За золотом Колчака. Часть 1

Юрий Николаевич Горбачев 2

Вестники

На высоте звезда космата
Грозила нам уж много лет.
И видим: Брат восстал на брата,
Ни в чём уверенности нет.

Лучи косматой кровецветны,
Они отравны для сердец.
Все те, что были неприметны,
Теперь восстали наконец.

И рыбаки, забросив сети,
Нашли, что там дитя-урод.
Ожесточились даже дети,
Рука ребёнка нож берёт.

"Песни мстителя", Константин Бальмонт, 1907 год.



Часть I. В СИБИРСКИХ ПРЕРИЯХ И ДЖУНГЛЯХ
Глава 1. Дым отечества

Охолаживающий октябрьский ветерок трепал угол отлепившегося от краснокирпичной стены плаката с броской надписью РАЗЫСКИВАЮТСЯ. Другой нижний угол серовато-белого прямоугольника был расчётливо оборван наискось, и маячащий в полумраке малиновый светляк цигарки не оставлял сомнений в том, что именно на эту самокрутку и ушла часть печатной продукции местной типографии, наборщикам которой уже год как  приходится набивать свинцовыми литерами колонки декретов и воззваний Верховного Правителя,чья крюковатая  подпись АЛЕКСАНДР КОЛЧАКЪ вонзалась в мозг каждой буквой. Вот и этот обесцвеченный дождями , промороженный и истрёпанный ветром клок бумаги всё ещё взывал.


                КЪ НАСЕЛЕНИЮ РОССИИ
                18-го ноября 1918 г.

             Всероссийское Временное правительство распалось. Совет
             министров принял всю полноту власти и передалъ её мне,
             адмиралу русскаго флота...Приняв крестъ этой власти в
             исключительно трудных условиях гражданской войны и
             полнаго разтройства государственной жизни, объявляю:
             я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности... -высветила разбегающиеся буквы , падающая от фонаря подвижная световая полоса, плеснувшая жёлтым на бледно -синее.

 Скрипнула фонарная подвеска. Пыхнула цигарка, высветив щеку, глаз, вздернутый нос, папаху дефилирующего по перрону солдатика в шинели с трепыхающейся на ветру крылом недобитой птицы полой шинели и с винтовкой на плече. Дохнуло едким дымом самосада,добавившего терпкой горечи к запаху шпального креозота, металлическому привкусу рельс и дымам паровозных топок.

- Вишь! -ткнул солдат дотлевшей до середины самокруткой в обрывок сообщения, косо посаженного на клейстер рядом с прямоугольником  воззвания.- Парочка! Баран да ярочка! Вроде как из благородных. А туда же - варначить!

 В неверном свете фонаря, чуть в стороне от собственной тени с клювом фуражечного козырька я мог разглядеть два бледнеющих в сероватых прямоугольниках лика. Женщины. И мужчины. Дымная путаница волос над удивлённо распахнутыми глазами, прямой нос, надменно сжатые губы - её.Хищный взгляд из - под щегольски махонького лакового козырёчка фуражки с кокардой, из-под которой рвался на волю выплеск чёрной кучерявины, снисходительная улыбка из -под стрелок усиков записного негодяя- его.
Даже при переменчивом освещении тусклой, мотающейся туда-сюда лампочки на оставшейся части плаката можно было разобрать "хищение в особо крупных", " разбойные нападения", "убийства"...
- Вот я и грю! -уже досмалив обжигающую пальцы самокрутку, швырнул  солдатик окурок в досаде под ноги и вдавил его чоботом в грязь. -Чего господам не хватат! Тока птичьего молока...А мои-то поди в деревне с голоду пухнут.Они б щас и мучную болтушку, на какую засветло пацан эту листовку клял сожрали бы, не опасаясь, что злыпнется!-ввернул он чалдонский диалект словечко из "мовы" отнюдь не из соображений пролетарского интернационализма.-  Большевички-то  всё зернишко из сусеков повыгребли, а следом - и казачкам с охвицерьём не токмо овса для коней и сальца на стол подавай, а то и курочку. Да и сами мы то и дело ложками по пустым котелкам скребём! Ой, наскребём...

Он сунул лапу в карман за новой  порцией пока что исправно выдаваемого каптенармусом  успокаивающе-умиротворяющего зелья: организм жаждал непрерывного потребления курева. Разговаривал часовой скорее всего не со мной или моей тенью на стене, а с самим собой. Потому что в момент этого неуставного, крамольного жалобно-горестного причитания он смотрел не на меня, а сквозь меня в наплывающую на огни вокзала с серыми комками толкущимся на нём людом темень, в черноте которой тонули и отблески рельс с перекладинами шпал, и смутные огоньки вдали. Лестницей в непроглядный бездонный подпол уходило в темноту вздрагивающие  под надавом колёс трогающегося эшелона двутавровое железо, напрягались  костыли и болты крепежа, непривычно тяжела была нагрузка на колёсные пары. И только что проверявший буксы обходчик, отмечая чрезмерную усадку вагонов и избыточный прогиб рессор, бормотал: "И что у них там за груз? Свинец што ли?" И хитро улыбался в отвислые усы железнодорожник со скрещенными молотками на кокарде:  так значит не зря судачат! Это и есть - тот самый груз, что вчерась через весь Омск под усиленной охраной возили на подводах из банковского подвала! И кучер Фёдор видел, как из свалившегося с телеги, расколовшегося ящика посыпались золотые чушки!

Глубоко в зевище бездны уходила лестница из бесконечных рельс и шпал -поперечин. И кто знает-что грезилось караульному на дне того бездонного погреба - размётанная артобстрелом по бревнышкам его изба? Проколотая штыком жена в предсмертной судороге прижимающая к себе бездыханного ребетёнка? Мать с отцом, брательник в посконном на краю расстрельной ямы? Пылающий овин? Пристреленная собака у конуры? Выводимые казачком-мародёром за поскотину кобыла с жеребёнком?

 Отправленная в пещерную темень кармана длань землепашца уже тянула наружу перетянутый шнурком полуопустевший мешочек кисета. А это значило, что вот-вот будет уничтожена следующая часть печатного листка,и ещё один угол плаката окажется оторван, свёрнут желобком, в него сыпанутся пахучие крошки и всё , что затем будет ловко свёрнуто в аккуратную гильзочку смочит слюна лизнувшего только что прочитанные слова шершавого языка...

-Серников не найдётся? - придвинулся, явно экономя собственные спички, солдатик.

Правила дипломатии тёмных подворотен и плохо освещённых закоулков диктовали необходимость щедрого жеста. Громыхнув коробком, услужливо вынутым из куртки-продувайки, я чиркнул спичкой и, сложив ладони лодочкой, увидел, как тычется в мечущегося тонкокрылого мотылька огня испещрённая типографским шрифтом оглобля...
Мигнуло. Сквозь пламя догорающей спички я увидел лучистую звёздочку костра на лесной поляне- и двоих вышедших из темноты на его манящий свет. И каково же было моё изумление , когда в этих двоих я узнал тех самых мужчину и женщину - с изорванного на самокрутки плаката. А плакат был разодран на разошедшиеся по рукам "добровольцев" прямоугольнички так скоро, словно сотворившие это непотребство страстно хотели воспрепятствовать поимке разыскиваемых. Ведь как только я "дал огоньку" одному служивому, тут же вылущились из темноты второй и третий - и они мигом изничтожили плакат с таким же успехом, как ежедневно "пускали в дело" революционные прокламации, газеты  "Русская армия", "Сибирская жизнь" или "Анархист"*, сожалея, что из-за высокого качества бумаги не годятся на самокрутки и "козьи ножки" разметаемые по шпалам и рельсам векселя и ничего более не стоящие ценные бумаги "старого режима".
  Ломая спички о коробок, я "давал огоньку" ощетинившемуся вокруг меня то ли ежу, то ли дикобразу из винтовочных штыков.
-Ну! Кажись - отправили!
-Без эксцессиев обошлось!Как по маслу пошло!
-Ты про масло не поминай, с утра не жрамши...
-Обошлось!А то хорунжий  прям трясси, инструхтаж деламши!Мол, партизанами леса кишмя кишат-смотрите в оба!
- Чех-то этот лощёный как вызверился, када я кинулся пособить яшшычек в вагон загрузить! А то мы не знам -чо в тех яшшычках особь секретного!
-А табачок -то, што намедни выдали, - ничо!
-Може, и сахаринчику подкинут! А с кипятком проблемов пока нету!

Шевеля смертоносными иглами, чавкая сапожищами по размятому вдрызг нозьму, отползал в сторону только что свернувшийся вокруг меня непроходимым частоколом  "дикобраз". Он пыхал махорочным дымом -и тот дым, отдавая  самогонным перегаром вчерашней попойки, смешивался со стелящимся из паровозной трубы чадом распаляемого хойла топки, куда лопата кочегара спешно подкидывала кузбасского угольку.Обдало паром разогретого котла, задвигались шатуны, завращались чугунные жернова колёс, поплыли мимо тусклые окна вагонов... Тук-тук-тук -застучало в висках пульсированием мучительных бессонниц.

Некогда сладкий и приятный дым отечества переродился в едкую вонь солдатской махры с примесью сгораемого в угольях жадных затяжек свинцового послевкусия типографской краски. Темной, взрывоопасной мутью этот дым пропитывал лёгкие, отравлял мозги, превращал человека в животное. Казалось, смысл слов, их логическое содержание, уже не имели никакого значения. Дым сожжённых в самокрутках газет большевиков, меньшевиков, кадетов, эсеров, анархистов, монархистов делил людей на одних, других, третьих, четвёртых благодаря своему химическому составу. Сбылась наконец заветная мечта средневековых алхимиков:свинец трансмутировал если не в само золото, то в грёзу о нём. И эта галлюцинация материализовалась в виде заколоченных в ящики , распиханных по мешкам, растолканных по вагонам груд тускло мерцающих слитков с клеймами цепляющихся за скипетр и державу орлов, сонмищем монет с профилем отрёкшегося от престола государя императора, груд церковной утвари и иконных окладов из опустевших храмов.

 А махорочно-свинцовая отрава растекалась, смешиваясь с пороховыми плевками пушек,винтовок и револьверов,она настаивалась на солоновато-приторном запахе человеческой крови, закисала на копоти костров, сложенных из тел скончавшихся от голода и тифа. Тошнотворная прель дыма от разорванного на самокрутки плаката лишь самую малость подгорчила задохлую терпкость дымов от горящих амбаров, хлевов, подворий. В одном месте спичкой пыхнула деревянная церковка, в другом - выгорела попавшая под артобстрел деревенька. Искрами от тех пожарищ рассыпались по окрестным с Транссибом лесам повстанческие костры. И их дымы вливались неисчислимыми струйками в туманные разливы смердящей вони. Это и был новоявленный "дым отечества". Смрадный. Слезоточивый. Удушливый. И его уже не в силах были перешибить ни горчичный запашок наносимого с Украины германского гуталина, ни сладковато-ландышевый душок французской парфюмерии, веющий из комфортабельного вагона генерала Жанена, ни цветочно- аптечные запахи, исходящие от глистом в кишечнике Транссиба влезших в тело России легионов капитана Гайды.

- Кто такие? И что это вас ночами по лесам-то леший кружит?  - спросил наш вожак Фёдор Евлампиевич Твердохлебов задержанных часовыми Громом и Байдоном его и её.
- К партизанам пробираемся!- ответил мужчина, меж лопатками которого был наставлен штык. И чуть что игла готова была проткнуть "ночного мотылька".
- Тогда считай, что уже добрались! - снисходительно произнёс Твердохлебов.- Ну кто вы таковские? И чем можете помочь нашему делу?


Гл.2. Банда "Чёрная рысь"

Так в пору отступления Колчака из Омска прибился к нашей банде молоденький подпоручик с рыжей суфражисткой. К тому времени нашего бывшего главаря Кольку Пожогина комиссары уже пустили в расход и шайку возглавил Федька Твердохлебов по кличке Твёрдый. Упорно именуя  с тех пор наше  пёстрое сборище "партизанским отрядом", Федька имел насчёт того,против кого и из каких идейных соображений партизанить,- свои представления.

Доставшиеся ему в наследство остатки разгромленной шайки Пожогина, потомственный казак из алтайских "семейских" Фёдор Евлампиевич Твердохлебов намеревался направить  на дела более масштабные. Вначале он грезил созданием не подчиняющейся никому  крестьянской республики, отгороженной от окружающего мира неприступными стенами Алтайских гор. Потом его умонастроения переменились. И он размышлял вслух,во время наших привалов у костра:  "Не надоело вам под пули подставляться, потроша новониколаевских толстобрюхов? От чекистов по лесам ховаться не наскучило? Те чекисты и комиссары, коим досаждали вы своими лже-эксами, уже в земле сырой лежат...С тех пор, как чехи с Колчаком навалили их снопами по ямам вокруг Новониколаевска, -вагоны с золотишком эвон куда упороли! Кое-как нагоняем!И не пора ли нам не размениваться по мелочам, а взяться за серьёзное дело?"

 Раздумывая и меняя одно решение на другое, остановился  Федька Твёрдый  в конце -концов на том, что лучше растребушить кого-нибудь из сибирских толстосумов или ограбить какой-нибудь провинциальный банк - и на том "завязывать". К такому решению его подвела суровая реальность.Чем дальше отрывался "золотой эшелон" от Омска, тем плотнее становилась оцепление охраны. Крепко вцепившиеся в этот сундук с сокровищами на колёсах когтями чешские львы и польские* орлы рвали и терзали клювами и клыками любого, кто посягал на богатство. Понимая, что лезть на рожон-гиблое дело, Твердохлебов вознамерился уже сорвать хоть какой-то куш иными способами, чтобы ,  уйти с казной и верными ему людьми в Манчжурию, а затем, может быть, и эмигрировать куда-нибудь  в Латинскую Америку.В Бразилию, к примеру,где над дивной красоты орхидеями порхают миниатюрными живыми изумрудами колибри, сверкают  радужным оперением хохлатые попугаи и с ломящихся от тяжести веток свисают увесистые плоды. Происходя из чокнутых на Беловодье алтайских староверов, в какой-то момент Федька понял, что ни в Совдепии, ни в Колчаковии  ему никакого Беловодья не светит.

