— Артур, кто там звонил?
— Не поверишь! Жора с Таней к нам в гости едут.
— Иди ты! Прямо к нам? Специально? Или проездом, на часок?
— Они на своей машине едут. Завтра стартуют из Питера на Литву, а оттуда в Калининград, чтоб повидаться с одноклассницей. А потом в Польшу, Германию, в общем, по всем адресам, где бывшие колымчане есть.
— И чё? В нашем Кельмисе у них тоже кто-то есть?
— Откуда? Если б тут, кроме нас, ещё были русские, разве ж мы не знали бы?
— А! Ну да.
— Жора говорил, что у него кто-то недалеко от Кёльна живёт, а тут до Кёльна-то…
— Ну да. Ближе, чем нам от Луначарского до Гатчины было.
Ранним утром, когда ещё не рассеялся туман, в крохотный бельгийский городок въехал «Мерседес» с российскими номерными знаками. Почти бесшумно прокатился по пустынной Хасардштрассе, свернул на Стадионштрассе и остановился у первого подъезда трёхэтажного дома.
— О, смотри, на третьем этаже окошко светится. Это Артур со Светкой нас ждут.
— А чё, они в такой «хрущёвке» живут, что ли?
— Тань, не все наши в Европе хорошо устроились. Многие живут, как и миллионы обычных людей, работяг. Это ж не Артура квартира. Они снимают её.
— Ну чё, звонить будешь?
— Щас. А, не-е-е! Вон Артур стоит
Передние дверцы «Мерседеса» синхронно распахнулись, мужчина и женщина выскочили из машины и бросились навстречу невысокому седому человеку, который быстрым шагом направлялся от подъезда дома к обочине.
— Жора?
— Артур?
— Артурчик, дорогой, приве-е-ет! — зазвенел на всю сонную округу радостный голос Тани.
— Тш-ш-ш! — выпучил глаза Артур, прикладывая вытянутый вверх указательный палец к губам. — Идёмте, я покажу, куда машину поставить, — добавил шёпотом он и звонко хлопнул ладонями по спине друга, заключая его в крепкие объятья.
— Э-э-эх! Чертила! Как я рад тебя видеть, брат! — зарычал Жора.
— А я? А я как рад! Это невероятно! Мы снова встретились! Я не верил, что когда-нибудь ещё увижу кого-то из наших живьём. Ну всё, пойдём, пойдём… Эх, Танюшка! Ты всё такая же красотка! Дай я тебя потискаю, пока Светка не видит, — Артур заключил в объятия жену друга и звонко её расцеловал.
Потом, когда большая, по местным меркам, машина была втиснута под акацию, разросшуюся позади дома, хозяин привёл гостей в квартиру. Там с порога послышался зуммер выключившейся на кухне микроволновки. Аромат кофе и чего-то печёного с мясом тут же окутал вошедших. А секундой спустя они ещё и оглохли от восторженного визга Светланы, жены Артура, которая бросилась обнимать и целовать гостей.
Гостей — пришельцев из другого измерения. Словно на привидения, хозяйка смотрела на Жору и Таню, щупала их, щипала себя за руки и беспрестанно охала и ахала.
— Ну, чё? Как вы там, бедненькие? Тяжело? Устали с дороги? Идёмте на кухню, я вас накормлю. А-а-а! Ванная вон там, — указала Светлана на дверь в коридоре, вытянув по направлению к ней руку. — Туалет там же. Санузел у нас совмещённый, всё как вы любите.
Потом был ранний завтрак на кухне, сопли, слёзы, перемежаемые смехом, а самым часто употребляемым словосочетанием было: «А помнишь?..» Конечно, о сне и отдыхе с дороги уже никто и не помышлял. Ближе к обеду выбрались-таки из-за стола, чтобы отправиться на прогулку.
— Свет, а Лёшку с Вероникой мы успеем увидеть? — спросила Таня, когда они спускались по лестнице.
