Всё из-за Паустовского.
К Константину Георгиевичу я отношусь с придыханием, и всё, что с ним связано, принимаю близко к сердцу. Однажды я узнала, что он выступал с речью в Центральном Доме Литератора на публичном обсуждении именно этого романа Дудинцева. По тем временам речь была очень искренняя, на редкость бескомпромиссная.
Заметьте, раньше публично обсуждали новые книги, набивался битком актовый зал, все хотели послушать, как воспринимают литераторы и общественные деятели новое произведение. Студенты Литинститута занимали места в зале на эту встречу за 2 часа до начала мероприятия. Сейчас такое представить сложно.
Сам Владимир Дудинцев вспоминал:
«А потом на сцену вышел Константин Георгиевич Паустовский. Я чрезвычайно уважал и сейчас уважаю этого человека и писателя. (...) И вот тут, обсуждая мой роман, он вдруг «осадил» выступавших до него: «При чем тут XX съезд! Что вы тут говорите! Дудинцев правильно выдал этим бюрократам, завесил им...» Я не цитирую, а лишь излагаю по памяти.»
(Из воспоминаний "МЕЖДУ ДВУМЯ РОМАНАМИ")
Паустовский сказал тогда про Дудинцева, что для него он – явление весьма значительное, крупное.
«Роман Дудинцева – это первое сражение с Дроздовыми, на которых наша литература должна накинуться, пока они не будут уничтожены в нашей стране.»
К сожалению, Дроздовых не так-то просто извести, и уж, конечно, орудием лишь литературы тут не обойтись.
«Таких Дроздовых тысячи... И на это ни в коем случае нельзя закрывать глаза, если мы не хотим, чтобы Дроздовы затопили всю нашу страну. Откуда это взялось? Откуда эти разговоры о низкопоклонстве? Откуда эти рвачи и предатели, считающие себя в праве говорить от имени народа, который они в сущности презирают и ненавидят, но продолжают говорить от его имени. Они не знают мнения народа, но они – любой из Дроздовых – могут совершенно свободно выйти на трибуну и сказать, что и как думает народ. Вы извините, что я говорю слишком резко, но я считаю, что тут не может быть никаких полунамеков, потому что это слишком грустно и слишком опасно.»
Разве что-то изменилось спустя почти 70 лет? У Константина Георгиевича, видимо, наболело, он не подбирал слов, говорил открытым текстом, даже упомянул свою недавнюю поездку на теплоходе "Победа", где каюты “люкс” и 1-й класс занимали заместители министров, крупные хозяйственники и прочие номенклатурные работники. Паустовский разнес их в пух и прах, называя чванливыми и дико невежественными людьми, которых стыдно пускать за пределы нашей родины.
«И если бы не было Дроздовых, то в нашей стране были бы такие великие талантливые люди как Мейерхольд, Бабель, Артем Веселый, многие, многие другие. Их уничтожили Дроздовы. Тут надо вскрыть всю глубину причин, почему эти люди были уничтожены во имя собственного вонючего благополучия этих Дроздовых. Мы не можем себе представить, почему такая бездна талантливых и прекрасных людей исчезла, а если бы не исчезла, а если бы они существовали, у нас бы был полнейший расцвет культуры.»
Дудинцев вспоминает, что галерка, переполненная молодежью, тут же, как только Паустовский произнес эти слова, подняла крик, свист, затопала ногами и захлопала в ладоши.
Л. Левицкий, который был на том обсуждении романа, вспоминал, что в перерыве к Паустовскому подходил некий деятель, горячо убеждал его взять вторично слово и поправиться, что мол вас, Константин Георгиевич, неправильно поняли, что вы вовсе не призываете к истреблению кадров. Вы ратуете за то, чтобы кадры в большей мере отвечали тем высоким задачам, какие ставит перед нами идейно выросшее советское общество. Паустовский взял слово вторично, но покаяния за предыдущее выступление всё таки не было.
Вот такой он был, Паустовский.