Все были тихие, с какой-то неизгладимой печалью на лице. Двигались, как тени, медленно и осторожно. Они и стёрлись сразу из памяти. Осталось только одно: их круглые от ужаса глаза, когда раздавался стон и крик из глубины коридора, да звук топота шагов, когда бежала медсестра. Так было каждый вечер. Днём много суеты, а ночами все звуки обостряются и всё слышится особенно отчётливо. Вся атмосфера этого лечебного заведения давила, приводила в уныние. Да ещё остался в памяти фонарь за окном, раскачиваемый ветром - его свет то освещал палату, то погружал в темноту, сопровождая свои действия скрипом старого заржавевшего железа, в ритме неугомонного весеннего дождя и беспокойного ветра.
часть 2 "Желтые лампы, белые стены и голубые глаза"
"Нигде ничто не ждёт человека, - сказал Равик, - всегда надо самому приносить с собой всё"
Эрих Мария Ремарк "Триумфальная арка"
Жанна смутно помнила, как её куда-то везли на каталке, потом в машине, потом были тусклые тёмные коридоры, лестницы и опять смотровая. Ночь, тишина, дежурный врач, сердитая, заспанная толстая женщина — за повязкой на лице были видны только узкие глаза. Она ворчала, что могли бы и до утра подержать у себя в больнице, какая такая спешка была? Обезболили ведь!
Жанна сидела на кушетке в углу, в плохо освещённой смотровой. Вверху горела только одна лампочка, без плафона и та была столь тусклая, что всё вокруг казалось жёлтого цвета. Жёлтый халат врача, жёлтые руки, желтое лицо. Не менее жёлтым и желчным голосом врач велела:
• Лезь на кресло! Чего расселась? Замужем? Так я и знала! Таскаются, проститутки, почём зря, а потом возись с ними посреди ночи. Внематочная, что ли? Что тебе там сказали-то? Нет? Странно. И абортов не было? Да, дела... Вот мне забота, придётся смотреть. Где твоя карта? А что ты знаешь?
И, продолжая ворчать, врачиха, лениво и грузно, пошлёпала куда-то по коридору. Жанна слушала эти «шлёп-шлёп» и плакала. С ней так грубо никто не разговаривал, никто так не оскорблял, не обижал. В чём она виновата перед этой женщиной — она не понимала. А ещё — Жанна не любила быть причиной чьих-то неудобств, чьего-то недовольства — это сродни унижению, когда ты ни в чём не виноват и виноват одновременно. А когда еще все болит и гложет страх неизвестности?! Такое было обходительное и уважительное отношение врача, мамы её ученика, и такое грубое и беспардонное здесь — всё это било по нервам стальным молотком. Сильно болела голова. «Стук-стук-стук» - в висках, «шлёп-шлёп-шлёп» - шаги рядом и гром-голос:
• Ты чего до сих пор сидишь?! - раздражённый крик, пробивающий мозг навылет, - Плачет она, принцесса какая. Москва сезам не верит и мне далеко до твоих слёз! Лезь на кресло, буду смотреть! Да поживее, поживее. Не девочка, поди, чтобы целку тут из себя строить. Живо давай! Как к мужику в койку!
И она засмеялась, затряслась вся, довольная, что саму себя развеселила. Юмор у каждого свой - поняла Жанна. И врачи, как и люди — все разные.
Осмотр был такой же грубый, болезненный и бесцеремонный, как и предварительная беседа. Жанна вскрикивала от неожиданной боли, а врачиха — своё:
• Терпи! Нет других зеркал. Кто же знал, что ты у нас еще такая неразработанная? - она опять смеялась и радовалась чему-то, одной ей известному, потом грубо помяв живот, всё же сменила гнев на милость: - Ладно, вырежем тебе всё лишнее к едрене фене, будешь дальше жить и радоваться. Не ты первая, не ты последняя.
• Что вырежете-то? - решилась спросить Жанна.
• Не боись, лишнего нам не надо. Разрежем, посмотрим, что к чему. А пока — тут у нас полежишь. Панику, понимаешь ли, развели твои знакомые врачи. Иди, медсестра отведёт тебя в палату. Утром разберёмся, что дальше, - сказала она в конце уже более дружелюбно, успокоившись, что сейчас ей не надо никого резать, можно спать дальше.
Жанна тоже обрадовалась. Всему! И что эта врач её отпустила. И что операции никакой не будет, хотя бы пока. И что она может, в конце концов, лечь в кровать и поспать.
