольного мяча.
При всем при том, это был пёс-охотник, с раннего возраста натасканный на поиск норковой дичи: лис, барсуков, кротов. Потешно подпрыгивая на прямых, негнущихся задних лапках, он всегда шустро бежал впереди любой процессии, как разведчик и, в то же время, как посланец с добрыми намерениями, ибо никогда не ввязывался в собачьи потасовки. Но когда какой-то из псов по незнанию нападал на него, то на его защиту тут же грудью вставал мощный Север – первый друг и напарник во всех собачьих делах. Потому Чапка никогда не боялся первым обнюхиваться даже с самыми грозными ездовыми лайками.
По своему неуёмному нраву он, как правило, становился заводилой и инициатором всех их самых смелых вылазок. Так однажды мне пришлось уехать на три дня в командировку в районный центр. А добираться до него – полторы сотни вёрст по воде, на почтовой моторной лодке или речной барже – раз в месяц, а то и реже, привозившей в наш медвежий угол все самое необходимое для жизни: продукты, соль, спички, керосин, охотничьи припасы.
Накануне поездки договорился с соседкой Карпихой, чтобы она, когда уеду, присмотрела за моей живностью. Чтобы они не разбежались, закрыл их в сенцах под замком. Но, как частенько с нами случается по молодости лет, утром я проспал время, назначенное для отправления баржи, хотя и будильник вроде бы заводил.
Выбежав к пристани, увидел, как за ближним речным поворотом, мелькнула белая мачта – баржа уходила, не дождавшись меня, хотя была «железная договорённость» с капитаном, подкреплённая ещё и бутылкой спирта. Что делать?!
Если побежать напрямик, через тайгу, то можно догнать и даже опередить неспешно пыхтящий по воде кораблик, а Упагда – река извивистая – поворот за поворотом. И я бросился вдогонку.
План удался на все сто процентов. Когда я выбежал на один из пригорков на берегу, судно до этого места ещё не дошло – даже успел отдышаться. Рулевой сразу заметил орущего и махающего руками чудика. Сбавил ход и баржа, утробно урча дизелем, медленно подошла к берегу. С верху сбросили деревянный трап и я, не чувствуя боли, обдирая ладони и коленки, ломанулся на борт. Суровые речники беззлобно обматерили меня, и баржа тронулась дальше.
Мы шли вниз по течению уже почти час, как кто-то из команды заметил, что слева, вдоль береговой кромки, среди кустарника замелькали силуэты какого-то таёжного зверья – то ли волки, то ли лисы, то ли… И тут, увидев стремительно бегущую впереди маленькую чёрную фигурку, я узнаю Чапку, а за ним белым пятном галопом мчался Север. «Как, каким образом они оказались здесь? Ведь закрыл же их под замок» – недоумевал я.
Так они бежали за баржой, исчезая на время, то вновь появляясь на очередном изгибе реки, не меньше получаса. И только когда Упагда вошла своим нешироким, но полноводным потоком в Нимелен, являющийся притоком бурной Амгуни, в свою очередь впадающей в Амур, - мои собаки отстали. И сколько бы потом не вглядывался так заметить их и не смог.
Когда я вернулся из командировки, эта парочка, как ни в чем не, бывало, радостно встречала меня у крыльца. Карпиха рассказала, что псов, когда решила их проведать, она не нашла, хотя замок на дверях висел. А появились у дома эти горе-путешественники только через день – грязные, голодные и обессиленные.
Как же они вырвались? Всё выяснилось достаточно быстро. В дощатой стенке сеней на уровне пола была проделана дыра для котов, в которую иногда, не дождавшись открытой двери, выскакивал на улицу Чапка. Что он сделал и в этот раз. Но Север-то не мог даже голову просунуть в такую щель. И тогда, глядя как весело резвится на воле его дружок, как бы приглашая: «Иди скорей сюда! Здесь так хорошо!» Пёс начал ожесточённо грызть своими острыми клыками доску «двадцатку», расширяя отверстие. Как материальное подтверждение проделанной им грандиозной работы, крупные острые щепки валялись тут же на земле у крыльца. Очевидно, справился он достаточно быстро, да и Чапка, как мог, снаружи помогал.