— Конечно! Они же тоже по вас соскучились. Вечером после работы приедут к нам на ужин.
— А они далеко от вас?
— Да, какой тут далеко! Это же не Россия. Тут, если задумался за рулём, нужный поворот пропустил — и ненароком в Голландии оказался. Чуть замечтался — и ты уже в Германии. Всё рядом! Городок у нас что жоркин Кадычкан или как он там правильно…
— Кадыкчан. Там 10 тыщ было до Ельцина.
— Ну, вот и у нас тут 10 тысяч населения. В основном старики. Молодёжь-то вся в городах. Наши вот только всем довольны. Им нравится в деревне. Семьи тут уже. Да и куда щемиться? На фабрике очень хорошо платят и льгот целая куча. Каждый год в августе на море отдыхают. Нормально, чё…
— Ребят, а давай на заправку зайдём? — предложил Артур.
— А что ты там хотел? — удивилась его супруга.
— Ну… Просто Жоре с Таней покажем, как у нас тут…
Оказавшись внутри помещения автозаправочной станции, которая расположена в пяти минутах ходьбы от дома, Артур встал напротив своих спутников и принял торжественную позу. С сияющим лицом, горделиво он развёл руки в стороны и, поворачиваясь всем торсом вокруг вертикальной оси, с победным выражением на лице воскликнул:
— Ну как?
— ?
— Что скажете?
— По поводу чего? — озадаченно откликнулся Жора, поглядывая на притихших женщин, застывших с полуоткрытыми ртами. Они явно напрягали мозги, чтобы понять, что имел в виду Артур, указывающий на стеллажи торгового зала, заполненные частично автотоварами, а частично продуктами и напитками.
— Ну же! Вы что, не видите? Это же заправка! А тут смотрите сколько всего! У вас же в России нет такого!
— С чего ты взял? — удивилась Таня. — Обычная заправка, как везде…
— Да ну! Ты хочешь сказать, что у вас в Питере тоже такие есть?!
— Почему только в Питере? У нас такие заправки с магазинами и едальнями по всей стране, в любой деревне. В любом селе, Артур! Ты чего?
— То есть ты хочешь сказать, что у вас тоже на заправках можно войти внутрь, и там вот так же, как здесь?
— Да…
— И такая же чистота, красота и обилие товаров?
— Артур, ты что, дикарь? 2013-й год на дворе, а ты ведёшь себя как советский турист, оказавшийся впервые в капстране, — с пылом воскликнула Таня. — А ты что, думал, что у нас на заправках до сих пор в зарешечённые окошки протягивают рваные купюры? Так этого нет давно. Молодёжь таких заправок даже не видела. Ты что, всерьёз думаешь, что Россия такая, какой ты её запомнил в девяностых?
— Но по телеку же показывают, у вас там магазины пустые, продуктов не хватает. Пенсионеры по три «ножки Буша» на неделю покупают.
— Дурак, что ли? У нас пенсионеры в соседней «Ленте» полными багажниками продуктами затариваются, чтоб потом целый месяц не тратить время на походы по магазинам. Ну вы даёте! Я думала, что это анекдоты про то, что в Европе о России думают. Ты ещё скажи, что у нас по улицам медведи ходят, а мужики в фуфайках самогоном напиваются и на балалайках играют.
Артур как-то заметно сник, притих и погрузился в себя. Во время дальнейшей прогулки он о чём-то сосредоточенно размышлял и мало говорил. Несколько раз отставал от компании, потому что останавливался, уткнувшись взглядом в экран смартфона.
— Артур, оставь ты свой телефон, поговори хоть с друзьями. Столько ж времени не виделись! — взмолилась в какой-то момент его супруга.
— Да, да! Простите меня! Из головы не идёт, что Таня с Жорой говорят. Действительно, в интернете много роликов о России, и там полная противоположность тому, что показывают по телеку! Ну как так-то?!