Пока шли по коридору на второй этаж, Жанна поняла, что здание - двухэтажный барак, а такая больница в их городе находится в старом районе, на отшибе, почти за городом. Полы деревянные, скрипучие, а ночью все звуки особенно обостряются. В палате тускло горела такая же жёлтая лампочка, но Жанне уже ничто не мешало. Она откинула одеяло, легла, укрылась и тут же провалилась в тишину и покой.
Проснулась Жанна от позвякивания ложек — оказывается, уже утро, завтрак. Открыла глаза — белые стены, белое бельё, белое окно. Услышала шёпот:
• Тише ты! Пусть девочка поспит ещё. Надя, медсестра, сказала, что ей вчера довелось через Борсовую пройти, представляешь?! Бедная, натерпелась, наверняка, по полной.
От этих слов у Жанны навернулись слёзы: значит, не она одна такая чувствительная и нежная! Взрослые женщины и те вон как отзываются о дежурном враче! Значит, Борсовая. Всё грубое, жестокое и беспардонное теперь у Жанны будет иметь название — борсовое.
Но надо вставать, умываться, в туалет. Жанна поздоровалась со всеми, познакомилась. Женщины посоветовав скорее покушать, потому что сейчас поставят капельницы и это надолго.
И дальнейшее, как в тумане. Один день, второй, третий — уколы, капельницы, сон, забытьё, какие-то разговоры соседок.
На четвёртый день её пригласили на осмотр, комиссия будет решать, как её дела и что с ней делать дальше. Снова смотровая, снова врачи, человек пять. Все в масках, одни глаза. Среди них — мужчина-врач. Как же стыдно! И все по очереди смотрят на кресле, давят живот и грудь, но надо делать вид, что все нормально, не стыдно. Но как не делай вид, а лицо Жанны горело ярче всех лампочек и слёзы наворачивались сами, от боли и стыда одновременно.
Наконец, она сидела на стуле, а врачи обсуждали её состояние. Борсовая, та самая, настаивала на операции в понедельник. Мол, ставьте в план и нечего ей тут залёживаться. Врач-мужчина и другие говорили, что надо дождаться результатов анализов, потом решать с операцией — какая она будет и где её проводить. Борсовая явно разозлилась, но спорить с ним не стала. Она позже, зайдя в палату, высказалась:
• Ничего, в понедельник готовься на операцию. Будут мне тут указывать всякие светилы! Без них разберёмся с анализами и всем остальным. Привезут блатных и указывают, что с ними делать! Этот тоже твой знакомый? Кто он тебе? Как это не знаешь ничего? А почему он подходил потом к тебе? Ладно, так и быть, на выходные отпущу тебя домой помыться, в воскресенье вечером чтобы была, как штык, в палате!
Она ушла. Женщины в палате сочувственно закивали головами:
• Не повезло тебе, деточка. Борсовая грубая, не жалеет никого. Как зверь. Ты бы и правда, к знакомым обратилась, время есть. Про какого врача она говорила? Если про Чистякова, то просись к нему срочно! К нему все мечтают попасть. Он с тобой разговаривал?
Жанна не знала, кто с ней разговаривал. Этот врач-мужчина когда к ней подошёл, то она и глаз не посмела поднять, так и сидела, низко наклонив голову. Он присел рядом, сказал, что надо бы с родственниками поговорить, с мужем или родителями. Жанна дала адрес санатория, где сейчас была мама. Он записал всё в блокнот и сказал, чтобы ничего не боялась, хорошо кушала и набиралась сил.
• А женихи-то есть? Друзья? - спросил он ласково, - пусть принесут тебе гранатовый сок и яблоки.
Ещё сказал, что он позже придёт, а операцию, скорее всего, будет делать сам. Бояться не надо, лишние разговоры тоже не стоит слушать и брать во внимание, он во всем разберётся и всё ей расскажет.
Тогда Жанна осмелела и посмотрела на него. У него были удивительно голубые глаза, светлые и яркие, а кожа белая и нежная. Красавцем его назвать было нельзя, но вполне добрым и приятным человеком — однозначно.
И Жанна лечилась дальше. С соседками особых разговоров не было. Все были тихие, с какой-то неизгладимой печалью на лице. Двигались, как тени, медленно и осторожно. Они и стёрлись сразу из памяти. Осталось только одно: их круглые от ужаса глаза, когда раздавался стон и крик из глубины коридора, да звук топота шагов, когда бежала медсестра. Так было каждый вечер. Днём много суеты, а ночами все звуки обостряются и всё слышится особенно отчётливо. Вся атмосфера этого лечебного заведения давила, приводила в уныние. Да ещё остался в памяти фонарь за окном, раскачиваемый ветром - его свет то освещал палату, то погружал в темноту, сопровождая свои действия скрипом старого заржавевшего железа, в ритме неугомонного весеннего дождя и беспокойного ветра.
