Афоризмы современных русских поэтов из книги «В сердце русского народа» («Авторское содружество», Санкт-Петербург, 2023)
#стихипоэзия #АвторскоеСодружество #литература #ИннаПетрова #220летсоднярожденияТютчева #LiterMort #БугаёваНН #современнаяпоэзия
Инна Петрова
***
Соседа жизнь твоей судьбы не слаще,
Хоть кажется, что ложкой мёд он ест.
Ты лучше за собой смотри почаще —
Чужой не меряй крест.
***
Среди многих миров, там,
В далёком, бескрайнем небе,
Кем будет их новый Адам,
Какой там поклонятся вере?
***
Если страх накрывает в ночи,
Закричи!
Бросается в глаза новейшая духовная формула, которую выводит Инна Петрова в последних строках: молчание в самую трудную минуту — больше не показатель силы духа. Дело в том, что традиционно именно умение не закричать, не застонать в миг терзания говорило о внутренней силе и высоко характеризовало личность — причём как взрослого воина, так и совсем юную. Вспомним у Некрасова «Вчерашний день, часу в шестом»:
Верашний день, часу в шестом,
Зашел я на Сенную;
Там били женщину кнутом,
Крестьянку молодую.
Ни звука из ее груди,
Лишь бич свистал, играя...
И Музе я сказал: "Гляди!
Сестра твоя родная!"
Некрасов не зря указывает на молчание избиваемой — именно оно говорит о её силе. Закричать или издать стон — значит проиграть, вложить победу в руки мучителя. И потому крестьянка у Некрасова — победитель.
Та же самая мысль звучит и у Лермонтова:
<…> И если б хоть минутный крик
Мне изменил — клянусь, старик,
Я б вырвал слабый мой язык.
Мцыри у Лермонтова недвусмысленно даёт понять, что закричать в момент боли — унижение. Поистине сильная и гордая личность не унизит себя криком. Закричать — изменить самому себе. Это полноценный «кодекс чести» у Лермонтовых и Некрасовых.
Дворянский ли это "кодекс"?
Возможно, когда был положен конец российской дворянской культуре, был искоренён и культурный артефакт сохранения молчания в муках, в бою?
А вот и нет. У Твардовского в поэме "Василий Тёркин" повторяется всё та же формула: сильные — молчат, слабые — кричат.
<...>
Не играл со смертью в прятки, —
Взялся — бейся и молчи. <...>
Прослеживается новейшая картина силы и слабости. Поэты прошлых лет восхищались истинной силой, превозносили характер человека, который не смел застонать, чтобы не доставить удовольствия врагу. Современная массовая культура больше не восхищается только самыми лучшими, самыми сильными, самыми мужественными — сегодня восхищаться можно и слабыми, и ущербными. Не застонал — достоин восхищения. Застонал — всё равно достоин, ведь человек — всего лишь человек. Это "всего лишь" стало маркером сегодняшней эпохи "новой этики". Если восхищения достойны только лучшие, самые самые сильные, то что тогда делать слабым? Неужели они никогда не познают, каково это — побыть в прожекторе чужого восхищения?
Прежнее "лучшее" перестало занимать верхнюю позицию, прежнее "нижнее" её заняло.
Сегодняшняя этика диктует дать слабым то, чего они по своей слабости лишены. У сильных и так есть их сила характера, с них не убудет, а слабому если не подать, то он так и останется униженным навек. Стало быть, это новый виток темы униженных и оскорблённых: привлекают интерес слабые герои (дети, малодушные, духовные рабы, маломобильные группы и проч.), что традиционно для фольклора, а в литературу приходит спорадически.
Это сродни толстовской вере в человека: человек авось ещё перерастёт эту слабость. Сегодня ослабел, так не вырывать же ему слабый его язык, в самом деле?..
И сегодня некрасовские стихи звучали бы иначе:
Так под хлыстом она кричит,
Что сотрясает стены...
И Музе я сказал: "Гляди!
Сестра твоя — сирена!"