И в сторону Омска наш "партизанский отряд" двинулся как раз для того, чтобы каким -то образом(каким-пока не было понятно) "взять банк". Ясно было, что объявивший себя Верховным Правителем полярный исследователь, минных дел мастер и черноморский адмирал Колчак, разогнав Директорию, что-то да имел в своём банке.И по заданию командира нарезая круги по Омску, на стенах учреждений которого бельмами красовались плакаты с физиономиями Пети и Нинон,я выходил и к замысловатому зданию банка в пещерах Али-бабы которого мерещились несметные сокровища. К тому же до нас стали докатываться слухи о том, что в пику Троцкому взявший Казань и тут же из полковников произведённый в генерал -майоры Владимир Каппель***, захватил золотой имперский запас и движется с ним в сторону новоявленной Столицы Сибири.

... Сам по себе подпоручик Петруша Рязанцев и без того мог показаться  личностью хоть и незаурядной и вместе с тем вполне типичной для времени оторванных авантюристов и бескомпромиссных борцов "за идею" - будь то царство коммунистической уравниловки,химеры парламентаризма, дедовская монархия из сказки о царе Салтане или всевластие денег. Но в дуэте  со своей подругой Нинон Красавиной сей экземпляр выглядел весьма экзотически. В форме чёрной сотни со скалящимся черепом на шевроне, колючим взглядом лазоревых глаз, долголикий брюнет с грустной декадентской улыбкой, виртуозно владеющий как саблей, так и револьвером, он великолепно джигитовал и не пасовал ни в какой ситуации.

Явившись в  отряд безлошадным, он при первой же возможности добыл и себе, и своей подруге по прекрасному скакуну, обзавёлся трофейным оружием, - и они стали грозной ударной силой, способной решить исход любого нашего предприятия.

Рязанцев был быстр, как молния и всесокрушаем, как ураган. А повсюду следовавшая за ним его подруга Нина Красавина в одеянии армейской амазонки,обряженная столь щеголевато скорее не для боёв, а для жокейских скачек, с факелом волос развевающимся по ветру добавляла Петруше романтичного шарма: не за каждым последовала бы в пекло авантюр той поры даже и суфражистка.А вот подишь ты!

Они сошлись где-то в Казани, как раз в тот момент, когда Каппель захватил имперскую казну - и отправил 460 тонн*** золота, платины, серебра и драгоценных камней на двух пароходах в Сызрань вниз по Волге. Петрушу назначили начальником охраны на пароходе "Фельдмаршал Кутузов",суфражистка из эсерок была на должности сопровождающего бухгалтера-кассира, и знала по описи - сколько-и чего находится в мешках и ящиках. Ещё в Уфе парочка не вызывала никаких подозрений. Но в Омске, куда прибыл груз, в иных ящиках вместо золотых слитков оказались кирпичи, а во многих мешках вместо драгоценных камушков -речная галька. Тут-то Петруше и Нинон и выкатили обвинение. Но они умудрились бежать из Омских казематов...

 Сам я оказался в "отряде" по причинам совсем иного свойства.
Отчисленный с третьего курса Томского императорского университета в результате раскрытия царской охранкой подготовки покушения на губернатора - я тоже бежал - и в итоге вынужден был прятаться с бандитами по лесам. Это случилось ещё до того, как  варнаки стали называть себя "партизанами" и, действуя отнюдь не из идейных соображений, ради лёгкой наживы могли мимикрировать хоть под "красных",хоть под "белых".
 Успел я до учинённой чехами кровавой бани, поучаствовать в некоторых "эксах" банды Пожогина, просиявшего в народной молве кличкой Жиган Наганыч. Мои подельники, разумеется, не разделяли моих антимонархических убеждений, а тем паче никогда не читали стихов Гумилёва или трактатов Плутарха( хотя и мнили себя ничем не хуже "конквистадоров в панцирях железных" Александров Македонских и Сцепионов сибирского  масштаба)  и относились ко мне с иронической снисходительностью. Тон в глумлении надо мной задавал балагур Степаха -Твердохлебовский прихлебатель,который веселил варнаков своими байками, пересыпая их немыслимым коктейлем из диалектов. Воровскую одесскую феню, он мешал с кержацкими говорами и чалдонскими неправильностями , постоянно соря словами "прясло", "ешшо", "серники", "вместях", "тамока", тутока"...

Степаха балаганил непрерывно -и бандитам нравилось, что он превращает их жизнь в своеобразный спектакль, где он распределял роли, давая клички. Надо сказать эти клички удачно соответствовали облику и манерам вновь нарекаемых и не лишены были мрачновато-ехидной поэзии. Меня,к примеру, Степаха обозвал двумя погонялами - снисходительно уничижительным -Студент и уважительным, обозначавшим мой статус в иерархии банды - Дергач. Громилу , который не только, что называется, гнул подковы, но и пел раскатистым баритоном, щипля струны гитары, -Громом. Байдон, Кривой, Жиган Наганыч -всё это были шедевры кликух из полного собрания сочинений Степахи - балагура, по кличке Сорока, которую ему припечатал безвестный носитель уголовного эпоса. Так прошедшие обряд инициации в воины-охотники американские индейцы, аборигены Австралии, Африки , Сибири и Крайнего Севера получают имена -Быстрый Олень, Разящая стрела, Одинокий Койот, Бумеранг Ветра. Вполне в соответствии с этой древней традицией Степаха нарёк Рязанцева -Черепом. Причиной тому послужили неустрашимость вновь посвящаемого в рыцари бандитского Артуровского Круглого Стола и похожий на пиратский роджер шеврон с черепом, скрещенными костями и надписью ЧАЮ ВОСКРЕСЕНИЯ МЁРТВЫХ И ЖИЗНИ БУДУЩАГО ВЕКА. АМИНЬ.***

Сорока выполнял в живущей по бандитскому кодексу чести общине роль шута при самодержце или, если хотите -Цицерона при Цезаре, потому как дар его красноречия хоть и в гротескной форме, но был равновелик дару древнеримского оратора. Время было такое - шаманы революционных торнадо появлялись из образующихся вихрей перемещений революционных масс как бы сами собой. В какой -то момент от скуки я стал записывать  байки словоохотливого  Сороки.
-Ну што студент!Пишешь?-заглядывал в тетрадку безграмотный,подобный алтайским кайчи создатель и носитель варначьего эпоса.-Ну пиши , пиши. Контора пишет...

Стёпа придумал название нашей банде в её новом составе. Вначале, после нескольких удачных налётов с перестрелками, в которых уже участвовали экс-черносотенец Петруша и его неистовая подруга Нинон, которая была назначена Твердохлебовым казначеем, хотели наречь банду "Рыжая рысь". Но Степаха тут же отредактировал:"Чёрная рысь!"
-Рысь крадётся тайгой поверху, неслышно по-над головами охотников -и прыгат на спину, штоб задрать наверняка,-разглагольствовал Сорока.-Так и мы должны напасть на золотой эшелон адмирала-бесшумно и внезапно.

 Вечерело. Выставив караул, мы совещались у костра на лесной поляне.
- Согласен!-поддержал попавший в нешуточный переплёт выпускник юнкерского училища Петруша Рязанцев.- Чёрная сотня. Чёрная рысь. Почти как Чёрная Русь...Не белая-дебелая. А беспощадная и молниеносная, как чёрная пантера.Вороной конь Апокалипсиса...
-Любо!- переломил сухую ветку и бросил половинки её в костёр атаман из кавалерийских хорунжих, словно вождь стрелу, преломленную в знак того, что он откопал томагавк и выходит на тропу войны. Теплилась ли в нём ещё надежда на то, что его "добровольческая армия" вольётся в общий вал спасителей России, как грезилось ему в самом начале-не знаю.
___
*Газеты времён Гражданской войны, выходившие в Сибири.
**Девиз "Чёрной сотни."
***

Глава 3. За золотым миражом

План Твердохлебова по захвату гружёного сокровищем отсека бронепоезда, купе штабного вагона или прицепного вагона, замаскированного под "столыпинскую" теплушку солдатского эшелона не был чем -то вроде пиратской карты с крестиком, где закопан клад. Нам оставалось до конца не ясно- где запрятаны слитки и камушки? Транспортируются ли они "купно", как выражался наш вожак, или разделены на части? Переданы ли они частично  легионерам Чехословацкого корпуса? И чтобы хоть  что-то узнать об этом, надо было иметь осведомителя среди людей командовавшего чехами Радолы Гайды. Или же часть ( но какая?) передана полякам, которыми руководил бывший полковник Русской императорской армии Казимир Румша? И тогда надо втираться в доверие к полякам. Мы гадали на кофейной гуще неведения и сомнений.Поэтому наши совещания у костра производили на свет планы подобные то ли  дыму от сырых дров,то ли косматым теням, метавшимся по сугробам. Один из таких планов предполагал использовать в наших замыслах  роящихся вокруг генерала Жанена любвеобильных французов. Шпионку женщину подослать? Почему бы и нет! Ведь Нинон -то вполне могла щебетать на языке Мольера и Ронсара...  А пока суть да дело, наш кочевой разбойничий табор коротал время в лесу у костра и я записывал в тетрадку байки Степахи -Сороки.
Как -только кто-нибудь из бандюганов начинал упрашивать балагура "травануть баланду" он прищуривался, сплёвывал в костёр и начинал "травить" уже неоднократно рассказанную байку про ЦАЦКИ ЮВЕЛИРА ЗАМОЙСКОГО:

-Рассказать вам за то, как моя Груня поимела в уши бриллиантовые серёжки не хуже царицы Савской? Так слухайте!
 Лейба Замойский открыл в Новониколаевске свою ювелирную лавчонку на Асинкритовской через два дома от околотка, переименованного к тому времени в участок в надёже на защиту. Но какое там! У фараонов волыны стреляли через раз, к тому же среди них крысил наш человек. Мы ему платили прОцент с налёта -и он предупреждал нас о всех шагах застиранных галифе и мятых картузов, пришедших на смену новониколаевским жандармам с их неподъёмными "селёдками", тяжесть коих ножен я спытал на своём калгане, и вонючими сапогами с подковами, норовящими угодить под копчик, а то и в харю. Четырёх сыскных доберман-пинчеров комиссары понтовались продать с молотка, но никто не купил эту зубатую драгоценность -и легавым самим приходилось падать на четвереньки, штобы взять след.

Тут в синема как раз крутили контрабандную лабуду про ковбоев, што ребята купляли у явившегося из Владивостока хмыря... Фрайера в сомбреро. Кактусы. РевОльверы в кобурах. Крепкобёдрые шмары. Ограбление банка с перестрелкой. Погоня. Так вот по сравнению с теми делами, шо мы творили с Колькой Пожогиным  по кличке Жиган Наганыч-то синема отдыхат.

День деньской. По Асинкритовской  туда-сюда пролётки шлындают. Вваливаемся мы втроём в лавку Замойского. Я, Пожогин-Жиган и Кривой.Без понтов с теми синемашными масками, а как есть -и светимся красавцы в зеркалах. Ну не то штоб какой-то там техасский салун, бутылки вискаря батареей, а ещё чево и похлеще. В прилавках-то - брилликов этих, золотишка-хошь лопатой греби.
 И надо ж было такому случиться, што в кабинете хозяина магазина как раз выбирали украшения товарищ прокурор с супругою.Да и прислуга оказалась проворной на ноги.Даже без звонка по проволоке -раз два-и они в околотке. Мятые картузы тут как тут и вместе с ними наш осведомитель. И Жиган Наганыч уже в курсях, што прежнего начальника УГРО сменил новый по фамилии Сотников!

Товарищ Сотников выхватывает свою волыну -и наводит её на Жигана. Всё это я вижу в зеркалах, поскоку повернувши к Жигану спиной. Шухер застал меня за разглядываниями цацек в витрине. И я уже прикидывал - как  тресну по стеклу ручкой моего ковбойского кольта -и нагребу с чёрного, как катафалк, бархату, безделушек для моей Груни.
 - А ну бросайте ваши бум-пистоли!- гаркнул карапуз- мятый картуз.
И тут Коляха, бляха,  ничего не бросимши, и гуторит:
-Здравствуйте , товаршч Сотников!
У нашего шерифа морда сделалась зелёная, как кактус в колючках, тем паче шо бриться ему было некогда от непрерывных разборок по налётам и ограблениям.
- Откуда ты знаш, што я Сотников! Я ж тока позавчерась заступимши на должность.Предыдущего уж схоронили на кладбище за базаром.
-А догадайсь с трёх разов!Агент ерманской разведки недоделанный!
-Так што ж у нас в УГРо крыса!?- пинком вышиб опытный закаменский футболёр ревОльвер из лапищи Жигана.
- Угорь в вашем УГРо!Чирь!- нырнул за прилавок, шо за ту стойку салунного бара Жиган, как делал он на Оби ещё в апреле, и, вынырнув оттудова с упавшим меж штиблетов уже дующего в штаны Замойского ревОльвером и ещё одним , выхваченным из-за ремешка понтового галифе во время наших балаганных эксов изображавшего комиссарские шкеры.

Два ствола рявкнули, как два сыскных сабочонка на пустыре на Владимирском спуске, когда их пускали в расход.