— Пора вам уже и самим на Родине побывать, — Жора положил ладонь на плечо друга и пристально посмотрел ему в глаза. — Приедете к нам?
Неожиданно в глазах Артура вспыхнули блёстки тревоги: «Я боюсь, Жора…».
— Не ссы, брат. Всё давно в прошлом, — Жора обнял Артура за плечи и словно сына или младшего брата повёл по улице, продолжая увещевать, — не те времена уже. Ты можешь спокойно ходить по улицам и не оглядываться. Никому до тебя там дела нет. Нет больше ни Кумара, ни Малышева, и братва вся на кладбищах. А кто не на кладбище, тот сидит. Или просто зашхерился, лёг на дно, как и ты…
— Ты не понял, Жора… Не бандитов я боюсь. Ты в институте у нас был романтиком, так им и остался. Идеалист и ура-патриот. Не видишь ты, что у этой страны нет будущего. Я люблю Россию, но только не ту, которой она стала.
— А ты любишь ту, которая была раньше? Что-то я ни в институте, пока был Союз, ни после, когда он развалился, твоей любви к Родине не замечал.
— Я всегда любил свой дом, свой двор, пацанов, соседей. Родителей любил, бабушек и их деревню любил. Но я всегда ненавидел коммуняк и блатных, которые терзали мою Родину, насиловали по очереди, а она пила от горя и давала всем подряд, лишь бы заработать на кусок хлеба.
— Но это довольно экзотичный вид любви к Родине, не находишь? Любить холёное и напомаженное все могут. А любить больного калеку — это удел истинно благородных людей.
— Только вот не надо сейчас про то, что Родину не выбирают. Анекдот про навозных червей и червей, которые живут во фруктах, я ещё с пионерского лагеря помню.
— Пример с червями мне очень нравится. Именно так себя и ведут паразиты: ищут, где посытней и послаще. А ничего, что кто-то до тебя это место облагородил? Он тоже мог свалить туда, где уже хорошо. Но нет, он свою навозную кучу превратил в клумбу. Собственным трудом! Он не поехал искать добро за бугор. Он сам создал добро у себя, там, где родился. А другие червяки прослышали о клумбе и ползут теперь сюда, чтоб пользоваться плодами чужого труда.
— Мальчики! Вы что, решили тут прохановские чтения устроить? А ну-ка завязывайте! — на этот раз не пискнула, а рыкнула Таня.
— Да, Жора, не о том говорим, — поддержал Татьяну Артур.
— Вот и славно! Трам-пам-пам! — кривляясь, пропел Жора, ставя точку в обсуждении. — Закончим потом. У нас в Питере.
«Потом» наступило быстрее, чем казалось. Уже в марте 2014-го Жора встречал в Пулково рейс из Дюссельдорфа, которым прибывал на Родину Артур Пиюнкин.
— А чё ты без Светы? — уже выруливая со стоянки от терминала прибытия, спросил Жора.
— Да не с руки нам вдвоём лететь. С работы отпрашиваться неохота, дорога недешёвая, и заработок терять не хочется. Она и одного-то меня отпускать не хотела. Ох, ни хрена тут у вас понастроили!
— Да, завтра прокачу тебя по местам боевой славы нашей молодости. Ты офигеешь, Артур! За 21 год, пока тебя тут не было, столько всего изменилось…
— Бли-и-ин! Когда я отсюда уезжал, тут только две фабрики, «Кока-Кола» и «Дирол», посреди пустырей стояли. Развязки какие, мать моя женщина! Жора, а чё, в эти гигантские супермаркеты кто-то ходит? О! Тойота… Шкода… Одни автосалоны. И чё, покупает кто-то машины?
— Ну, вот… «Рафик», на котором мы сейчас едем, я в этом салоне «Тойоты» покупал.
— Мерседес у тебя, Е двухсотый… Рав четыре… Олигарх, што ле?