В пятницу Жанну никто никуда не отпустил. Борсовая сказала:
• И так сойдёт. В процедурной есть тазик, вскипятишь в столовой чайник воды и помоешься. Небось, не в шахте работала. Вон вся какая раскрасавица, беленькая, холёная, так и разишь наповал. Отпусти тебя, сбежишь ещё, а мне отвечай потом! Обойдёшься!
В субботу Борсовой не было. Больным разрешили выйти к посетителям. И к Жанне пришли её новые знакомые, те самые артисты-практиканты из театра, которые, оказывается, и вызвали скорую, когда Жанне стало плохо на репетиции. Два парня и девушка - Жанна не помнила их имён, да и лица подзабыла, смутные образы остались в памяти и душевная благодарность.
А тогда они сидели в беседке, разговаривали. Что нового у них? Вообще? Обещали прийти в воскресенье и принести сок и яблоки. Мол, приходили уже и мы, и твой начальник с Катериной, и твои ученики, но к тебе никого не пускали. Жанна расстроилась, ведь ничего не сказали даже, а она думала, что её все забыли. Жанна передала всем приветы, велела не беспокоиться и вернулась в палату. Но вскоре её опять вызвали — ребята вернулись, с соком и фруктами.
Купили сразу гранатовый, томатный, персиковый — ну, какой был! При чём, трёхлитровые банки! А ещё виноград, яблоки, груши, конфеты, печенье и чай — мол, что смогли. Жанна хохотала от души, как ей всё это донести до палаты теперь? Две сетки-авоськи! В одной- банки, в другой — всё остальное. Отнесла сначала фрукты, вернулась за банками — по одной придётся носить. Не сама, так другие выпьют и скушают, не нести же домой, да и не ко всем приходят вообще.
Отнесла одну, решила две последние нести сразу. На лестнице вдруг кто-то взял у неё авоську. Оглянулась — врач с голубыми глазами!
• Разве можно тебе поднимать такие тяжести? - заругался сначала, но потом пошутил: - Это твои женихи всё ходят и ходят? Иди, скажи, что тебя в городскую больницу переводят, пусть завтра туда приходят. И возвращайся скорее в палату, собери вещи и жди. Я сегодня дежурю по скорой, заеду за тобой.
• Сок отдайте медсёстрам! - сказала обрадованно Жанна и побежала к ребятам. Они тоже порадовались:
• Ну и хорошо, а то в такой больнице ты, что даже страшно сюда приходить! - и они округлили глаза.
• В какой — такой? - не поняла Жанна.
• Ты что, не знаешь? В онкологической же!
• А что это такое? Нет, не знаю. Все молчат, никто ничего не говорит.
Ребята переглянулись, но не стали ничего объяснять. Мол, переводят — и хорошо! До завтра.
Соседки в палате сразу загалдели:
• Где ты бродишь? Тебя сам Антон Павлович искал!
• Я уже видела его. Спасибо. А кто он такой? - всё же поинтересовалась Жанна.
• Самый лучший врач во всей нашей округе, к нему все больные мечтают попасть! А ты и не знаешь, что ли?
• Не знала. Мне только аппендицит вырезали два года назад, в областной.
• Так и он в областной! Такой шанс тебе судьба посылает, повезло тебе, детонька! - женщины говорили без зависти, а с теплотой и заботой.
• Спасибо вам всем ещё раз, меня в областную переводят. Он сказал, что меня не туда привезли изначально. В областной ремонт был, везли по скорой, где только могли принять. Теперь открыли отделение.
Женщины согласно закивали:
• Собирайся скорее! Нечего тебе тут делать.
• А что такое онкология? - опять спрашивала Жанна.
• Лучше тебе никогда этого и не знать! - сказали они чуть ли не в один голос и все надолго замолчали.
Наступила ночь. Снова крики и «топ-топ-топ» по коридору — побежала медсестра. Потом врач. Была суета и шум, а потом всё резко стихло, на время. Вскоре раздались другие, очень тяжелые шаги, а потом мимо открытой двери пронесли носилки, накрытые белой простынёй.
• Отмаялась, бедная. Упокой, Господь, её душу! - произнесла одна женщина и стала креститься. Другие тяжело вздыхали.
• Отчего она умерла? - спросила Жанна.