Лейба сказал "Ой!"-и его надраенные штиблеты уже плыли по растекающийся луже, шо те два  крейсера "Варяг" и "Аврора" -и один уже хлебал бортом в то время , как второй -таки портил воздух.
  Товаришчь Сотников валился на пол, подобно конной статуе государя амператора в синема-хронике. Сброшенным с колоколенки треснувшим колоколом брякнула о паркет его головень - слетевший картуз покатился, штобы лечь у измазанного конским навозом чобота Кривого:вступил -таки, когда мы садились в пролётку- и благоухал всю дорогу.
-Шухер, хлопцы!- заблажил Кривой, словно дьяк "Аминь!" на клиросе с заметным опозданием и, не волыня, уже совершенно машинально принялся разряжать  свою волыну в нарисовавшегося за спиною оседающего в лужу мочи Замойского товарища прокурора Полянского.
 Его шестизарядный ревОльвер гавкал, прорываясь сквозь визг прокурорши, роняющей на пол брошь и ожерелье. Я тем временем крушил стекло витрины, как лёд на Неве, под который князь Юсупов затолкал Гришку Распутина. И цацки глядели на меня сквозь осколки стекла голубыми корбункулами глазеней пророка-целителя.
 -Греби!-заорал Жиган, дирижируя дымящими стволами. Шлёпая ладонями по половодью на полу, словно вышаривая налимчиков в устье Каменки, Кривой собирал всё, что вывалилось из разжавшихся коготков чернявенькой кошечки- прокурорши. Я лопатил содержимое витрин, сваливая всё это в мешок из - под картошки.
 -Ну вот и досталось на орехи товаришчу Полянскому!Будет знать как нашего брата забижать!-ликовал Жиган, когда пролётка вылетела на улицу Александровскую, где поджидала нас другая пролёточка. И как истинные пролетарии мы полетели по кривым закаменским улочкам вниз -на нашу малину, где в полуподвале бывшего дома купца Самохвалова,ховали мы всё, шо брали с грабежей и революционных эксов...
  И вот уже моя Груня вертелась перед зеркалом в сверкучих серёжках -висюльках, диадеме и колье.
- Ну , Стёпа! Ты ерой! Дай я тя поцалую!
-И тут вижу - то не Груня моя черноокая, а как есть царица Савская из Ветхого Завету. Так вот што они значат эти заговоренные  ювелировы цацки!
 - Не! Не буду я тя челомкать!- отвернулася Груня.Фу! И чем это от тя так воняет. То ль конским навозом, толь мочой! Ну и парфюм!
 И брезгливо отвенувши, царица шагнула в зевище зеркала, вслед за ней, зыркнув на меня и роняя с трюмо пузырьки с духами, сиганула наша чёрная кошка Мурка, вскакивая на горб гружёного дарами верблюда. Караван направлялся в сторону сверкающего куполом дворца царя Соломона.Мираж зыбился, но не исчезал. И я приложился к горлышку бутылки, штоб вернуться в пролетарскую реальность.
 Я остался по эту сторону миражной зыби. Запястья сжимали браслеты. Вот так -то оно, паря, бывает на реках наших Вавилонских..

***
Транссиб был забит воинскими эшелонами от Челябинска до Читы. Чехи везли награбленное , пробиваясь к Владивостоку, позже вступившие в игру за этим ламберным столом  поляки тоже делали свои ставки и метали карту не задарма -и пользовались моментом, чтобы если не сорвать весь банк, то огрести в свой старательский лоток хотя бы какую-то часть золотого запаса империи. Заинтересованными лицами  в дележе этих сокровищ Али Бабы были и надеялись заполучить свой гонорар за услуги Колчаку - и генерал Жанен, и при ретивом  содействии атамана Семёнова захватившие Владивосток японцы, и интриговавшие как против белых, так и против самураев американцы, и дергавший за нитки из Лондона Уинстон Черчилль с сигарою в углу  влажного рта, и  президент Вудро Вилсон в надвинутой на презрительно взирающие серые глаза шляпе.

Наша задача состояла в том, чтобы, не прозевав, урвать свой кус, да пожирнее. Но как? На совете у костра порешили брать языка.

Молоденького чеха мы прихватили на привокзальном базарчике Барабинска, где он , щёлкая кедровые орешки, шлялся с винтовкой на плече между рядами с вяленой сартланской белорыбицей, копчёными чановскими щуками, мешками с мукой местных меленок, высматривая - что бы из съестного  выменять на серебряный портсигар с двуглавым орлом на крышке?
Расфуфыренная Нинон изобразила заинтересованную в молодом человеке дамочку лёгкого поведения и, увлекая Здинека в лабиринт привокзальных улочек, привела его в нашу засаду. Тут -то мы его и повязали. Карасиком в мордушке чех забился в объятиях накинувшего ему куль на голову Грома. Лихой конокрад с золотой серьгой в ухе перебросил добычу через седло-и поминай как звали!
- Я слышал про золото! - пролопотал уроженец "златой Праги" за время пребывания в плену и казарменной муштры худо-бедно освоившийся с русским языком.- У нас все про него говорят.Только не убивайте, господа! Я буду вам помогайт! У меня в Праге больна матушка и сестер на выданье. Им надо много крон!  Я проведаю-где это чёртово золото!
-Считай шо ты в доле!- похлопал "ваше благородие" Твердохлебов по плечу краснопетличного белочеха.- Узнай -где тот вагон? А може то сейф -отсек в бронепоезде? Вроде как ящики со снарядами, а на самом деле-слитки.А!?
- То только кто-то из колчаковской охраны может знать!
- Верно!
Колчаковского часового мы тем же манером умыкнули с базара в Каргате. Полоротый дурень, прицениваясь, крутил в руках неощипаного селезня.
-Так шо ж ты ево не ободрала, павлина энтого!А деньги дерешь! Хлопцы жрать просють, а мне ешшо его ощипывать!
 Синея зеркальцами на крылах, селезень жмурился на солдатика.
-Та ешшо обдирала б я яго! Как застрелил Хвёдор на болте, так я яго на лёд в погрябушке и сховала. Думала на Покров с картохами запеку. Ан вот уж и Покров-и утки на Юг улетели, и те болотА льдом позаковало, а всё не собралась. Ну а тут -эшелоны! А дай думаю-к вокзалу  на базар снесу! Голодают вить солдатики! Тока ты мне "катеринки" да "керенки" не суй. У меня их уж полсундука...Из золотишка што есть? А то гуторят - адмирал ампираторский золотой запас захватил?
-Много знаш тётя!Я чо с тобой золотыми слитками за энтого селезня расплачиваться должон? Вот те серебряный крестик на цепочке и не трёкай помелом -то своим, а то загремишь под фанфары...

Всё это мы  с Громом слышали, изображая заинтересованных мешками с картошкой покупателей. И когда Нинон продефилировала мимо сующего селезня в вещмешок солдатика и поманила его пальцем, он поплёлся за ней, как крыса за флейтистом из Гаммельна,готовый отдать за поцелуи маркитантки того селезня.

Когда же атаман выдернул изо рта несчастного кляп, тот  взмолился.
-За што, братцы!Не губите!У меня маманя в Иркутске.Она не переживёт...
-Та никто тебя не собирается пускать в расход!- начинал вербовку "ваше благородие".
 К  окончанию той вербовки  мы с Громом уже дообгладывали косточки селезня, принимаясь за печёные в золе картохи из того же вещмешка.Нинон, оттопырив пальчик, смаковала утиную ножку. Обжигаясь обугленной корочкой и перебрасывая картохи Байдону и Косому с Черепом,Гром басил:
-Ну вот, а ты голосил! Ни за што пришлось тётку прирезать, как порося!Бо и она заблажила!Вот за эту цацку разе!-взвешивал гитарист в загребастой клешне серебряный крестик солдатика.-Ну и платок нашей барышни в слюнях твоих испачкали. Тьфу!
 Косточки селезня догорали в костре. Ветер шевелил разбросанные по снегу под еловыми лапами пёрышки-они бы вполне сгодились для головного убора индейского вождя.

 Не смотря на донесения наших лазутчиков мы так определённо и не знали-где спрятано золото, и потому решили действовать наобум.Но этой отчаянной авантюре воспрепятствовала появившаяся в банде Груня.


Глава 4. Транс Транссиба

 Нашим разбойным замыслам способствовало, как нам казалось, то, что растянувшиеся бесконечной анакондой по Транссибу эшелоны и броневики двигались медленно. А то и вовсе простаивали сутками из -за разобранных партизанами рельсов, подрыва путей динамитом красными диверсантами, нехватки паровозов. Гигантская анаконда грезилась нашему атаману в его неуёмных фантазиях о Беловодье. Раздвоенным жалом сливающихся воедино Бии и Катуни она - было дело - облизывала Алтайские горы , змеясь чешуистыми  извивами Оби. Но в какой-то момент змеюка перевоплотилась в рептилию девственной сельвы. И атаман то и дело являлся сам себе в своих сновидениях вождём амазонского племени в набедренной повязке, перьевой короне и с трубкой для стрельбы мини-дротиками отравленными ядом кураре. И как только после меткого плевка-выстрела дротик вонзался в прячущуюся среди лиан и орхидей обезьяну -и спугнутые попугаи и колибри разлетались - гигантская рептилия перевоплощалась в мутноводную, кишащую пираньями и крокодилами Амазонку...
- Изыди! -просыпаясь, накладывал на себя двоеперстное знамение сновидец-ясновидец.И снова смежал глаза,чтобы досматривать свои пророческие видения.
  Итак. Эшелон  оцепенел, зависнув на ветке Транссиба. А нам всё же во что бы то ни стало надо было вычислить утолщение в теле этого заглотившего Золотого Тельца и понемногу переваривающего его гигантского червя.Транссиб стал нашей  галлюцинацией морфиниста, нашим поэтическим трансом, вдохновением поэта и страстью влюблённого.

Двигаясь по окрестным лесам, замёрзшим болотам и перелескам параллельно потоку беженцев на Московском тракте, железнодорожной насыпи Транссиба, по которому к тому же  грохотали, скрежеща шатунами паровозов,лязгали сцепками и постукивали колёсами  на стыках, оживающие железнодорожные составы, мы лишь время от времени меняли лошадей. Кто-то из отшельников на заимках, куда прятали крестьяне скот, отдавал коней добровольно. А кто-то и за лядащего мерина или кобылёшку с вылезшими из боков рёбрами готов был костьми лечь. И ложился. Гром с Сорокой пускали их в расход одним выстрелом. А Череп, экономя патроны,  рубил непокорные головы, как кочаны в огороде. Продуктов мы много не брали с наших налётов на трудовое крестьянство, потому как таскать за собой обоз с двумя -тремя телегами было обременительно. Одну и то приходилось то и дело вызволять из грязи или трясины, навалясь всей шайкой.По той же самой причине мы до сих пор не обзавелись артиллерией. Пушка -это та же верига на ноге, тяжелючие кандалы каторжника-далеко не убежишь. Но когда приморозило и мы у одного  зажиточного прибрали к рукам розвальни, самого его развалив взмахом шашки на две половинки,- стало легче. К тому же в лесу было полно дичи. Объевшиеся человечины волки и лисы уже ленились гоняться за зайчатами и потому - стреляй не хочу. Рябчики, тетерева, глухаришки за околицами деревенек, где мы квартировались, кочуя с места на место , расплодились, как куры в курятнике. А когда мы топтались около Чулыма, прибыла в банду и жена Сороки Груня. Так она могла из - под снега и клюквы, и брусники нагрести. Хотя меня воротило от тех ягодок-мерещилось, то капли замёрзшей крови. А Сорока с Громом, чавкая, пожирали таёжные дары в неимоверных количествах вкупе с солёными  груздями, рыжиками и капустой из кадушек, экспроприированных из кладовок и амбаров разоряемых нами крестьян.
 Пока на привале мой сказитель-кайчи, завалясь на ложе из пихтового лапника, дрых у костра, завернувшись в овчинный тулуп, я дописывал на память одну из его разбойных историй.

 ОГРАБЛЕНИЕ В АВЕЛЬСКЕ

-Та кто ж не знает нашего Авельска! Это чуток в сторонку от Барабинска, где ешшо охвицерьё взбунтвалося супротиву Колчака. И зараз чуть было не прищучили золотопогонного заразу  в его штабном вагоне. Так мы ж там с хлопцами банк грабанули так, шо тока пух летел с того курятника.Да! На Московском тракте это, будь он неладен. Там ешшо церква стояла с оградою. И штоб ему пусто было тому  банку! До сих пор так и тянет в баньку -чертей с себя веником посхлестать. Бо грабёж грабежом, а грешить -не моги! Ведь мы ж как-никак провославныя! А вся недолга в том, што банк тот к той поре как мы с Колькой Пожогиным грабить его наладились -перешёл в руки красных чертяк, а они...Но всё по порядку. Я те, паря, уже гуторил про синематограф в Новониколаевске и, как мы с хлопцами ходили за отдельный мэц смотреть контрабандную киноху про ковбоев.Умора!Шоб один десятерых укокошил. Да ешшо и так шо - кто, дрыгая ногами, - головой в бочку, кто -звеня шпорами, - в  свиное корыто рылом.

 Ну точь в точь как у нас вышло, потому как заходили мы грабить банк с огородов через подворья авельчан. К тому времени банда Пожогина по кличке Жиган Наганыч разрослась - и было в ней десяток молодчиков поотовсюду. Хто из амнистированных. А хто и совсем ещё желторотики, как я.И всё мне было в диковинку. Прибыли мы в Авельск не на лошадях по прерии, как в том ковбойском синема, а  на поезде, в прицепном вагоне,забитом мешочниками.Колька Пожогин, дружок евоный закадычный - Гришка Кривой с выбитым в драке глазом, Петька Шишкарёв из Еловки,по кличке Байдон, Лёха Гром и ещё пяток громил да я....