— Да ну нафиг! Я же тебе говорил, ипэшник я, каких в России миллион. Ну, не самый бедный, конечно, но и не богатый. Ты что, Артур, думаешь у нас по-прежнему у кого вишнёвая девятка, тот крутой? Нет, дорогой, машина только в нашем детстве казалась роскошью. А теперь что? «Мерс» у нас, чтоб на дальняк быстро сгонять, Тойота — это Танин аппарат, она не умеет на механике ездить и бордюры «любит», поэтому я ей раз в три года в одном и том же салоне беру новый «Рав 4» в обмен на предыдущий, с доплатой. А ещё у нас для семейных путешествий Фольцваген «Каравелла» и «Нива» тюнингованная, специально для охоты брал.
— Блин… Небогатый, говоришь… А как так-то? У тебя целый автопарк, а старушкам в деревнях дров не на что купить?
— Чи-и-во-о?! Ты «Медузу»-то завязывай читать. Или откуда такого мусора нахватался? Артур, я же тебе говорил, что ты вообще от жизни оторвался в этой Европе. Хоть бы изредка домой наезжал. О! Смотри, какие у нас тут бараны по КАДу ездят, — кивнул Жора, указывая на КамАЗ, тянущий за собой полуприцеп с живыми овцами, который они обгоняли. — Ща-а-а, Танюха нас накормит по-человечески, рёбрышками от молодого барашка.
— Кстати, в магаз заедем в какой-нибудь? Может, еды надо купить?
— Не-е-е!
— А водки?
— Не-е-е! У нас в доме есть всё. Как в Греции, ха-ха-ха!
Оставшуюся до дома дорогу ехали, занявшись каждый своим делом. Артур с задумчивой улыбкой на лице созерцал виды Петербурга, мелькавшие за окном авто, а Жора беспрестанно говорил по телефону. Он то отдавал указания какой-то Ларисе, то, переходя на немецкий, отчитывал некоего Алекса, который накосячил при оформлении декларации на какое-то оборудование при его отправке контейнерной компанией из Киля.
Дома их встретила слегка расстроенная Татьяна:
— Как жаль, что Светулечка не приехала. Артурчик, дай тебя за двоих поцелую… М-м-а, м-м-а, дай третий раз, чтоб по-русски было, м-м-а. Садитесь за стол. Жорик, вам из морозилки достать или под салатик из бара сгодится?
— Я сам достану, сядь, отдышись, радость моя.
Выпили, Таня белого вина, мужчины по стопке ледяной, из морозильной камеры, водки. Закусили, и опять начались сопли, слёзы, смех и разговоры, во время которых самым частым словосочетанием было: «А помнишь?..».
Потом была прогулка по набережной ручья в парке, поход по всем трём этажам «О’Кея», домой вернулись уже поздно вечером на такси. Снова сели за стол, потому как все успели проголодаться, и начавшийся в столовой разговор плавно перетёк в гостиную, где Жора и Артур развалились в креслах со стаканами в руках, а Таня со своим телефоном съёжилась на пуфике у окна. Она с кем-то вела переписку, но постоянно посматривала в сторону мужчин, демонстрируя своё молчаливое участие в разговоре.
— Жора, я говорил уже тебе… Всегда больно переживаешь за родного человека, а не за чужого. Так и со страной. Всегда намного больнее видеть проблемы своей страны. Эти мои «наезды» на путинских олигархов — не от ненависти, а от любви. Ты же не скажешь сыну, которого застал за курением: «Ну и молодец!» Не скажешь матери, которая пьяная упала в грязь: «Люблю, какая есть, продолжай так, мама!» Но любить страну, в которой беда, и сметь вякать против зажравшихся жуликов и воров, получается, никому не дозволено?
Чуть что: «Не нравится — вали!» Уехать можно, не вопрос. Но решение проблемы начинается с ее осознания, а не с обнимания берез при попустительстве беззакония и при поддержке подонков во власти.