• Раковая была. Онкологическая иначе, - ответила ей соседка по палате, добавив: - Теперь поняла, в какой ты больнице?
Жанна поняла. Ей стало жутко. От всего, что она осознала в этот миг. «Господи! - подумала она, скорее бы меня забрали отсюда в областную! Наверное, точно есть Бог, раз оградил меня от всего этого, чего я не знала, не понимала!»
И время потянулось особенно медленно. В палате было темно и тихо. Только ветер за окном привычно раскачивал скрипучий фонарь, который неизменно, словно по устоявшейся привычке, то освещал своим тусклым желтым светом половину палаты, то исчезал на время. В эти мгновения казалось, что время совсем остановилось...
Наконец, послышались тихие, спокойные шаги. Женщины тут же сели на кроватях, словно тоже чего-то ждали, стали поправлять все на себе и вокруг.
• Здравствуйте, дорогой Антон Павлович! - дружно и радостно сказали они.
• Здравствуйте, женщины! Готова? - спросил он. Жанна кивнула, взяла сумку.
• А вы сегодня дежурите и у нас? Можно к вам на консультацию? - спрашивали женщины, пользуясь возможностью.
• В таком виде? Да вы что? Нет. Нельзя! - строго ответил Антон Павлович. Женщины растерялись, удивление отразилось на их лицах — о чём это он?! А врач так же строго продолжил:
• Вот её отвезу в областную, а вы за это время чтобы красоту навели! Глазки, бровки, губки, причёски — и чтобы улыбались. Иначе — никаких вам консультаций!
В палате разразился звонкий смех. Все обрадованно засуетились:
• Ну вы и шутник! Развеселили даже, давно мы не смеялись!
• Готовьтесь, женщины. Я до девяти утра дежурю, в семь ноль-ноль чтобы были при параде у смотровой!
• Ой, спасибо вам! Спасибо, дорогой доктор! И тебе, Жанночка, спасибо и всего — всего хорошего!
• Спокойной ночи! - Антон Павлович вышел из палаты, Жанна быстренько следом, они спустились по лестнице и вышли на улицу. Жанна успокоилась.
Потом ехали в машине скорой помощи по ночному городу. Шёл дождь. Доктор радовался всему, как ребёнок:
• Хорошо, что дождь! Хорошо. Дождь очищает дорогу. Всё, значит, правильно. И всё будет хорошо.
А Жанна сидела, как в тумане. Будущее пугало её, но рядом с этим человеком ей было не так страшно, как раньше. С ним рядом было спокойно. Воспоминания о Борсовой казались страшным сном. Всё же спросила:
• А как же Борсовая? Операция в понедельник?
• Я разговаривал с твоей мамой, она прислала телеграмму с разрешением. Почему ты сразу не сказала, что ты дочь Виктории Семеновны? Мы отлично знаем друг друга. Она скоро приедет, не переживай. Я сам тебя прооперирую завтра в областной больнице. Тебя пока подготовят, а я отдежурю и сразу приеду. Борсовая узнает в понедельник, что тебя экстренно перевели и прооперировали, по медицинским показателям. Анализы твои готовы, мне всё понятно с тобой.
• А как же обещания соседкам по палате? Как вы успеете?
• Всё будет, как обещал. У врачей свои ритмы жизни — по человеческой необходимости их пациентов. - сказал он твердо и уверенно.
Дальше снова ехали молча, пребывая каждый в своих мыслях, только изредка поглядывая друг на друга.
И снова - смотровая, процедуры, уколы...
Белые кафельные стены, белые потолки, белые халаты. Ожидание. Каталка. Врач-анестезиолог. Врач-ассистент. Снова одни мужчины, а она голая. Притупленное уколом чувство стыда — сказали, от страха. Да, страха нет. Голос и фраза:"Анестезию спинно-мозговую будем делать" и далее слова, уже обращённые к ней:
• Деточка! Ты знаешь, как кошка спину выгибает? Ляг на бок и согнись к коленям, а спину выгни. Я сделаю укольчик в позвоночник.
Жанна улыбалась — ей ли не знать! Сколько раз учила детей делать такое упражнение, приводя кошку в пример. Сделала, как просили. Почувствовала что-то неприятное, но за это время у неё всё так наболело, что было всё равно. Услышала: "Вот и молодец!", а дальше всё уплыло далеко-далеко...
10.02.2024 г.
СПАСИБО ЗА ПРОЧТЕНИЕ, ЖДУ ОТЗЫВЫ,
ПРОДОЛЖЕНИЕ - https://dzen.ru/a/Zci2ofMLFGIV4qFo