В общем, вырвались они на свободу и бросились по моим следам, хотели видно догнать. Да и догнали бы! Бедные мои псы, наверняка вообразили, что я их бросил – никогда до этого не оставались они запертыми. Им, выросшим среди таёжного простора, в небольшом поселении всего в одну улицу, тянувшуюся вдоль реки, - незнакомо было какое-либо ограничение свободы. Это были вольные существа, по сути, одомашненное зверьё, беспощадное и свирепое по отношению к зверью дикому – волкам, лисицам, медведям.
Чапка всегда ходил со мной в тайгу, помогая порой найти выход к людям. Один случай наиболее памятен. В предзимье, когда лёд уже встал на реке и покрылся толстым слоем пушистого и невероятно белого снега, я заплутался. День пасмурный, серый – «нерассветай». Низкие, плотные тучи висели прямо над макушками деревьев – ни одного просвета, - есть ли солнце на небе, нет ли – одному Богу известно. Но до него, прямо-таки по пословице, - высоко. Чапка, видно учуял мою растерянность и лёгкую панику, и достаточно быстро и целенаправленно вывел меня к берегу реки. Спустившись на укрытый снегом лёд, я стал соображать, а в какую же сторону, чтобы попасть домой, я должен идти? Что направо двигаться, что налево – всё одинаково такие же берега. Вот если бы увидеть направление течения реки, тогда можно точно определить своё местоположение – ведь уходил я из посёлка вниз по течению…
И тут Чапка снова выручил - в одном из мест обнаружил прибрежную промоину, а рядом ещё и какую-то нору. Он радостно залаял, призывая меня быстрее подойти к нему. Приблизившись, я увидел как в маленьком окошечке промыва – куда, в какую сторону, бежит тёмная стылая вода.
На этом приключения не закончились. Неожиданно из норки высунулась усатая мордочка какого-то зверька, ожесточённо и резко пищавшего, а затем и вывалившегося на лёд прямо передо мной. Это была ондатра – довольно крупная, с лоснящейся чёрной шкуркой, длинным приплюснутым хвостом и оскаленными передними зубами. Она кидалась в мою сторону пища, отгоняя от своего жилища. Я не то чтобы испугался – просто опешил от такой злобной агрессии.
Но Чапка, быстро оценив обстановку, бросился на ондатру, вцепившись ей в холку сверху – крыса взвизгнула и резко замотала головой из стороны в сторону, пытаясь стряхнуть с себя моего отважного пёсика. И, то ли шерсть у ондатры оказалось слишком жёсткой, то ли Чапка не рассчитал, но она-таки стряхнула его с себя, пёсик даже отлетел на несколько шагов. А рассвирепевшая крыса бросилась на Чапку. Тут уж и я не мог оставаться в стороне.
Сбросив с плеча ружье, я прикладом ударил ондатру прямо по голове – один, и, для верности, второй раз. Все было кончено. Видит Бог – я не хотел этого…
Пришлось потом тащить за собой окоченевающую крысу, а уже дома – звать соседского парня, чтобы тот как мог, объяснил мне, как надо снимать ценную шкурку, но я так и не решился это сделать. А вскоре проблема решилась сама собой – ондатра исчезла из сеней, так, словно её никогда и не было. Тот же соседский паренёк вполне мог об этом позаботиться – ведь двери в посёлке на замок практически никто и никогда не закрывал, как-то обходились. Даже в самом крайнем случае, из дома могло пропасть что-нибудь съестное или спиртосодержащее, но вещи или хозяйственный скарб – никогда – куда с ними денется ворюга, когда тайга и болота вокруг на сотни километров. А если найдут, то мало не покажется. Народец в посёлке жил отпетый - высланные на поселение узники северных лагерей.
А что ж мой верный Чапка? Когда я уезжал на материк насовсем, пристроил его к тете Вере – уборщице нашего клуба – это была добрая, тихая пожилая женщина, схоронившая года два-три назад своего мужа, беспробудного выпивоху, сгоревшего от водки.
У меня осталась и долго хранилась фотография Чапки, где он запечатлён со своим симпатичным поворотом головы, милой улыбающейся мордочкой, восторженно смотрящий на меня снизу вверх… Но потом, при многочисленных переездах, она куда-то пропала и только в моей памяти осталось это удивительно добродушное и верное существо, без которого моя жизнь была бы неполной.