И еще. Большое видится на расстоянии. Нельзя, живя в деревне не поездив по миру, не поговорив с людьми, судить ни о чужих странах, ни о своей. Телевизор не проканает: надо самому окунуться, чтобы что-то понять.
— Расскажу тебе одну историю. Год назад ко мне из Литвы приезжали двое пацанов. Молоденькие, такие все из себя современные, европейские. Оба родились уже после того как Литва от Союза отсоединилась. Что? Нет, это по работе, они тут в командировке были. Первый раз в Питере и вообще в России.
Вижу я, что они менжуются. Напряжённые такие, ведут себя, как шпионы, засланные в тыл врага. Ну, я то-то тёртый калач, быстро их вычислил. Чтобы их страхи развеять, повёз их в свой любимый ресторанчик в Кронштадте. Едем по КАДу, а Саулюс такой спрашивает: «Где эта ми едим сейчас?» Ага, они смешные такие, один Саулюс, второй вообще, не при дамах будет сказано, Херкус.
Так вот, Саулюс немного говорит по-русски, и он спрашивает с таким охренительным литовским акцентом: «Где эта ми едим сейчас?» Они букву «ы» вообще не выговаривают там.
Я отвечаю: «Это город Ленинград». Проходит 10 минут, Херкус что-то лопочет сзади, Саулюс переводит: «А сейчас ми где едим?» Я опять в ответ: «Это город Ленинград». Полчаса прошло. Литовцы уже ёрзать начали, смотрю: дверцы в машине щупают, кнопки наглаживают, подозревать что-то начали. Наверное, подумали, что это похищение, и я их в гэбэ сдавать везу, чтоб их навечно в Сибирь в ГУЛАГ отправить.
Русскоязычный опять канючит: «Что, и ето Ленинграт?» Ленинград, говорю, Ленинград. Собирайтесь, почти приехали. Привёз я их в «Форторию», у них чуть не обморок. Как увидели здание в виде морского форта, ну… Каземат казематом, да ещё и проволокой огорожен для антуража, так им совсем поплохело. Думаю, как бы сиденья в машине не обдудолили. Обошлось.
Когда за столик сели, парни порозовели аж. Отпустило их, видать. Саулюс спрашивает: «А сколька киламетраф ми проехали?»
— Около восьмидесяти.
Саулюс переводит ответ своему напарнику, и они начинают обсуждать что-то на литовском языке.
— Коллеги, не могли бы вы при мне общаться на русском, немецком или хотя бы на английском, чтоб я в курсе был, о чём речь идёт?
— Да! Прастите! Ми тут говорим о том, тьто у вас столька многа земли! Затем вам есё наса понадобилась? Ми проехали в одном городе больсе цяса и никуда не уехали. Один горат. Столька киламетраф, и один горат. У нас поцти столька времини ехать между сталицами, Каунасам и Вильнюсам.
— А кто вам сказал, что нам нужна ваша Литва? Ха-ха-ха!
— Весь мир снает, какие ви, рюсские, агрессивнии. Ви всех всегда захвативали.
— Ребят… Вы сами только что прокатились по Петербургу и поняли, что у нас своей земли девать некуда. Ну сами-то подумайте своей башкой, на кой чёрт нам ваша Прибалтика, где ничего нужного для нас нет и быть не может. Единственное, чего мы действительно хотели бы, так это иметь под боком дружелюбный народ, на территории которого нет военных баз и иностранных войск. Я понятно говорю? Русский язык разумеете?
— Ага-ага! — закивали оба. Даже Херкус понял всё без перевода.
В общем, озадачил я наших друзей-прибалтов. Когда через три дня я им такси в аэропорт заказал, Саулюс взял мою ладонь, сжал её обеими своими ручонками и с пафосом таким, почти навзрыд говорит:
— Спасипо, Евгений Ивановить, за науку! Ми с Херкусом уесжаем из России новими людьми. Ми теперь ваши други… Или как надо? Друззя! Вот! Ми поняли. Ви не враг, ви пострадали от америкосской пропаганди. Я америкосов тоже не люблю.
