Январь 1985 года выдался очень холодным, и поездка группы учеников нашей школы в Ленинград приобрела черты некоторой экстремальности. Мороз в сочетании с ветром вынуждал при перемещении пешком по улице либо заматывать лицо шарфом, оставляя одни глаза, либо постоянно растирать деревенеющие щеки и нос деревенеющими руками, чтобы ничего не задеревенело.
Тяжелее всего проходилось «десантникам» - группам из трех-четырех человек, которые рано утром выдвигались к кассам выбранного для посещения в тот день музея до их открытия, чтобы все остальные могли подойти позднее и без долгого стояния в очереди насладиться экскурсией. Еще их в шутку называли «снеговиками» или «пингвинами». Группы каждый день менялись, и благодаря такой взаимовыручке мы смогли посетить Кунсткамеру с этнографическим музеем, Зоологический музей, Русский музей, а также Исаакиевский собор, где под куполом раскачивался маятник Фуко, и Казанский собор, бывший в то врем музеем религии и атеизма.
Сказать, что меня сильно впечатлил Исаакиевский собор, - мало что сказать. Для меня это было совершенно не виданное по масштабам сооружение, в котором явственно ощущалась мощь и энергия от единения огромного количества людей, направленная на достижение чего-то незримого, но при этом очень важного. «…Хочу летать я белой чайкой по утрам и не дышать над Вашим чудом, Монферран» (с).
А маятник был такой занимательный, приятный. Позднее, когда в Исаакиевском соборе стали возобновились службы и маятник сняли, некоторые истово плевались и говорили, что маятник, когда висел под куполом, осквернял святое место. Я думаю, что эти люди никогда не видели настоящего осквернения чего-либо…
Но вернемся к нашей поездке. В предпоследний день нашего пребывания в Ленинграде было запланировано посещение Эрмитажа. «Снеговики», как обычно, заняли очередь, остальные подошли, и вот мы уже сдаем пальто в раздевалку и договариваемся не теряться и собраться через 3 часа здесь же. Никаких мобильников тогда не существовало, и потому забыть кого-нибудь из детей (а мы были детьми 15-16 лет) в огромном здании Эрмитажа нашим сопровождающим совсем не хотелось.
Приятным бонусом для нас оказалась выставка «Спасенные шедевры Дрезденской галереи», проходившая в то время в Эрмитаже. И первым делом мы отправились в зал, где выставлялись картины, привезенные из Германии.
Мы вошли, и…
Эти глаза, исполненные не страха, но волнения, не покорности, но смирения, не отчаяния, но боли, не мольбы, но надежды смотрели из нас с неотмирной чистотой и откровенностью, выражая невероятную внутреннюю силу и красоту юной девушки, этим своим взглядом звавшей нас за собой в ведомые только ей далекие горизонты. Картина просто поражала, хотя мы не понимали ее сюжета: пояснительных табличек не было, а погуглить по понятным причинам было невозможно.
Постепенно все разошлись по залу, разглядывая другие картины. Но один мальчик - назовем его Коля – постоянно возвращался и, пробравшись через толпу зрителей, все смотрел и смотрел в глаза святой Инессы.
Из всех прочих картин, бывших на той выставке, мне запомнилась еще только одна. Это произошло потому, то висела она неподалеку от «Святой Инессы» и представляла с ней разительный контраст. Картина Рубенса «Пьяный Геркулес с нимфами и сатирами» просто изобиловала малоприкрытым безобразием. Задавшись вопросом, зачем ее вообще нарисовали и выставили на общее обозрение, я решила, что это такая своеобразная антиалкогольная агитка, мол, если будешь пьянствовать с сомнительными личностями, то будь ты хоть сам Геркулес, все равно и взгляд помутнеет и отупеет, и тело дородное обмякнет, и потащат тебя по скользкой дорожке неизвестно куда…
Может, конечно, есть и другое объяснение, но я его не знаю…
Осмотрев выставку картин Дрезденской галереи, мы отправились бродить по Эрмитажу. Когда мы с подругой в Рыцарском зале рассматривали доспехи и обсуждали возможные параметры носивших их рыцарей, нас окликнул Коля.
- Девчооонки!
- Чего тебе?
Коля в силу своей тщедушности и некоторой занудности, которая, вероятнее всего, происходила из любви к глубоким рассуждениям, особого интереса у нас с подругой не вызывал.
- Девчонки, пойдемте в Дрезденскую галерею.
- Так были же…
- Ну, еще раз. Пожааалуйста!
- Ты иди, а мы тебе зачем нужны?
Тут Коля выдал взволнованную и сбивчивую тираду, из которой мы все же поняли, что ему хочется еще раз посмотреть на святую Инессу, а в одиночку возвращаться в тот зал он почему-то стесняется. Мы солидарно решили, что отказывать в этой странной, но незначительной просьбе глупо, и отправились вместе с Колей на выставку.