Весь конфуз с этим ограблением вышел с того, што курочившие в те поры авельский храм большевички и попика тамошнего со дьячком -звонарём хлопнули, и попадью, и их троих детишков, и всё чё выдрали из иконастасу - подвергли кспроприации.Иконы покололи топором, оклады серебряны и золоты содрали, каменья выколупали -и тут же в авельской кузне всё попереплавили в серебряны и золотые слиточки.А чтоб поболе тех слиточков и камушков было пограбили церковки и по другим окрестным весям.

 Перестрелять банковских оказалось делом плёвым. Да и не много их было. Пара полоротых красноармейцев, клерк, да бабёнка-дурёха из недоограбленных купчих пришла мешок катеринок обменять. Трах-бах- и копыта на бок, што у тех прирезанных на разговление поросят. Правда, один парнишонка, бросив винтовку и путаясь в полах шинелки, побежал от нас огородами по картофельной батве -так одноглазый Кривой догнал его выстрелом в спину и тот повис на прясле, а Кривой , оступившись, завалился в курятник, переполошил всех пеструшек, но тут же свернув головы курке и петуху, прихватил их на ужин. В лесу-то курей -где сыщешь?
 Ну и Байдон, кинувшись догонять учудившего  отстреливаться экс-купчишку, чья баба уже валялась у кассы с дыркой во лбу, паля ему в спину из ревОльвера, тоже оплошал- и налетел на пасшуюся за околицей коровёху -и та устроила ему корриду, боднув дурня в бок. Так  он её тут же и ухлопал,как несознательную, а мужик-то убёг, ховаясь кустами.
 И вот он - сейф!Его мы вскрыли, без лишней канители, взорвав гранатой. А там аккуратными рядочками серебряны и золоты слиточки да камушки в мешочках. Ну и два куля "катеринок" с "керенками". Ага!
 Сгребаем мы это всё -и айда в чёрен бор по за околицей. Понятно, што поклажу навьючили на парочку коней. Их Лёха Гром кспроприировал из конюшенки ешшо не раскулаченного по тем временам, притаившегося авельца-середнячка. Гром -то был спец в конокрадских делах. В детстве его цыгане украли, в таборе он вырос, имел золотую серьгу в ухе, был чёрен глазом и чубом, мог затянуть "Мардяндю" с переборчиком, потому как таскал за собою повсюду семиструнную. Ну и не пёхом же нам с добром -то хоть до Омска, хоть до Новониколаевска тащиться(в поезд- то к мешочникам с награбленным не сунешься!), вот Гром и прихватил по другим дворам ещё пяток лошадёнок. Не все правда были с сёдлами. Но для таких ковбоев , как мы, сие не помеха! И вот вся шайка -верхом -в чёрен лес, тайгу Васюганску. Не по Московскому ж тракту ломиться, там уже комиссары рыскали в своих буденовках , выпучив буркала. А я -то из местных был из деревеньки Урманихи, которую комиссары из-за несданного зернишка всю как есть извели под корень, втоптав и мужиков и баб в болотА! Так вот и повёл я, паря, нашу банду обходными партизанскими тропами.
Едем верхами. Кедрачи да пихтачи хлешшут по глазам.Смеркается.

Развёл я костерок. Луна на небе засветилась. Звёзд высыпало , што звездочек на погонах закопанных повдоль Транссиба окопников - охфицериков. Сидим мы вокруг костерка, обгладываем косточки пожаренных на огне куры да петушка. И надо ж было Байдону развязать мешок, штобы полюбоваться слитками и камушками! Взял он слиток на одну лапищу, камушки высыпал -на другую, смотрит, как играют , искрясь, в свете костра , луны и звёзд на гранях - и смеётся. И вдруг...
-Чему смеёшься?-зашелестели кедрачи.- Убивец!
Глядь! А под ёлками стоят бесплотный попик со звонарём, а с ним и попадья с детишками...
 Байдон и выронил слиток-то! Хвать за свой ревОльвер, а из кобуры -то вытянуть не может. Прикипело!
  Мы оторопели. А попик-то уже склонился над мешками -и ну кидать керенки да катеринки в кострище. Отпрянули мы к роняющим пену с удил лошадям, а он, детишки, попадья и выходящие вереницами из болот урмановцы пошли хороводом вокруг костровища, берут слитки - и кидают их в огонь. И отгорел костёр -и образовался из расплавленного злата-серебра неподъёмный крест...
- Вставайте , оболтусы! Караульный наш уснул!- орал Пожогин.- Всю поживу и лошадей у нас умыкнули...
 Ан так-то! Сон мой -в руку был. Много банд о ту пору по таёжке партизанило!А тем уснувшим на посту караульным я был. И никому не сказал, што пока бренчал Гром на гитаре, да хватившие самогона из подвернувшийся погребушки хлопцы спали в повал, я дал знать урмановскому лазутчику - где мы. Не всех комиссары в болотАх поутопляли -то. Иные успели уйти, штобы мстить...

***

Груня заявилась в банду , получив от Степахи переданное В Новониколаевск  родственницей-мешочницей. А было это уже после того, как мы грабили банк в Авельске. Долго письмо ходило. Долго, сама родом из Урмана, Груня искала своего суженого ряженого по вокзалам и их окрестностям, но влившись в шайку, героиня сорокинской байки про Царицу Савскую, тут же принялась за дело.

 Не минуло и трёх дней, как она уже вышла на перрон с пирожками с зайчатиной. Тех пирогов напекла сочувствовавшая нам хозяюшка-хлопотунья из домика с кружевными наличниками на краю деревеньки, с которой атаман запирался в её спаленке. Я ,в обличии студента на вакациях должен был стоять на стрёме.
-Пирожочки, пирожочки!- подкатила кареокая Груня-Царица Савская к  соломонистому есаулу в папахе и с газырями -пузырями на груди.-С пылу с жару! С зайчатинкой!
-Почём?
-Да за красивые глаза отдам!
-Ой ли!
-Ну тогда давай!-совал есаул в обмен на два пухленьких да румяненьких дурацкую сторублёвую "катьку".
Заинтересовавшийся штабс-капитан в шинели , с саблей до земли, сверкнул золотом погон, словно то были те самые слитки.
-И мне!
 Протягивал бумажку совсем молоденький подпоручик.
Сгребая бумагу в карман фартука, торговка жалобным голоском спросила:
- Господа ваши благородия! А можно я у вас в вагоне полы помою?А то ить эти фантики ничо не стоят. Так хошь ешшо приплатите!
-Помой, милая!-жевал , набив зайчатины за обе щеки, есаул, как видно приставленный к штабному вагону по хозяйственной части.
-Да! Пусть помает!-кивнул надкусывая и разглядывая начинку, словно опасаясь обнаружить в ней детский ноготок или гайку от рельса, согласился штабс-капитан.

 -Ну и што не задрал те юбку -то кто из казачья с охвицерьем, пока ты по купеям их на карачках ползала!-ржал Степаха, когда мы вернулись в наш табор, где звенела гитара Грома.
- Цыть, кобель!Ох ко-о-бель! Это тока тебе юбки проституткам закаменским задирать да по Порт-Артуру под мостом гулеванить, а то бла-а-аородия!
-Блаоро-о-дия! -передразнивал жонушку Сорока и сграбастав на руки тащил её, нарочито дрыгающую ногами и отбивающуюся, к обозной телеге.
И мы слышали как, постанывая и повизгивая, они возятся на сенном ложе.

Рыжая Рысь с Черепом для таких нужд отправлялись верхом в лес. Там они присматривали какое-нибудь охотничье зимовье. Чем они там занимались можно было узнать из баек того же Сороки. По  набродам в снегу он находил их и подсматривал.
-Ну это всё , как на картинках с голыми бабами у той купчихи, которую мы грабанули перед тем, как поставить на гоп-стоп Фёдоровские бани!

- На, посмотри, ваше благородие!- вынул я из-за пазухи  сложенную в четверо бумагу объявления, сорванного мной  со стены у вокзального трактира, -и протянул Твердохлебову. Это был плакат с броской надписью РАЗЫСКИВАЮТСЯ! и фотографиями анфас Нинон и Рязанцева.
-Ага! В особо крупных!Растрата казны!- чему то радуясь пробежал набранный шрифтом помельче текст с ерами и ятями атаман.-Стал быть не врали!Не шпионы. Взаправдишные воры...

В свете костра блеснула жемчужными зубами улыбка одёргивающей юбку Груни.
- Ну што шпионка-поломойка?- с добродушно-отеческими вибрациями  в голосе обратился к ней, косматясь папахой на фоне звёздного неба, Твердохлебов. - Чего нашпионила? Чего-то подслухала?
-Подслухала, вашбродь! - сверкнула белками цыганистых глаз Груня,утягивая на бугрящийся жакет концы полушалочка.- Здеся золотишко. В бронепоезде. Посерёдочке. Тока о караульных и говорят да о том, кому слитки и камушки достанутся.И как бы Колчак их Жанену с поляками не сбагрил.А чехи-то уже вовсю пользуются!А то чего бы народ на перроны ветчину с солониной пёр, часы с кукушками, зингеровские машинки...Золотишко у их, у чехов. Ну и сахаринчик с спиртом...
И Царица Савская -Груня вытаскивала из объемистой корзины бутыль с чистой слезы спиртом под завязочку.И разливала по кружкам...

-Ну да! Об чём им ешшо гуторить! Драпают белозадые!- приникали бандиты к пойлу.
-А вот это видел, вашбродь! -и Груня вытянула из-за пазухи сверкнувшие золотым отливом часы на цепочке.У охвицерика слямзила!

-Дура! Ты ж могла всю операцию провалить!
-Тююю!Операцию.Пущай не думают, што я шпионка какая, я вор-ровка! А с воровки какой спрос?Да и начхала я на вашу операцию -у меня дома в Закаменке детёнок голодный и кошка Мурка мяукает, жрать просит! А вот пойду на базар да куплю им мяска.Антрекотика для котика...А сахарин вам не дам, для детишков добывала, старалася...
-Н-да!- откликнулся что-то жующий Гром. Остохренела эта зайчатина с тетеревятиной.Жись вот эта таборная,поросячья. Ни пожрать толком, ни помыца. Хоца антрекота в ресторане "Серебряный лев" в Новониколаевске, штоб оркестр играл, а то чо я вам тут бренчу! От клюквы с брусницей у меня ужо изжога!Апельсинчиков бы!Мандаринчиков.Картофанов фри -золотыми слиточками на фарфоровой тарелочке с рисованными цветочками, бараньего рагу!
- Баран ты, Гром! Был бараном и останешься. Не рагу, а рога! Поди давно уж наставила твоя Марфутка тебе с рестораторами, где ты компанировал Машке-Рюмашке!
- Тибун те на язык-рога! -приложился Гром к четверти с мутно посвечиваемым в  ней самогоном.
-Вон уж допиваш четрвертуху!
-Ну допиваю!А чо! Низзя!?
-Так ить красиво жить не запретишь! А када Степаха приташшыл до хаты цацки ювелира Замойского, так я думала заживём! Трактирчик откроем на Владимирском спуске.Та хоть бы бордель в Порт-Артуре под мостом. Ан -куды там...Мало што всяка чертовщина из тех цацек полезла, так вы ж всё обратно выцыганили. Последние висюльки вы ж вчерась у меня кспроприировали: жрать вам, пить неча!Хайло бездонное!Шоб ты подавился той тетёркой, аспид!Да поперхнулся тем самогоном! Вы всё прожрёте, пропьёте и всё вам мало будет. Всё!Баста! Не бывать на моей фатере вашей малине!

Теперь всё происходившее с нами тогда видится ускользающим за горизонт миражом. Всё таки не только жратва и выпивка интересовали бандитов. Не  только Груня грезила трактиром на Владимировском спуске, где она бы хлопотала у барной стойки с расчёсанным на прямой пробор Степахой , а вечерами бы подсчитывала выручку, складывая в отдельные стопки банкноты, в отдельные -монеты серебрушек и золотых. Твердохлебову грезилась асиенда в Бразилии или даже рай в амазонской сельве, Грому- вилла на крымском  побережье, мне тихая старость в далёких странах где-нибудь подальше от этого Ада. Но как же прожорливы были пираньи и крокодилы революции! Сколь беспощаден  был сжимающий нас  своими кольцами удав  взаимной ненависти!

Глава 5. Видение

Крадётся Чёрная Рысь вдоль Трассиба, вгоняя в транс пугливых обывателей,прижимистых крестьян и оборотистых спекулянтов. Светятся её глаза огнями привокзальных фонарей, топорщатся усы телеграфными проводами, хвост стелется по ветру паровозными дымами.Алчно урчит у ненасытной кошки в брюхе паровозных котлов.Когти штыков царапают пустоту. Вот -вот настигнет Чёрная рысь свою жертву. Прыжок - и падает наземь не успевший сорвать ружьё с плеча, дотянуться до ножа охотник. Даже и лосёнка задерёт кошечка, о которой в урманской таёжке говорили, что она помесь рыси со сбежавшим из Омского цирка-шапито кошака чёрной пантеры.До осени гулял зверь по тайге, наводил ужас на грибников - ягодников. Но околел по первому снегу. Наткнулся охотник:што за знак такой свыше-оскалившаяся гигантская чёрная кошка на белом саване первопутка?

 Облепленный беженцами железный червь из паровозов, вагонов и бронепоездов вгрызался в рыхлую плоть повисшего на ветви сибирской Амазонки Новониколаевского яблока- не яблока, осиного гнезда, пчелиного роя,гойна, жужжащего шершнями- и головной бронепоезд уже погромыхивал по переборчатому мосту, отзываясь вибрациями в его нервюрах и заклёпках, тревожа гулом бревенчатые стены и досчатые крыши домиков "Порт-Артуровского" "шанхая" под мостовыми "быками". Тот игрушечный бронепоезд видела в окошко с высоты мансарды дома в резных оборках наличников и карнизов на Асинкритовской игравшая дотоле на скрипке и отнявшая смычок от струн русокосая барышня. Мама её подошла к окну - и обняв дочь, прошептала:
- Вот и они! Боже! Что же будет!

