Мягкая, прозрачная и похожая на нежаркое бабье лето осень, легко и нежно державшая Гутмана за руку полтора месяца кряду, не отпуская его в зиму, сошла на нет аккурат к ее календарному началу. Деревья, еще накануне наперебой хваставшиеся друг перед другом пышными оборками платьев с кружевами всех мыслимых и немыслимых оттенков желтого, красного и коричневого, за один только день промокли насквозь, почернели, переодевшись во вдовье, и теперь лишь в немой тоске заламывали руки к набухшему огромными, ленивыми и безнадежно нескончаемыми тучами небу.