И всё…Сейчас открытки мне по ватсапу присылают, в гости зовут.
— И чё? Я тебе вообще-то о другом говорил, дурилка ты картонная! Жора, а плесни-ка мне ещё маленько этого божественного напитка, — попросил Артур друга, протягивая ему низкий широкий стакан.
— Нравится? Это у меня дружбан в Туапсе сам делает.
— Иди ты! Шутка? Не верю. Это очень дорогой скотч, минимум пятилетний. Уж я-то разбираюсь в хороших напитках!
— Почти угадал. Пять лет ему будет осенью, а в дубовой бочке он простоял ровно 4 года. Но в Туапсе! В погребе у Сергей Петровича, бывшего начальника РОВД, кстати. На пенсии занялся таким вот хобби, стал делать дома коньяк и виски. Звонил недавно, говорит, что на пробу джин заправил. Поедем летом к нему, попробуем.
— Ну ладно… Ага, спасибо, Танюш! Нет, ничего больше не надо, я только льда побольше покладу́. Ещё есть лёд-то? А то я весь, по ходу, использовал. Так вот! Зачем ты мне про литовцев рассказал? Они — другое дело, они в России не жили, Советов не видели, чего ты сказать-то этим хотел?
— А то хотел сказать, Артур, что эти сопляки имеют способности, в разы превышающие наши с тобой.
— Это как?
— А вот так. Их мозги не засорены таким количеством мусора, как наши с тобой. Они видят мир таким, какой он есть, а не таким, каким его видим мы, со множеством наших тараканов в головах, запущенных как инструкторами райкомов ВЛКСМ, так и всяким отребьем, призывающим теперь каяться в грехах наших дедов якобы за преступления сталинской эпохи и всякое такое.
Они наблюдают и видят. И видят не всё, что им понятно. Многое вызывает вопросы, которых у нас не возникает только потому, что мы пребываем в заблуждении, будто мы всё уже давно знаем. Мы даже вопросов не задаём там, где эти вопросы просто лезут из кожи вон, чтоб мы их задали. Как кошки… Понимаешь, кошки, собаки, прочие братья наши меньшие видят в реальности дикое несоответствие с тем, что имеется в их головах, но им это абсолютно пох.
Например, моя кошка… Кстати, ты же не станешь спорить с тем, что животные, хоть и не умеют разговаривать, но они разумны? Так вот, моя кошка регулярно, годами наблюдает за тем, как я, Таня, Жан и Алиса с Артуром снимаем и надеваем одежду. У нормального разумного существа, любого, даже такого, как ты и я, башню бы сорвало. Мы бы на месте кошки с ума посходили бы, чтобы понять, как люди это делают. Мы бы пытались снять с себя шкуру. Верно?
Так почему кошки этого не делают? А всё просто! Потому, что объект изучения превосходит уровнем интеллекта исследователя, который пытается его изучать. Попросту говоря, сам факт переодевания человека настолько безумен для кошки, что она его не осознаёт, не видит, словно ничего этого нет в реальности. Вероятно, это просто защитный механизм. Если бы кошка осознала, что человек может менять одну «шкуру» на другую произвольно бесчисленное количество раз, она бы просто с ума сошла, и её род прекратился бы на Земле.
Вот так и мы! Огромное количество явлений мы не в состоянии увидеть в силу того, что наш уровень интеллекта на порядок ниже уровня интеллекта того, чего мы не видим. И если бы мы вдруг узнали правду, например, о том, что из себя представляют Солнце, Луна, звёзды, и какой формы Земля, мы просто не в состоянии были бы сохранить рассудок. Поэтому защитный механизм мозга блокирует зрение. И не только зрение, а все датчики, чтобы мы случайно не увидели того, что не готовы увидеть. Открывшаяся правда превратит нас в овощи.