А прошлой ночью на огонёк нашего костра вышли двое - дьячок в торчащей из-под тулупчика рясе и хакас в расшитой монгольской шапке, халате, поверх поддёвки из овчины и торбасах с гнутыми носами. Образовавшись из темноты, они как бы были посланцы времён татаро-монгольского нашествия ещё до Куликовской битвы.
-Бог помочь!- протянул к космам пламени, словно желая ухватить за хвост Жар-Птицу, произнёс попик и осенил себя троеперстным крёстным знаменем.
-Помогай Бог! Святой человек!- откликнулся Твердохлебов и тоже перекрестился. Но не тремя , а двумя перстами, по - старообрядчески.
  Садятся странники у костра на еловый лапник, чтобы испить из медных кружек заваренного на брусничном листе горячего чаю. И начинает Степаха-Сорока сказывать очередную историю. Из совсем свеженьких. Новьё!А герой той истории -я.

В СТУДЁНУЮ ПОРУ СО СТУДЕНТОМ

- О ту пору прибился к нашей банде террорист эсерик по кличке Студент, по второму своему  погонялу -Дергач. Очкарик с волосьми до плеч. И всё за мной в тетрадку записывал. Говорил-ты Степаха - Балагур - народный сказитель , аль как на Алтае грят: кайчи. Те кайчи могут до бесконечности под топшур -одна палка две струны- петь про горы, богов и богатырей.Боги у них Ульгень и Эрлик. Батыры-силачи -Маадай -Кара и Ачи -Бала. Булавы у них-цельны стволы столетних кедров с корнем выдернутые. Стрелы - стволы берёз. Луки - из великаньих осин. А ешшо он меня Стенькой на манер Разина обзывал. Ага! Он всё писал за мной, а ты так слухай.
 Жиган Наганыч чо -то к зиме запил и со своей шмарой Варькой по питейным заведениям шастал, проматывая нами добытое на грабежах.
Варька цацки из ювелирной лавки да купецко добришко кому надо сбывала, а то рестораторы из матёрых трактирщиков и так броши, колечки с камушками принимали. На кой хрен им бамага эта -катеринки , николаевки да керенки, а што при Колчаке печатали вапче фантики!
  И пока гулеванил Жиган Наганыч с Варькой Казначейкой, прихватив с собой ешшо и Грома с гитарою,што нанялси компанировать на семиструнной, снимавшей ноумера в "Метрополе" кофешантанной певичке Маньке Мокрой, задумали мы со Студентом идти на дело без Кольки Пожогина. От такие понты!А шо с того вышло-умора!

 Дергач-птица скрытная, но летает шибко, а мясо у неё дрянь, болотом вонят. Вот и наш-то Сеня был из кержачья Болотнинско-Юргинского. Шибко себе на уме паря. А где, на каких анбарных шкворнях наловчился фомкой запоры дёргать -кто знат! Тока та выдерга завсегда была при ём. Зима уж накатила. Дергач в одной фуражечке да шинелке да и я пообносилси. Подломили мы с ём пару лобазов за вокзалом -да куды там! Таки времена настали, што и купчишки-то стали голозады. Карячишься анбарный замок, што ту пудову гирю, сломить, отворяшь, а там шаром покати. Крысы последний мешок с под муки доедают. Шмальнёшь из волыны в тех крыс с досады- и айда гулять на пустое брюхо. Видя такой расклад, мы стали действовать хитрее. Идёт Студент- очкарик по базару возля Торгового корпусу с его  боярскими шапками из кровельного железа на крыше и высматриват-хто чем торгует. А тутока и нарисовываются они -купчихи с их дочками, дворяночки недобитые и протчий чуждый ксплотаторский алимент.
-Почём колечко с камушком продаёте?- вежливо спрашиват Студент, выная пачку "катеринок".
- Не продаю, а обмениваю! На кой мне твои бумажки! В сортир сходить с имя можешь!
-А на што обмениваете-то!
- Сальца бы, аль осетрины копчёной! Да ты чаво голову мне морочишь! Ты ж городской! Антиллегент хренов. Откуда у тя салу взяться?
- Сала нет и у Соломона, а у меня его скока-вона!- подкатываю я со свёрточком. А можно, тётя, вначаль вашим колечком поинтересоваться? А то може не серебро , а железяка со шкворня! Да и камушек, поди, - фальшивый!
- Какой шкворень! Глаза разуй, на зуб попробуй!-суёт дурёха мне в лапу колечко, дажеть не развернув свёрточка газеты "Сибирские разности" с воззванием к рабочим и крестьянам.
А я хвать цацку-и в толпу.Разворачивает баба газетку, где наврано про равенство, братство, заводы -рабочим, землю-крестьянам, а там вместо шмата мороженного сала - обрезок берёзового горбыля.
- Ой!Ограбили сволочи! - блажит баба, зовёт на помочь. Да куды там!
Знала бы она -то ешшо не грабёж. За двугривенный шкет с малахитом соплей под конопатым носом проследит -где она живёт -и доложит нам.
 И от тогда!
Грабили мы по таким наводкам и купчих, и недобитых дворянок, и жон совдепов. Но тут получился облом. Зима уж лютовала, как новый сыскарь в участке из закаменских Шурка Облава,   такой у него был революционный псевдоним, а по нашему  -погоняло. Подкатываем мы на розвальнях к дому той бабёнки, што на базаре лохонулась посередь бела дня,штоб муж или какой мужик не застукал,-и вламываемся с двумя волынами наизготовку.Дергач-то дверку махом подломил фомочкой!Прихожая, гостиная, кухня...Та где ж она, зараза! Пинаю, как в том футболе на закаменском пустыре филенчатые двери в спальню!Ба! А там в Постели со шмарой Шурка Облава, центрфорвард команды нашей юности, когда гоняли мяча на проплешине среди крапивы, лебеды и чертополоха!Это было аккурит в те поры, как маманя с папаней перебралися из Урманихи в Барышево, а вскорости и в сам Новониколаевск! Та неуж то сам Хмырь, сменивший своего предшественника, в коем проделал дырку Жиган Наганыч?!
-Убери руку, Шура!-кричу я ему, поскоку потянулся он к револьверу на тумбочке.
Шмара -как завизжит:
-Они! Они это на базаре у меня за полено кольцо умыкнули!
Шурина рука зависла над орудией пролетарьята и не шелохнётся.
- Давайте так!-грит центрфорвард.-Я на особо секретном
задании в энтом здании.Пролетарска рабоча неделя в разгаре.Все вкалывают, как в угаре. И саботажничать никому недозволительно.В стране голод, надоть пахать, сеять и ловить бандитов. Так што разойдёмсь по-мирному...
Держим мы голубков на мушке. Но, кося глаза, вижу возля печки спаленки тот обрезок берёзового горбыля лежит. И береста уж на растопку приготовлена.Отодрала шмара есенинскую красоту в полосочку. И газета тут же не спользованная -и патрет товарища Троцкого,  призывающего смобилизоваться на борьбу с бандитизмом и так разявившего рот, будто он примеряетси укусить шмат сала, а ему подсовывают полено.Я  это его революционное намерение заприметил ещё када намедни заворачивал полено в бумагу.
-Ладно, Шура!- сказал я как можно спокойнее , имея в виду што договорилися, мол.
Дергач сделал шаг назад, держа лягавого на мушке и для острастки занеся выдергу над головой тётки-кокотки.
Я тожеть целюсь в Облаву. Пятимся, как  в обратной киношной прокрутке.
Шмара шлёт нам вслед проклятия навродь очереди из "Максима". Скока лет, скока зим уж кануло-сгинуло. А как щас всё перед глазами стоит. Ну и само собой - визг, ор, пальба вслед. Падаем мы в розвальни-и айда на блатхату в Порт-Артуре под мостом.
Так Студент в фуражечке и морозил уши, в шинелке дрожал, пока я ему лисью шапку с головы зазевавшегося бурята на вокзале не спроворил. Ну а польт этих мы нагребли через неделю, когда купчиху на Гудимовской потрошили. Дура так раскудахталась, што пришлось пустить её в расход вместях с собачонкой, прокусившей мне штанину чуть повыше пима...

Глава 6.  Твердохлебовщина

Новобранцы в банде подвергались непременной проверке. Древний обычай «повязывания на крови» применялся Федькой Твердхлебовым твёрдой рукой. Со своей заветной мечтой о Беловодье он был идеалистом. А соответствия с идеалом достигал «пуская в расход» всех, кто не вписывался в нарисованную его воображением «картинку». Очевидная её лубочная первооснова нисколько не смущала теоретика применять на практике столь далёкие от реальности догматы.
По кержацкой привычке он поначалу повсюду возил с собою в притороченной к седлу торбе индивидуальную посуду, но таборная жизнь заставила его отказаться от  столь ортодоксальной опрятности. Попытки распространить  гигиеническое правило старообрядцев на весь «партизанский отряд» не возымели успеха. Не смотря на то , что на железной дороге, вдоль которой мы двигались, свирепствовали тиф, дизентерия и испанка, в походной суматохе взявшая на себя обязанности  маркитантки подруга Сороки Груня и сменявшиеся "дежурные по кухне" сваливали чашки, ложки, кружки в один куль, мыли всё это в холодных ручьях - и о индивидуальной посуде не могло быть и речи. Смирившись с таким положением дел Фёдор Евлампиевич Твердохлёбов всё же носил за голенищем индивидуальную ложку, которую он «мыл» примитивным первобытным способом, до блеска вылизывая орудие приёма пищи после еды да пошоркав её зачерпнутым ладонью из сугроба наждачной шершавости снегом. Проделав эти обеззараживающее мероприятие, он привычным жестом разбойника, втыкающего нож за голенище сапога, возвращал ложку на место возле алого лампаса поверх синей штанины. Не расставался он и со своей кружкой -подружкой, памятью о боях за Веру, Царя и Отечество. «Ерманская» в его устных воспоминаниях выглядела непрерывной картиной батальных сцен, в которых он был всегда на острие атаки, верхом на наровистом скакуне, замахнувшимся блистающей шашкой на улепётывающего врага. Эту шашку с выпендристым малиновым темляком он и в своей  разбойничьей жизни таскал на боку, точил её о смазанный пастой гои ремень и, полюбовавшись верной красавицей, возвращал её в ножны. Златоустовский клинок служил есаулу и средством для бритья, и зеркалом, и символом власти, и подтверждением его воинской доблести. Как и два георгиевских креста на мышиного цвета кителе. Во всей этой красе он и воображал себя запечатлённым кадрами фронтовой кинохроники или даже кистью художника-баталиста, на холсте, вставленном в золотую багетовую раму на стене Зимнего дворца. Возле этого холста пренепременно должен был в задумчивости остановиться «осударь ампиратор», и, блистая  червонным шитьём полковничьих погон, произнести в задумчивости:
-Вот на таких богатырях Русь держится!

Не смотря на то, что «по праву синьора» Федька Твердохлёбов не прочь был погреться под боком хозяюшки, когда нашему отряду удавалось остановиться на постой у какой-нибудь нестарой зажиточной вдовушки, он непрестанно вспоминал о своей оставленной на Алтае жене и двух ребятишках. Он даже рассказывал нам, что его Степанида и Фролушка с Марьяшей являются ему во снах в белых одеждах , осиянные нездешним светом. Воспоминания о жене и детишках были для Твёрдого чем-то вроде воображаемой иконы. Они в самом деле светили Фёдору Евлампиевичу неугасимой лампадою во мраке разбушевавшейся стихии бытия.
- Как они там? Живы ли! -крестился есаул двумя перстами на образа в красном углу, ежели мы квартировали в справной избе. А если в -в лесу- то на солнышко-днём, на луну или звёзды -ночью.
-Всё божий мир! - приговаривал он.-И повсюду ангелы небесные нас сопровождают.
Бывало он доставал из притороченной к седлу сумки Псалтирь, и, раскрыв его, шевеля губами, молился, тихо напевая псалом.

 Он корил разбойников, если они без меры били дичь или вылавливали столько рыбы, что она пропадала. Осенние озёра в Западной Сибири -сущий клондайк для охотников и рыбаков. А в пору, когда обезлюдели их берега, дичь и рыба плодились в безмерных количествах. Поэтому мы не бедствовали.Походный наш паёк был избыточным.  Нам даже не хватало ртов, чтобы съесть столько дичи и рыбы.
-Не надо лишнего у Природы брать! Она этого не прощат!- нравоучительствовал Твердохлебов.

Однажды ранней осенью Гром  метким выстрелом  из винтовки уложил лося. Сделать это было нетрудно, потому что рогач вышел на него сам. Мирными или воинственными были намерения зверя в пору гона - один леший знает. Но выстрел побудил таёжного гиганта нацелить рога-лопаты на Грома и сделать прыжок в сторону стрелявшего. Струхнув, Гром бросился было наутёк, но остановившись, увидел, что лось замер на месте и, глядя мутнеющими глазами на своего убийцу, рухнул набок...
 Начало ноября выдалось на удивление тёплым. Солнышко припекало. Два дня мы пировали, обжираясь мясом сохатого. На третий -рои мух, невыносимая вонь и привлечённый запахом гниения медведь заставили нас переместить свой табор подальше от разлагающейся туши. Мы успели испечь на угольях и сварить в котле только печень, простреленное Громом навылет лосиное сердце, почки и одну заднюю ногу с филейной частью, остальное пришлось оставить доедать медведю, лисам и волкам, которые принялись завывать, как только потянуло душком.
-Вот видишь!- поучал "благородие" Грома.- По теплу не следовает столько мяса заготавливать...А ты лося завалил!