В зале Дрезденской галереи Коля завис возле понравившейся картины и прилип к ней взглядом. В этом было что-то очень личное, сокровенное, и потому мы с подругой оставили Колю возле картины одного и разошлись в разные стороны. Я остановилась возле входа в зал, прочла еще раз название выставки и, думая, что про себя, а на самом деле вслух, проговорила:
- Спасенные шедевры? А как их от фашистов спасли?
Меня услышала смотритель зала - пожилая дама в безупречно сидящем форменном(?) костюме, такая элегантная, что могла бы соперничать с со стюардессами международных линий, если бы не возраст.
- Деточка! Их не от фашистов спасли, нет.
- А от кого?
Я физически ощущала, как мое лицо вытягивается от удивления.
Дама-смотритель грустно улыбнулась.
- Так разбомбили галерею-то. Англичане, американцы... Весь город разбомбили. А наши, когда Дрезден взяли, картины, которые не полностью погибли, собрали и сюда привезли на реставрацию. Долго восстанавливали, лет 10. А потом обратно немцам вернули. Теперь вот выставки к нам приезжают. Так-то вот. Ой, прости, деточка...
И дама направилась увещевать ввалившуюся в зал шумную группу подростков. А я осталась стоять, ошарашенная тяжелым открытием. Мой детский ум отказывался понимать, что орудием уничтожения красоты может быть сила, вроде как не связанная со злом, в данном случае, с фашистами, а напротив, противостоящая ему. И еще было странное липкое чувство прикосновения у чьей-то постыдной тайне, развидеть которую уже не получится никогда.
- Ты чего тут стоишь? Пойдем смотреть часы с павлином, а Колька тут без нас разберется, - позвала меня подруга.
- Да, да, конечно, пошли...
Вечером того дня мы весело обсуждали тот факт, что Колька, оказывается еще пару раз возвращался к "Святой Инессе", приглашая с собой кого-нибудь из девчонок в компанию. Потом появился тортик в честь дня рождения кого-то из членов группы, и воспоминания, связанные с открытием неприятной правды, отступили, оставив место только теплым впечатлениям о чудесной поездке в зимний Ленинград.
А недавно, когда в прессе прогремел скандал с уничтожением памятной надписи на месте сожжения тел жертв бомбардировок Дрездена, то давние воспоминания совместно с новыми подробностями вызвали у меня бурю эмоций.
И дело не только в том, что кто-то вот сейчас вдруг решил стереть саму память трагедии Дрездена. Ведь удаленная надпись в переводе на русский звучала так:
Это место воспоминаний, памяти и поминовения. Здесь лежат сожжённые тела тысяч жертв авианалетов 13 и 14 февраля 1945 года. Тогда в наш город вернулся ужас войны, распространившийся из Германии по всему миру.
А это означает, что она изначально была иезуитской, оправдывая то, чему нет оправдания. "Вернулся ужас войны"? Что, правда? Этой надписью немцы как будто бы сами признавали, что это они получили по заслугам, не авиация союзников за 3 дня в феврале 1945 года превратила город в руины и уничтожила 25 000 человек, вся вина которых состояла в том, что они были дрезденцами.
Об этом не принято говорить, но принимая на себя вину за чужие преступления, развязываешь руки настоящим преступникам. Ведь каждый из нас повинен только в тех преступлениях, которые совершает сам. И никак иначе.
Но обнадеживает то, что гибель дрезденцев и уничтожение великих произведений искусства не стали местью за исстрадавшийся от блокады Ленинград, за разрушенный Сталинград, за сожженные вместе с людьми деревни и села... Красная армия не смогла спасти всех жителей города, но спасла шедевры, которыми сейчас можно наслаждаться в восстановленном Дрездене.
Жизнь идет. Теперь можно погуглить и узнать, что святая Инесса была прекрасной чистой девушкой, которую за ее веру хотели опозорить, вставив обнаженной перед толпой. Но Бог своих не бросает. Как только с Инессы попытались сорвать одежду, ее волосы чудесным образом отрасли и прикрыли ее, а сошедший с небес ангел набросил на нее покрывало. Вот этот момент и изобразил на своем полотне испанский художник Хосе де Рибера, про которого пишут, что основу его творений всегда составляла глубина человеческого переживания.
Некоторое время назад я встретила Колю на смотровой площадке храма Христа Спасителя. Он стал школьным учителем и в храме был со своими учениками, которых привел на экскурсию. Поговорить особо не удалось, и я так и не знаю, встретил он свою красавицу Инессу или нет. Впрочем, это очень личное, а значит, не обсуждается.
Уважаемые друзья!
Подписывайтесь на канал. Скоро здесь появятся новые истории и расследования.