После дождя Москва, словно воробьи на крышах и проводах, тоже «отряхивает пёрышки»: дворники шлифуют мётлами влажный асфальт, цветочницы выкатывают тележки, от которых исходит сногсшибательный аромат натурального парфюма.
Стены домов украшены плакатами и транспарантами, в парках и скверах звучат духовые оркестры, поднимая ещё на градус весеннее настроение. И совсем некстати на фоне общего буйства природы, радостных улыбок на послевоенных лицах, выглядит незваным гостем чёрный воронок.
«За что? В чём я провинился? — Надбровные дуги ломит от мозгового напряжения. — С прошлым покончено. Дело Плащёва? Столько лет прошло: убийцу нашли — за повешенного в Крыму брата отомстил».
У Стрельцова была своя версия убийства генерала в его квартире, но он её никому не высказывал, хотя прекрасно помнил инцидент со стрельбой на занятиях «Выстрела». Дело закрыто. Но фронтовик не предполагал, что открыть новое для чекистов не составляет никакого труда.
— Ну что, поручик, допрыгался? Генералиссимуса в грязь втоптал.
— Я полковник Красной Армии.
Следователь срывается с места, пулей подлетает к Стрельцову.
— Какой, нахер, полковник!? Буржуйское твоё рыло. Вождя народов в подмётки приспособил! Ноги об него вытираешь!
Следователь разворачивает бумажные комочки, тыльной стороной ладони нежно разглаживает портрет Сталина.
Стрельцова бросает в пот, еле сдерживая дрожь в теле, пытается оправдаться:
— Я на фронте ноги обморозил… не знал, что там за снимок…
Свернув разлохмаченные газеты в тугой жгут, следак с размаху бьёт по лицу полковника.
— Теперь узнаешь, ваше благородие, — с ехидным злорадством цедит он сквозь зубы. — И всё остальное на лесоповале будешь отмораживать.