Есаул вообще жалел зверьё. Он мог освободить из охотничьего капкана волка. Его не смущало то, что прежде чем разжать металлические челюсти-хватала, хищнику надо было стянуть верёвкой пасть. А чтобы перевязать поврёждённую лапу, держать зверя вчетвером. Может быть он чувствовал родство с тем волком. Но он, сам, не прибегая к помощи вызывающейся помочь сердобольной Груни, перевязывал зверю рану на лапе, пока не срослась повреждённая кость. Поначалу волк рычал и норовил схватить своего спасителя за руку. Потом успокоился. И когда с него сняли верёвочный намордник, привязанный к берёзе смиренно лежал, водрузив голову с чуткими ушами и всевидящими зыркалками на передние лапы. Повреждена была лишь одна задняя. И пока она не срослась,мы не двинулись с места. Попервости ночами вокруг нашего становища раздавались заунывные волчьи завывания, волк-калека, которому Степаха-балагур дал немудрёную кличку Серый, откликался. И было не очень-то приятно слушать эту леденящую душу перекличку.Волновались кони. Их приходилось привязывать покрепче.Коновязью служили нижние ветви елей, стволы берёзок и осин лесного подроста. Бывало, напуганная лошадь ломала толстый сук или вырывала деревце с корнем. В конце концов есаул выпустил зверя на свободу и тот , прихрамывая, скрылся в чаще , откуда временами доносился его заунывный вой.

- Тоскует по волчице. Совсем отбился волк от стаи. А волк без стаи - уже не волк. - говорил  Апчай.
Так звали явившегося однажды ночью в свете костра хакаса.Ни он,  ни молоденький попик Феодосий, к которому Твердохлебов обращался непременно величая его "батюшка", пока не прошли обряда "повязывания на крови" и в банде никто не догадывался, что им на этот счёт будет послабление.

***
- И что ж вас заставило по лесам прятаться?- на следующее же утро, после того , как соткались из темноты Апчай и Феодосий, спросил Фёдор Евлампиевич вновь прибывших. Не то что бы он допрашивал,решивших податься "в партизаны", но всё же прощупывал -чем они дышат. Настоящая же "проверка на вшивость" происходила "в деле".
- Так больно лютуют и красные, и белые, - прищурив и без того узкие глаза-щелки, отвечал Апчай.- Камлал я на Праздник Белой Волчицы у Чёрной Горы, у Святых камней, огонь разводил, травы , задабривающие духов, в костёр сыпал, а дурковатый мужик в будёновке налетел на коне - жеребец копытами жертвенный огонь потоптал, мне плёткой досталось, и бубен мой шаманский - шашкой на мелкие кусочки...
-У нас в Турочаке* алтайцы тоже камлали, а недалечь наша церква-голубка стояла, ещё дед мой её с казачками срубил, лемешком крыл, но шаман с попом не ссорились. Наоборот - их часто можно было видеть вместе. У нас и старообрядцы наособицу молились, но с никонианцами никогда не враждовали, хотя кой-кто из неистовых старцев и звал их Антихристовым отродьем. Но вот теперь -то мы , похоже, и впрямь Антихриста узрели!- поддерживал разговор Твердохлебов.
-Так и мне невдомёк, ваше благородие, чего так лютовать? Кому мои камлания помешали? Я -то терпел - и когда этот дурак из оголодавших колчаковцев с парабеллумом в юрту вломился, жратву требовал, рвал зубами круг сыра, приговаривая "Я вас от красной сволочи спасать пришёл, а вы жратву жалеете!", потом, бросив, сыр наземь, по баранам в загоне стрелять начал.Барануху, ягнёнка прикончил. Я сыр тот надкушенный омыл -и все одно съели, и барашков ободрал-мясо все в котёл пошло.Устроил большой той** для соседей. Но и терпению бывает предел...Другой  разбойник-освободитель наведался. Кажется,  то уже не комиссар был и не колчаковец, а кто-то из рыскающей по Хакассии банды Федьки  Чернышова...Все в моей башке спуталось, когда толи он, то ли тот Лёха в будёхе, то ли кто третий, пятый аль десятый из требовавших жратвы и лошадей, намотал на кулак косы моей дочери - и стал расстёгивать  штаны...Ну я его колотушкой от бубна по дурьей башке и треснул, отослав его дух в нижний мир к Эрлик-хану..***
- Ну а потом, конечно, пришли каратели!-раздумчиво вставил Твердохлебов.
- На третий день. Хоть я и прикопал злодея под Каменной горой скрытно вместе с шашкой, штанами в лампасах и сапогами. Но сосед донес.На коня и седло позарился, зависть его одолела. А ведь  со всеми баранину из казана уплетал за обе щеки да похваливал. Видел, как я ночью на коня труп вьючил...Пришлось мне уносить ноги -да подальше, не дожидаясь когда за мной освободители от красных, обещавшие нам Хакасскую Республику, явятся.Добро -другой сосед предупредил, помог в пещере с женой и дочкой спрятаться. А юрту со всем добром пришлось  бросить.Потом только и видел из пещеры на горе, как она горела...
- Н-да! История!- похлапывал Твердохлебов плёточкой по загребастой ладони. И плёточка эта вполне могла быть пущена в ход при любой перемене его настроения.Не смотри, что волка мог пожалеть с лосем, на двуногих эта его жалостливость не распространялась,- Чтобы скотину стрелять, юрты жечь! Это ж какими надо сволочами быть!
-Вот и я о том! Чуть что -тарынчах**** в ход пускают!-Как завороженный смотрел хакас на плётоку выжидающей змейкой наизгиб зажатую в кулаке атамана.- А ведь, вроде, собирал Чернышов старейшин и шаманов,толковал с ними о Сибирской республике, да и красные только и знай што о свободах от ханов талдычат, а тут такое! Чернышова хакасы за его смоляную шевелюру прозвали - Федька Харапас. Федька Чёрная голова. Вроде, на словах -лучший друг хакасов и уйгуров. Но кто знает -какие чёрные мысли гнездятся в той голове?И о чём вообще орыс кызы***** думают..
-Ты давай, батя! По нашему изъясняйся. Я-то знаю, что "торычах"-по-хакасски плётка, а "тыршыс–хат" — вредная баба.А ребята будут тебя только через слово понимать. Тебе оно надо? В обиду я тебя не дам, получишь ты и винтовку с патронами. Молись своим духам- в отряде тебе никто этого запрещать не будет. Наоборот -проси духов, чтобы они нам помогали...

Того короче оказалась история, пономаря Вознесенской церковки из села Приозёрье отца Феодосия.

-Сущие, Антихристы, Фёдор Евлампиевич! -Причитая, постоянно осенял себя крестным знамением черноризник.- Вломились во храм- и давай оклады с икон сдирать,утварь церковную по мешкам рассовывать. А мне видение было- то чертяки рогатые с иконы "Судный День"  в левом пределе-во плоти во храм ворвались. Один даже на коне  въехал, ну я в него и запустил подсвешником. В висок угодил аспиду- и наповал...
-Ясно! Хотя бы от одного чертяки божий мир избавил! И тебе это зачтётся! - прервал Твёрдохлебов этот экспромт-допрос.- Байдон! Выдай и ему винтарь, а то подсвешниками кидаться -много не навоюешь. Да и нет у нас их тутока...   
__
*Эрлик -хун, в хакасских поверьях главное божество нижнего мира.
**
***
****
Глава 7. Облава

К ночи вызвездило. Слегка подмораживало. В бочажинах образовались зеркала льда, в которых, как в линзах телескопа, преломлялась брильянтовая россыпь Млечного пути. Мнилось-я мальчишка , припавший к намороженному льдистому стеклу и вижу сквозь увеличительные стёкла ледышек, как шарабан Большой медведицы катит по небосводу,а  повисший на гвозде Полярной Звезды "ковшик" Малой медведицы зачёрпывает первозданную тишину. Напиться ею досыта после грохота перестрелок, предсмертных стонов, визга паровозных свистков! Утонуть глазами в беспредельности Космоса, повторяя вслед за шевелением губ архангельского сына рыбака :"Открылась бездна звезд полна, звездам нет счёта, бездне дна".*..   

На выбранном нами для стоянки островке посреди подмёрзшего уже болота пихты смыкались плотным шатром.  Снежная новина сверкала в лунном сиянии  паволоковыми складками. От стука колёс на Транссибе нас отгораживала Лосиная Грива, частая гребёнка березника, осинника и мамонтовое нашествие кедрачей. Казалось, мы навсегда оторвались от цивилизации -и теперь нам ничто уже не мешает, пройдя меж стволами столетних кедров, обратиться в двигающихся по краю ледника первобытных охотников с копьями, стрелами, каменными топорами. Наш вождь - в одеждах из медвежьей шкуры уводил нас вглубь таёжной сельвы. Подальше от места последней схватки, где теперь хищные звери дробят зубами кости наших врагов.

  Хорошо знавший эти места Стёпка Сорока вывел нас только ему известными перешейками к охотничьему зимовью и в нём можно было обосновать какой-никакой штаб. В зимовье имелась буржуйка из металлической бочки с трубой из водостока, сорванного с какого-то зажиточного дома в уездном центре. Свалив  две сосновых  лесины  Гром с Петькой Шишкарёвым по прозвищу Байдон соорудили нодью* и, раскочегаривая её,готовились к ночлегу. Череп с Косым  натаскивали для устройства лежанки пихтовый лапник. Твердохлебов, Нинон Красавина, Пётр Рязанцев расположились в  избушке. Стёпан Сорока с Груней - у костра. Я с "новобранцами" отцом Феодосием и  Апчаем - у ещё одного кострища.

От экономно чиркнутой спички зацепившийся за край бересты дымок растёкся по тонким сухим веточкам, следом  - краснорубашечным мужичком  заплясал по бревёшкам огонь. От костра тянуло приятным жаром. Благодаря  обступившим нас пихтовым кронам тепло держалось, словно нас отгораживали от наваливающейся темноты не стволы дерев, а стены чума. С утра возившийся полковник Русской императорской армии Казимир Румша.  с вынутой из котомки шкурой Апчай наконец-то натянул её на обод из   черемуховых ветвей. Отложив в сторону бубен, он достругивал ножом колотушку.
К костру подошёл Твёрдохлёбов.

-И што тут у нас? - поднял Фёдор Евлампиевич кожаный круг. В отсветах костра в кругу зависла совершающая прыжок искусно нарисованная поверх дублёной кожи белая волчица. Оскаленная пасть. Вздыбленные на холке шерсть. Султаном стелющийся по ветру хвост.
- Любо! - Вернул  атаман Апчаю его бубен.- У Андрея Григорьевича Шкуро отряд пластунов-диверсантов назывался "волчья сотня" и на знамени тоже была оскаленная  волчья голова. Но наш партизанский отряд( Твердохлебов упорно называл нашу шайку именно так) назван "Чёрная рысь". Пока нас не так много, но , надеюсь, станет больше...Так что нам нужно своё знамя...
 Мгновенно отреагировав на "заказ" командира , Апчай подобрал у края костра остывший уголёк - и быстрыми движениями  изобразил на бубне очень реалистично выглядящую дикую кошку с характерными кисточками на ушах.
-Вот-рысь, ваше благородие!
-Благородие -огородие! - съязвил Твердохлебов. - Сентябрь, октябрь мы по огородам да подворьям мародёрствовали. И только в ноябре  с появлением Петра Рязанцева и Нины - появились планы посерьёзнее налётов в Новониколаевске, чем промышлял пущенный комиссарами в расход Петька Пожогин и ограблений в уездных центрах. Нам надо бы подобраться к колчаковскому золотишку.Но вот как?
- Может быть призвать на помощь духов?Покамлать?
-Валяй! Только не греми громко. А то вместо духов -помощников, чехов с белыми призовёшь!
 - Зачем чехов! Только духов!-сверкнули в глазах -щелках пляшущие огоньки.

Хакас сбросил с себя овчинный азям -под ним оказался балахон , увешанный заблестевшими в отсветах костра, вырезанными из жести оберегами. Оберег -скалящаяся волчица гналась за талисманом - убегающим оленем. Мерцающий полумесяц  нацеливал свои "рога" на кругляк солнца. С рукавов свисала бахрома лент.Рассыпанные по груди бубенцы и колокольчики звякнули, когда шаман нагнулся.

 Взяв в одну руку бубен, в другую -колотушку, Апчай негромко ударил по гулкой, отзывчивой коже. Начав с медленного темпа,он бил всё чаще и чаще, на раскоряку двигаясь вокруг костра. И , как мне показалось,поймав ритм, резонируюший со стуком сердца, резко подпрыгнул и, крикнув, запел. В момент прыжка бубен совместился с зависшей над костром луной. И следующий удар колота пришёлся уже не по бубну , а по сияющей лунной поверхности.Зашуршал, сходя с хвойных ветвей снег. Захрипели, насторожившиеся лошади. Задвигалась нарисованная на бубне Белая Волчица. Распласталась в прыжке изображённая углем Чёрная рысь. Мерный гул горлового пения перенёс меня в какое-то другое место. Из темноты выдвинулись громады мегалитов. Каменные великаны двигались по кругу. На их плоских гранях проступили очертания доспехов батыров в островерхих шлемах и с пристёгнутыми к поясам  мечами.  Апчай продолжал петь, звенеть бубенцами, колокольцами и соударяющимися друг о друга оберегами. Гремя колотушкой о бубен, он двигался вокруг костра, возле которого собрался весь "партизанский отряд". Все слушали, как зачарованные. Сверкали глаза. В желании подпевать шаману шевелились губы. Ноги начинали топать. Заржавшая в темноте лошадь прервала камлание. Совсем близко завыл волк.
-Серый скучает!- прокомментировал Сорока.
- Да вон глаза его за зимовьём светятся!- поднялся с корточек на ноги Байдон.
 Из темноты донёсся целый хор волчьих голосов.
-Привёл всю стаю!- сделал Сорока нехитрое умозаключение.