— Постой, Женя, я надеюсь, что ты не веришь в то, что Земля плоская, а то…
— А ты веришь в то, что она круглая?
— Ё-о-о… Как всё запущено-то. Не думал я встретить в твоём лице члена секты плоскоземельщиков.
— А по-твоему, если Земля не плоская, то непременно круглая?
— Нет, ну мы же оба знаем, что она скорее эллипсовидная по контуру, сплюснутая у полюсов…
— А других вариантов у тебя нет?
— Ну, геоид там, чаша… В этом плане?
— Нет…
— А как?
— Что если есть параметры, о которых мы также точно не имеем понятия, как кошка не имеет понятия о том, почему человек может «шкуру» по своему желанию менять? Это настолько не вписывается в узкие рамки нашего сознания, что мы просто не можем не то что оценить, но даже предположить, каково на самом деле устройство мира и истинное положение вещей.
Так вот, ты и подобные тебе не в состоянии даже предположить, что вы можете ошибаться. Что вовсе необязательно быть путинистом, для того чтобы осуждать тех, кто его, Путина, критикует. Вы даёте оценку и подвергаете остракизму то, о чём сами даже представления не имеете. Для миллионов тех, кто «любит, но осуждает Родину», Земля скукожилась до микроскопической инфузории, подчиняющейся законам двумерной геометрии. Для вас есть только два варианта объяснения: круглая Земля и плоская Земля. И всё. Шаг вправо, шаг влево чреваты безумием и гибелью.
Помнишь, в детстве засматривались фантастикой «Отроки во Вселенной» и «Москва — Кассиопея»? Там роботы были тупые… Наши пионеры задавали им вопрос: «А и Б сидели на трубе. А упало, Б пропало. Что осталось на трубе?» И электронный мозг робота был не в состоянии решить эту детскую задачку, он перегревался, зависал, и робот просто перегорал, как электрическая лампочка при обрыве нити накаливания.
Вот так и вы… Вы можете не справиться, перегореть и погибнуть, если вам поставить задачу, для решения которой у вас нет готового алгоритма. Вы усвоили только то, что коммунизм — это плохо, а демократия — это хорошо. Столкнувшись с тем, что демократия — это вовсе не то, что вы раньше о ней думали, вы зависаете, и чтобы не перегореть окончательно, ищете оправдание своему предательству Родины.
— Женя! Ты бы сбавил тон, а? Ты так говоришь с Артуром, словно он враг какой-нибудь. Что ты его отчитываешь как учитель нашкодившего пацана? — вступилась за гостя Таня.
- Не, Тань, нормально всё. Жора хорошо говорит, и кое с чем я не могу не согласиться. Но я предлагаю включить паузу. Слишком много для меня информации на сегодня. Я и вправду могу «перегореть». Пойду-ка я на балкон. Там пепельница есть?
За все три последующих дня ни Жора, ни Артур ни словом не обмолвились в продолжение того вечернего разговора. Обоим казалось, что добавить больше нечего, всем всё понятно, и каждый остался при своём мнении. Время спрессовалось, словно плитка шоколада в кубики, в каждом из которых уместились десятки встреч, событий и впечатлений.
Когда Таня с Жорой везли своего друга в аэропорт, на обратный рейс до Дюссельдорфа, в «Рафике» вообще воцарилось почти непрерывное молчание. Артур заговорил только у дверей терминала вылета.
— Ребята… А знаете что? Я очень долго размышлял над всем этим… Ну… Вы понимаете. Я и правда завис на плоской Земле. Очень трудно было признаться самому себе в том, что подспудно и так было понятно уже давным-давно. Я неосознанно выискивал в новостях только негативные новости о России. Понимаете, не могу там больше… — голос Артура дрогнул.
— Да ладно, не начинай, — ответил Жора с ноткой лёгкой паники в голосе.
