Практически любой любовник в определенный момент подумывает отдать свою желанную (к тому же, если она сексуальная) кому-нибудь на пробу. Чтобы погордиться, одарить её же своей щедростью, «показать людЯм», восхитится ею в других глазах или же отдохнуть от её чар, и просто от усталости и замотанности, от её постоянного вызывания твоего хотения… Но редкий любовник, муж, сожитель, или кто там, в этом ей, другу или самому себе признается. Хочет, но боязно, опасненько. Ещё это бывает от накопившегося бессилия – сколько бы ты не ёрзал на иной даме, ей это как «с гуся вода» - нет ощущения, что она испытывает чувства подобные твоим, а так – просто вынуждена соответствовать и вибрировать. Поэтому и есть тайное желание сплавить её для этой чесоточной зависимости еще кому-то или разделить на двоих это непробиваемое тело. Бинго!
Маруся смотрела на меня жадными глазами. Я пошутил:
- Ты что, голодна?
- Ээээ, однажды меня один бывший хотел подложить под своего приятеля. А я думала – почему? Вот ты и дал ответ.
- Подложил?
Маруся махнула рукой. И жест был неопределённый, как и многие её реакции на откровенность.
Нужно сказать, что и королева отличалась неопределённостью по многим ситуациям и вопросам. Я Её, с одной стороны, знал, как облупленную, а с другой - в Ней многое было срыто. Она и примитивна, и сложна одновременно. И это вызывало во мне активное желание Её.
(Тут есть один пунктик: Я делал эти записи, потом разделил их на главки с названиями, потом у меня назрела заключительная главка, но я её долго берёг, не высказывал, решив закончить ею Идеальную манИю. Я хотел огорошить ею Марусю, возможно с вызовом в её органике катарсиса, но постепенно накал этих смыслов и чувств размылся. Так что не знаю, стоит ли кончать так, как задумал. А именно – что я был заражён пристальным наблюдением за Ней – как и что Она делает. Словно фотографии – остановленные моменты не только восторгали и очаровывали меня, но, словно сквозь, через и с ними (с этими моментами), я преодолевал все законы смертности. Я питался Её образом, ел и пил его ненасытно. Не знаю, закончу ли этим откровением, но пусть Маруся об этом обжорстве хотя бы узнает, если и будет иначе.)
- И ты Ею хотел поделиться?! – почему-то в глазках Марусиных мелькнул ужас.
- Да нет. Речь не о Ней шла.
- Фу ты, а я уже подумала, что и ты конченный извращенец. Но интересно, а вот мною ты бы поделился…
Это вновь было ниже пояса. Некая стылость вошла в меня, и это потому, что мы оба понимали, что никогда нам не иметь интимных отношений, и в связи с этим между нами строилась гигантская кристальная стена – из эдаких обожаемых мною ледяных полигональных мегалитов. И я не сказал Марусе, что если бы и поделился, то больше бы не захотел иметь с ней никаких постельных отношений.
(«А с Ней бы продолжил»? - спросила бы Маруся, если бы да кабы… А с Нею бы продолжил, потому что страсть наблюдения за Нею – выше всяких интимов. Но Маруся почему-то не спросила.)
- Я чувствую себя спичечной коробкой, в которой осталось всего-то пара спичек. Но я продолжаю ценить, или нет, любить тебя какой-то мозговой любовью, где ты делаешь со мною всё, что хочешь – но не интимно, а… смыслово что ли… И я уже два года не могу заниматься сексом!
Да, признаться в таком было для Машеньки подвигом. Но я бы не хотел, чтобы она подалась в монахини. Честно говоря, мне королева всё чаше представлялась старушкой. Да и сам я давно не молод и гораздо старше Её. Поэтому и готов принимать (а то и приветствовать) Её потребность в обеспеченных и упакованных сверстниках (чпок-чмок – стучат колёса), потому и не хотел, чтобы и Маруся западала на меня любовнически – к чему мне тешиться козлиной активностью…
И я, улыбаясь, пропел Марусе:
«Движенья твои очень скоро станут плавными, походка и жесты осторожны и легки»…
--
Далее: Шторы, Наташки, белошвейка в истоме. 81