- Гипноз!Даже звери  и те сбежались на это камлание.- произнесла задумчиво  Нина Красавина, пламенея в свете костра факелом непокрытых волос и обращаясь к Апчаю, спросила:- Ты поди и знахаришь, колдун!
- Кой-какие травки-корешки знаю! Но без помощи духов ничего не поможет...
- Я не спиритка, но и не такая уж конченная материалистка, как большевички, хоть и умею считать деньги и знаю чего они стоят, но в этой дикой молитве в самом деле есть какая-то сила...
-О чём пел, Апчай!?- спросил есаул.
- Просил Белую Волчицу и Каменных Батыров помочь нам в нашем предприятии...
- А вы , ваш бродь,не будете против если и я спою Молитву. Нашу. Православную, -подал голос попик.
-Валяй!-одобрил командир.

Пономарь открыл заранее вынутый из котомки псалтирь. Потом закрыл его и запел наизусть

-Господи, прибежищем был еси нам в родъ и род.*..
Его негромкий в говоре голос вдруг возрос баритональными обертонами, эхом заблуждал между стволов деревьев. Остатки мокрых снежных муфт зашумели, осыпаясь.Да и сам -то Феодосий преобразился. Мерцающий розоватыми отсветами в свете костра его лик просветлел.

- И в деле рук споспешествуй нам!- накатывало волнами и я засыпал, уносимый к Луне на спине Белой Волчицы. Я -малой снежинкой падал с ветки среди таких же, как я, и вызванная лишь звуками пения лавина увлекала меня. И я падал, падал...

***
Поутру Кривой с Байдоном  отправились на розвальнях в Каргат- за хлебом, спичками и разведать -как далеко продвинулся колчаковский эшелон. Возвратились они уже к вечеру, без розвальней, вдвоём на взмыленном коне. Даже не спрыгнув, а свалившись с коня, невольно уронив подвернувшуюся  Груню  на утоптанный снег, Байдон рванул на себя мирно курившегося дымком из трубы  двери зимовья.
-Сгребайтесь! Щас здеся чехи с казаками будут. Мы на базаре с чехом тем, как и был уговор,  Здинеком встренулись...Ну с тем, какого мы отпустили , шоб он разведал - в каких вагонах золотишко и за сколько можно с охраной договориться...Мы -то думали, он нам, как условились, доложит обстановку, а он переполох поднял...Мы постромки пообрезали, сани бросили-на коня! Едва ноги унесли...
-Аха! Спасая шкуру, хвоста за собой привели!-рыкнул Твердохлевов.- Ерои!

Хватали  винтовки, спешно седлали лошадей, а кто-то уже  и вставляя ногу в стремя. Отряд встрепенулся, насторожился, словно зверь поднятый с нагретого схрона, и готов был скрыться в таёжной чаще.
 Сердце стучало шаманской колотушкой. Поверх горлового пения и волчьего воя в ушах пульсировали  слова псалма. "...они – как сон, как трава, которая утром вырастает, утром цветет и зеленеет, вечером подсекается и засыхает;
ибо мы исчезаем от гнева Твоего и от ярости Твоей мы в смятении."
 Вот мы и есть та трава - и где-то в версте от нас -не более - занесена коса Костлявой. И неужели мы ляжем под рубящим, беспощадным  лезвием?
-"Кто знает силу гнева Твоего, и ярость Твою по мере страха Твоего?
Научи нас так счислять дни наши, чтобы нам приобрести сердце мудрое", -повторялись сами собою слова молитвы и мои губы шевелились синхронно словам псалма.
 Ходким аллюром, но  не суетясь, отряд устремился в таёжные чащобы. Сорока был за возглавившего волчью стаю вожака. Он один знал -где нам пройти так, чтобы не угодить в болота с неокрепшим льдом, под обманчивой твёрдостью которого таилась коварная топь.
 За спиной затрещали выстрелы. Казалось- трещат сучья под лапами кинувшегося за нами вдогон, ломящегося сквозь бурелом зверя. Банда вытянулась в цепочку, кони шли след в след, -шаг влево, шаг вправо -и под крошащимся льдом разверзнется ненасытное хайло васюганской топи. Не было необходимости понужать коня, он сам знал куда ставить свои недавно подкованные копыта...
  ______________________
* Псалом Давида -89

Гл.8 В застенках контрразведки

В подвале привокзального складского помещения, куда нас препроводили каратели,   народу было набито, как сельдей в бочке...И нас , вынужденных сдаться, втянуло в  каменное чрево кирпичной чудо-юдо рыбы, как какую-то мелкую кильку. Среди разоружённых не оказалось лишь сумевшего улизнуть Твердохлебова, Груни да её муженька Стёпки  Сороки и гитариста Грома;они ещё до того ушли в Новониколаевск на дело, чтобы грабануть какого-то геолога, у которого по наводке цыгана Гома должны были быть   золотые самородки,  -и не вернулись.Остальных на том соседнем с нашим лесным логовом острове среди болот,где мы намеревались держать оборону,ждала засада. И как-только из темноты стрекотнул пулемёт и прозвучала команда "Бросай оружие!"- мы, как говорится, -штыки в землю, сабли в кучу -и сдались на милость победителям.   
 Первыми увели на допрос  - Рязанцева и Нинон. Возле них ещё во время доставки на место крутился один усердный каратель. Вынув из кармана шинели уже до половины израсходованное на самокрутки объявление с заголовком РАЗЫСКИВАЮТСЯ, он заглядывал понуро бредущей в общей куче взятых в плен парочке в лица, сверяясь с фотографиями в серых прямоугольниках и приговаривал:"Ага! Попались, два голубчика! Тут вам не -вэчека!Вот так -то детка-колчаковская контрразведка!"

Рифмоплёту было не до суг, что Череп , вскакивая на коня, даже не успел в сапоги вставиться -и вышагивал по снегу босиком, как йог по угольям. Да и Нинон была экипирована не по сезону, простоволосая, почитай в одном исподнем, правда,в наброшенном на плечи сердобольным офицериком конвоя полушубке.  Запястья её(как и у всех нас) были стянуты телефонным проводом: союзники снабдили этим стратегическим ресурсом армию Колчака в избытке, и потому он расходовался щедро.Проводами опутывали при арестах, на  них вешали.
  С Черепом и Нинон , судя по донёсшимся в подвал двум выстрелам - разобрались быстро. Без суда. А для результатов следствия и вынесения  приговора в качестве доказательства оказалось достаточно  походить на изображения двух мутных фотографий.
 - Фёдор Чернышов, на выход! - объявил посыльный следующего по списку-и его сиплый голос гулко отозвался под арочным потолком полуподвала с зарешёченными окнами, в которые были видны снующие туда-сюда сапоги и пимы, заметало снег.Чернышова вывели...
-Ну вот -отвоевался Петька!-прокомментировал, сидящий на пустом ящике из под мыла, бородач в папахе и тулупе.- Теперь уж, поди, не отвертится...Делов -то понатворил будь здоров! Это тебе не мыльце из энтого вот ящика,- он похлопал по глухо отозвавшимся дощечкам тары.- уташшыть завкладше домой для стирки, или вот из вон той бочки, на которой тока што пущенная в расход мадама восседала, - солонинки...Он ведь убивал, грабил...И я при ём. Да и на золотой эшелон мы, дураки, зарилися. И чеха одного прикончили, и беляков -не сосчитать...Попартизанили!
- Ну и што!-откликнулся другой бородач.-Щас все убиваю и грабют...А партизан в тайге, как тараканов в загнетке или воробьёв на повети...Так што не одне мы с тобой да Федькой такие народне мстители...Ешшо , може, и пронесёт. А ты уже допреж того колешься...
- Колись-не колись-одна дорога-к стенке.
- Грехи наши тяжкие!-осенил себя троеперстным знамением отец Феодосий.-А сказано ведь -не убий , не укради...Вот так же, как мы сейчас,  первые христиане в пещерах прятались от римлян. И Рим пал...А Христос...
-Его распяли!- возразил скрипучий голосок Косого, прозванного так из-за бельма на глазу, которое он нажил после драки ещё в босопятом детстве.
-Но он воскрес...Вот уже и до Рождества рукой подать,- опять осенил себя крестообразным зигзагом попик.
- Тенгри на небесах сидит , всё видит, всё знает...Не даст в обиду.А умершим дарует новую жизнь, хоть - в дереве , цветке или птице , но дарует,-прибавил Апчай.
- Скорее всего собачью или свинячью жизнь, -  пробасил Байдон, которого окрестили столь звучным именем потому,что по осени, во время наших таборных стоянок, он то и дело взваливал на свободное от винтовки  плечо бревёшко , зовущееся в этих краях-"бадоном", -и отправлялся в кедрачи бить шишку. Возвращался он из "таёжки" с двумя тремя кулями до отказа заполненными клейкими от смолы, запашистыми шишками и связкой рябчиков и глухарём впридачу. Дичь он отдавал ощипывать, потрошить, готовить -женщинам. А шишки  шелушил специальной похожей на шаманское било тёркой -и мы впридачу к жаркому из дичи имели роскошь в неограниченных количествах лакомиться орешками. Да и кедровкам, бурундукам и белкам было раздолье-птицы планировали на точёк, срываясь с веток дерев, юркие зверьки бесстрашно сновали возле ног, выхватывая орешки из отвеенной кучки, грабастая и унося целые шишки.Глядя на них, мы веселились, как дети, забывая на миг обо всем...
 И  теперь, когда эхом раскатившийся под сводами подземелья, выстрел сообщил нам о том, что души Нинон Красавиной и Петрухи Рязанцева отлетели в лучший из миров, хотелось верить, что, поблуждав, они вселятся в в бурундука -белополосника, белочку-рыжуху, пестробокую кедровку-, а не в свинью или бездомного пса.Антинаучно, конечно! Не по -университетски. В  alma mater -то,в музее биофака можно было увидеть мёртвые чучела птиц и зверей, в которые почему-то не вселялись  после смерти ничьи души.Но они не вызывали такого умиления, как посещавший нас малый таёжный народец, в повадках которого угадывались человеческие черты. Ведь при жизни Красавина так походила на огнехвостую белочку,а Череп в своем  обмундировании Чёрной Сотни вполне мог сойти за ворона, хотя в чём -то смахивал и на птичку - самосевного распространителя кедров. Зло -оно, как лес- из малых зёрен прорастает - и возвращается тому, кто его сеет, считал отец Феодосий. А помноженное на алчность -превращается в дремучий лес, населённый кровожадными зверьми. Конечно, можно заспиртовать человеческий эмбрион, препарированных лягушку или рыбу, даже отсечённую голову террориста , выставленную на всеобщее обозрение для опознания, но природа и человек-её дитя - не бездушные механизмы,иначе откуда берутся легенды , вера в духов и богов?
- Со святыми упокой!- перекрестился батюшка на быстро передвигающиеся пимы в зарешеченном полуовале окна, вздрогнув от прогрохотавшего выстрела.
- Дёргачёв!- ударило по перепонкам.- К начальнику контрразведки...

- Так , значит говоришь,готовили покушение на Томского губернатора, но вашу боевую организацию социалистов революционеров вычислили? И ты бежал из Мариинского замка? В пустой бочке из под капусты? - сжал пальцами -клешнями как -то не совсем по-инквизиторски, а по -отечески  что ли усатый щёголь -подполковник -золотопогонник с мешками под глазами-свидетельством больных почек.
-Да-в ней!
- Вот те на ! А ведь Мариинский тюремный замок -серьёзное заведение. Ничем не уступающее Крестам, Бутырке и Владимирскому централу...Ну не Петропавловская крепость, конечно, тем паче не Бастилия! Так и ты не Муравьёв-Апостол, Пестель, Робеспьер или Наполеон!- мрачно иронизировал начальник.

-Петров, развяжите -ка господину охотнику на губернаторов руки!- отдал приказ язвительный полковник. - Он не опасен! И только в фантазиях готов гильотинировать сатрапов...Я тут пролистал ваши записи, кои даже в суматохе, спасаясь, от преследования, вы не бросили,- взял он со стола с беспорядочно наваленными на нём бумагами прижатыми сверху стаканом в подстаканнике с недопитым чаем мою зашорканную тетрадь, куда я записывал байки Степахи Сроки. - Это же эпос! У вас литературный талант, и грешно было бы вас поставить к стенке! Да и с большевиками,судя по вашим новеллам, вы уже успели повоевать, хоть и весьма своеобразно...Мы тоже и им, и левакам -эсерам подсыпали перца под хвост в Новониколаевске, когда ликвировали мятеж Барабинского полка и  тюрьмы чистили.Если бы не предательство этого полка, мы бы могли на Оби закрепиться, а теперь вот спешно отступаем...А вы нам понадобитесь  потому, что в ближайшее время у нас предвидятся перетрубации в Ставке и требуются грамотные писаря. И вы с вашим историко-филологическим и навыками фольклориста очень бы нам пригодились...Военное искусство -это ведь тоже ,знаете ли - что-то вроде героического эпоса...И нам в штабе нужны образованные, литературно одарённые люди...
-Но я был отчислен из университета...
-Ничего! Жизненные университеты довершат ваше образование...Так что я даже не спрашиваю вашего согласия,-исподволь перешёл он с начального "ты" на уважительно -чопорное "Вы".- Считайте, что это приказ мобилизованного...Да у вас и нет выбора...Да , Петров!-ещё раз обратился он к конвойному, - Отпустите -ка и попа с этим хакасом...И верните священнику его Библию, а шаману-бубен с колотушкой , пусть молятся и камлают за спасение России, нам эти трофи не к чему...