— Понимаете, все эти отмазки про то, что Родина в беде и из любви к ней нужно говорить правду — это такая хрень! Тот, кто любит по-настоящему, тот не бросает в беде. Надо молча делать дело, а не кричать на всю улицу: «Мой сын курит!» или «Моя мать алкоголичка!»
Я кричал об этом только потому, что хотел убедить всех окружающих и в первую очередь самого себя в том, что другого выхода не было, и я правильно сделал, что уехал.
— Но у тебя на самом деле не было выхода! Тебе же сказано было, что если не исчезнешь сам, то тебе помогут исчезнуть. Тамбовские отжали твой бизнес, отобрали даже твой дом, тебе надо было спасать Светку и Веронику с Алёшей. Их не пощадили бы. Вас всех зарыли бы на Южном кладбище, на одной аллее с Маратом Гараевым и его семьёй. Ты же знаешь этих зверей…
— Да, Евгений Иванович! Всё верно. Но я не хочу сейчас обсуждать, что могло бы быть. Я вообще, в принципе говорю!
Мы все, ну, или большинство из тех, кто свалил, привыкли оправдывать своё решением отсутствием альтернативы, мол, от нас всё равно ничего не зависело. И я, как и большинство, постоянно искал оправдания своей трусости, лени и жажды халявы. Да, именно так. Кого ни спроси, чем ему не нравится Россия, в числе первых причин называют бедность. Каждому грезится, что он гений и на Западе был бы миллионером. Каждый на самом деле был далеко не бедным, а многие и реально богатыми, но хотелось больше, и это «больше» заключалось исключительно в материальных благах!
Какая свобода! Кому её дома не хватало? Да свободнее, чем в России, может быть только в какой-нибудь Ботсване или в Чаде, где до тебя просто нет никому дела. Потому там и свобода. Подыхать будешь — добьют, и это у них свободой называется. Те, которые валят из России, называют свободой безнаказанность и безответственность. А этого нет нигде. В России была куча безответственности, но теперь, я вижу, всё наоборот!
В общем… Я понимаю теперь, что это мазохизм чистой воды: радоваться плохим вестям с Родины. И ведь я на самом деле радовался, когда слышал из ящика о том, как в России всё плохо. Потому что так я успокаивал собственную рану: мою совесть. Совесть — вот самая страшная боль, похлеще зубной. Это очень больно: ощущать себя предателем. И самое эффективное обезболивающее при такой болезни — это ненависть. Ненависть к Родине позволяет заглушить ностальгию.
Как же мне жаль тех русских, которым всё это ещё только предстоит узнать в будущем. И не от меня или таких, как я! А испытать это унижение и разочарование, наступив на те же грабли, что и мы, свалившие в девяностых.
Знаете, ребята, о чём я теперь мечтаю? О волшебной палочке. Чтобы вернуться в 1992-й год, оказаться на перроне Варшавского вокзала, вырвать у самого себя из рук билеты на поезд 019М до Берлина и тут же изорвать в мелкие клочки. И развеять их по ветру! И ничего этого не было бы! Быля-а-а…
Жора обнял друга и сдавил в объятьях крепко-крепко. Таня впервые увидела, как плачет её муж. Плакали оба мужчины. Стояли у автоматических дверей терминала 1 и рыдали во весь голос.
Потом расцепились, вытерли слёзы, крепко пожали руки на прощание и одновременно развернувшись друг к другу спинами, пошли каждый в свою сторону. Артур в чрево терминала к рамке и транспортёру досмотрового комплекса авиационной службы безопасности, а Жора к автомобильной стоянке. Следом за ним засеменила супруга. Татьяна отчётливо поняла, что они с Жорой никогда больше Артура не увидят.
Артур так и останется на плоской Земле. Что делать? Семья его теперь там…
Судрома, 8 декабря 2023 г. В 32-ю годовщину Беловежского соглашения.
В основе сюжета реальные события. Имена некоторых героев изменены.