И , сказав "Есть!" конвойный, с его винтовкой и примкнутым к ней штыком, который так упирался между моими лопатками  пока он вёл меня от подвала к вагону и я взбирался по металлическим ступенькам , что мне казалось- солдатик наколет меня, как энтомолог диковинного жучка на булавку, отправился выполнять приказ. Мне повезло -и  я стал чем-то вроде  экспоната в музейной витрине-всех этих - чешуекрылых и членистоногих обладателей усиков , лапок и хоботков уже лишённых возможности взмахнуть крылышками -и упорхнуть.Меня не проколол этот гранёный штык. Зато очень многим другим повезло куда меньше. И штык втыкался в грудины и мед лопаток с хрустом...

Выбора у меня и в самом деле не было. Блуждая взглядом по вагону, превращённому  в штаб контрразведки я наткнулся взглядом на пальмовые морозные узоры в углу окна поверх мутноватого стекла, вспомнил было про изустные грёзы Твердохлебова о Бразилии и , как сквозь линзу,  увидел накрываемых снежком, прижавшихся друг к дугу в последних объятиях Нинон и Рязанцева за углом вокзала. Рядом, не претендуя на то, чтобы составить с ними любовный треугольник ,  как бы  раскинув руки для полёта, - уткнулся лицом в привокзальную наледь лихой таёжный Робин Гуд Федька, прозванный хакасами...

- Ваш бродь, а што делать с остатними двумя , с теми на которых чех казал?-опять появился в вагоне усердный каратель.Да и с теми бородачами из Федькиной банды?
- Тем двум по пинку  под зад-и на все четыре стороны. То не большевики и не эсерики, а как говорит господин интеллигент, - самые безобидные бандюганы...Нечем нам их кормить. Пусть идут на базар - тёток обворовывают...А Федькиных туда же, куда и их атамана -анархиста. К праотцам...Они уймищу нашего народа положили да и чехам напакостили... 

9. Казачьи байки вместо синема

Продолжая свои фольклорные изыскания уже во время отступления в войске генерала Каппелея, я обнаружил нового сказителя баек, с успехом заменившего мне отправившегося по заданию Твердохлебова в Новониколаевск и не вернувшегося оттуда Степахи Сороки.Да и отец Фёдор с шаманом Апчаем, который оказался настоящим кайчи, -не давали мне скучать.
 В том тяжёлом походе по руслам закованных льдом, заснеженных рек и укутанной метельными саванами тайге , слушать фантазии хорунжего из енисейских казаков Евлампия Прохорова (его казаки и солдаты звали ласково Прошей)  было едва ли не единственным нашим развлечением , навроде синема "Одион" и " Модерн"в Омске, где добровольцы и казаки до одури насматривались немого кино, а с афишных тумб всё продолжали зазывать в полумрак тесно заставленных стульями залов - «Сашка-семинарист», «Гнездо шпионов», «Загубленная молодость», «Любовь и кровь», «Матильда», «Истерзанное сердце», «Розы любви». К тому же кроме этих художеств с титрами и грохотом пианино тапёра, приводили публику в восторг документальные съемки выставок собак, видов Парижа, водопада в Швейцарии,египетских древностей и ловли лососей в Канаде.
 Сам Владимир Оскарович Каппель поощрял баюна, потому как он заменял и уже переставшие выходить газеты, и аляповатые колчаковские плакаты, эти лубки, изображавшие нас в виде былинных богатырей, поражающих красного Аспида. И вот рассевшись у костра, -кто с испускающим сок куском конины на шашке над пляшущими огненными языками, кто -с нанизанной на штык, выхваченной из проруби рыбиной,оборванные, обмороженные -в отсветах пламени мы больше походили на первобытное племя, чем на славное воинство, призванное спасти Россию от большевистской чумы.
- Ну, Проша, давай! - подначивал рассказчика кто-нибудь из бородачей в надвинутой на глаза папахе.
- А расскажу -ка я про ПУТЕШЕСТВИЕ КОМИССАРА НА БЕСЕ,- сдвигал на затылок малахай хорунжий.
-Валяй!
- Повадился , стал быть, комиссар Дыбенчук агитировать солдатиков за матерьялизьм! Как чуть чо, он и вворачиват -Бога, мол, нет! А есть тока облака на небе, на которых не усидеть -и то он проверял, летая на ераплане сквозь туман и дождевые тучи, -нет там никого!И то бы полбеды, но был охоч Дыбенчук до реквизиций церковного добра. Вломится в какую церкву - настоятеля к стенке, звонаря - на колокольной верёвке велит повесить, - и ну складывать в мешки иконные оклады, кресты, чаши...Кули набьют, на коней -и поминай как звали...
И вот на Святки , в лунную ночь, из лес выехамши, видит Дыбенчук со своими охальниками -церкву. От-подфартило-то! А то ить золотишко поистратили ужо, отправляя его на увеселения и нужды совдеповские-надо бы пополнить закрома.
 Ну а в эскадроне-то этого комиссара была Зинка Лунявина - подруга и полюбовница Дыбенчука.Дева из эсерок-террористок. Бой-баба, хоть на вид и не скажешь. Стреляла в Тамского начальника полиции -и завалила его с его лохматыми эполетами и бородой -метлой - наповал. А опосля по всем тюрьмам - ссылкам прошла, прослыв "эсеровской Богородицей". Да тока какое-там -Богородица!Ведьма! Пойдёт в лунную ночь на болото, наловит там лягушек и гадюк, трав никому не ведомых надерёт-всё это -в котёл , выпарит, выварит, сушеных и перетёртых крыл летучих мышей туда-приправой, жира младенцев  -и получается у неё мазь. Наберёт мухоморов на лесной полянке полну корзину по осени, настоит их на самогоне - и выходит у неё напиток-мухоморовка.
- А где она жир младенцев-то брала? -вонзает зубы в подгоревшую конину любознательный боец.
-Ты, слухай, не перебивай! Вестимо -где! Откроет какая полоротая мамаша в жару окошко на ночь, а Зинка по лунному лучу -шасть к колыбельке -хватат младенчика - и в тот же его котёл!

...И вот -церква. И к ней подъехали -то комиссар и его охальнички по воздуху. И не на еропланах. А на своих конях, коих мазала Зинка той мазью.Да и сама мазалася, и Дыбенчука тож натирала той гадостью. И пили они зелье колдовское из одной чаши с хлопцами, передавая ковш по кругу.
-Ну , Зина, - айда, попов-толстопузиков зорить, добро их по пятачку с народа вытянутое кспроприировать!
-Айда!
-Истинно -Аспиды! - осенялся крестно отец Феодосий.
-А ты батюшка не перебивай!Знай слухай делее... Ага. И вдруг слышат - козлик блеет!  А у церковной ограды выкапывает из под сугроба и щиплет таву пожухлую круторогий козёл. Ночью! И не спится же животине! Ну да што -на такую мелочь внимание обращать? Хотя - для фуражировки -чем не мясо-козлятинкой-то оскоромиться. Тем паче-не Масленица , не Пасха ешшо - Святки! Тока они - мимо того козла в церковну ограду-а там -петух, разгребает лапами в шпорах снежок да зёрнышки выклёвывает...
- Може, прихватим петушка-то!- советуется Дыбенчук с Зинкой.- Вот те и петушатинка хлопцам на разговление!
-Не отвлекайсь, марксист!Мы не за петушиным павлиньим хвостом,за златом-серебром пришли,- советует ведьма,светясь глазами-плошками.
 Сделали несколько шагов- а у самых соборных врат - боров хрюкает,уткнувшись в корыто. В церкве, понимаш, служба всенощная, а он не боится греха, обжирается...
И отворяет Дыбенчук пинком церковные врата сапогом в шпоре, што тот петух лапой.И видит -оклады иконные сияют несметными кладами от свечного пламени.Иконостас жаром горит.Вот тебе -и средства для партийной казны! И звучит акафист , тока слов не разобрать.И говорит он толпящимся за спиной хлопцам:
-Готовьте мешки! Будем церковно добро кспроприировать!Реквизиция с контрибуцией!
И изготовились хлопцы с мешками.
И заходит Дыбенко к попу с левого фланга, и уже тянет шашку из ножен, штобы перерубить пополам хмуродела. Глядь-а то не поп акафист читат, а козёл!И то не молитва, а козлиное блеяние. Он шашку-то пока повременил из ножен вынать.И шепчет своей зазнобе невенчанной.
-Глянь, Зин! Шо-то козёл больно знакомый!
-Та шо ты не бачишь!? То ж товарищ Троцкий, шо нам под Уфой смотр устраивал и речь толкал...
-Точно!А я-то смотрю-он,аль не он! Но, вроде как, и на товарища Свердлова смахиват! Тот тоже в пенсне!
-Всё они на одно лицо , начальники!Ты глянь - а это кто с кадилом-то?
- Свин, што в корыте у церковных врат рылся!
- А среди хористок-то и петушок кукарекат!
-Так тут прям какой-то партийный съезд!
- Надоть нам организовать отступление! Кутузов отступал-не стеснялся -и мы не погнушаемся...

 И стали они пятиться -взад пятки. Да не тут-то было!
Козёл блеет. Свин хрюкает. Петух-кукарекает. И вместо того, штобы отступать,как завороженные, движутся парубки вперёд и вбок. И видит Дыбенчук -хлопцы его проваливаются в стену левого придела, где фреска изображает чертей, низвергаемых в Ад огненным мечом Архангела.
- Красноармейцев выручать надоть!-кричит Дыбенчук.
-Та бис с имя! - отвечает Зинаида.-Нам бы с тобой ноги унести!Мажь!
И кидает Дыбенчуку баночку с мазью, успев уже капнуть намешанного с детским жиром гадючье-жабьего экстракта с приправой из крыл летучих мышей между ушами богомольного борова.
Тут же вспрыгнув на свина -она взвилась под купол -и прошла сквозь него.
-Эх, скажи кому из товаришев партийцев-не поверят!- гикнул Дыбенчук и , уронив, капельку мази на петуха, обнаружил себя сидящим на крылатом чудовище со свисающим набок красным гребнем и пышным переливчатым хвостом за своей спиной.

Глянув вниз, он увидел, как Козёл ворошит кочергою корчащихся на сковороде, сброшенных вниз хлопцев, как бьёт копытами по куполу церкви привязанный к кресту его конь. Как бешено звонят колокола и бьются в силках колокольных верёвок запутавшиеся в них кони хлопцев!

-Товарищ комбриг!- донеслось до Дыбенчука из проплывающего мимо облака.- Пущай вернут мне моих козла, петуха и борова!Всю скотину порубали-и сожрали, сварив в котле, охальники...Говорят -реквизиция...Или, как её бишь- контрибуция!
- Разберёмся , гражданочка! Мы власть народная! - появилось из облака строгое лицо комдива Чумового-его пышные усы, выпученные глаза и толстые губы.Комбив ковырял зуботычкой в зубах. - А пока ваш ущерб возместит товарищ Револьверов...
- Вот это правильный революционный псевдоним!- раздался одобрительный возглас бородача в папахе, подбросившего в костерок похожую на бивень мамонта кривую лесину.- А расскажи -нам, Проша, про рога комдива! То оч-чень увлекательная история! Тем паче ты её всякий раз переиначиваешь. И рога у комдива на диво отрастают -то бараньи, то бычачьи, то козлячьи,- в другой раз подначил казак-бородач , обжигая пальцы о снимаемую со штыка рыбину , запашистые ломти которой он раздавал протягивающимся к нему рукам.

-КОМДИВНЫЕ РОГА!- торжественно объявил сказитель и продолжил:-Не гляди , што здоров был комдив Жеребцов, богатырь мужик! Но и на сём, как бы отлитом из бронзы, теле случались - и прыщи, и чирьи.Да быстро исчезали, растворяемые могучим током кровей. Бывало, сковырнёт опаской какой угорь- залепит его бумажкой - и на следующий день пореза как не бывало. Сияют щёки антоновскими яблоками, глыбится подбородок мраморной белизной.Случалось, брился он в походах и своей наградной саблей с золотым эфесом, малиновым темляком и надписью "За храбрость". А была вручена ему та шашка за участие в Брусиловском прорыве самим Государём ампиратром! Што же касаемо его бритой под ноль головы, то ординарцу он доверял только затылок и заднюю часть шеи да за ушами поскоблить. А темя, виски , боковые бугры сам выбривал, глядясь в зеркало. Шрамы, как известно, украшают мужчину. Вот и на его округло-бугроватом черепе имелась отметина от скользнувшего по голове палаша австрияка.Толстый , как червяк, ползущий к левому глазу шрам. В остальном же шарообразность этого вместилища оперативных планов и стратегических мыслей было безупречно гладким.Глобус да и только! Так ведь и мысли о мировой революции варились в том чане, ища выхода наружу. Да только наткнувшись как-то поутру лезвием бритвы на лишний бугорок, Степан Игнатич был несколько озадачен и отвлечён от мыслей о том , как ловко он завоюет Варшаву.

Сняв с рычажков трубку телефона и попросив девушку соединить с госпиталем, он попросил у светила фронтовой хирургии доктора Блудорукова аудиенции.
А было то в 1920 году, когда стараниями комбригов и комдивов фронт продвинулся далеко за Урал.Подступались красные к Байкалу. Кругом тайга стеной стоит. Сохатые ,медведи по ней бродют.Дичи-тьма! Охоты барские!
И трофеем с тех охот - лосиные рога на стене в кабинете, повешанные так, што на
них и комдивова шинель, и доха его жены , и шубка их дочки помещались. А ещё расположение тех рогов было примечательно тем, што всяк, кто заглядывал в зеркало, видел, как те рога красуются прямо над его головой, будто растут прямо из височных или теменных частей черепа.
- Комдив! Перевесь рога -то, а то подойдёшь к зеркалу причесон поправить, проведёшь расчёской по волосне-а они тут как тут рога-то -торчат из головы!-советовали товарищи -командиры.Или уж отправь на передовую твоего штабного стратега Амурова-Купидонова из военспецов, што -то твоя Ефросинья на него неровно дышит...
-Пустое! -отмахивался Жеребцов.И отправлялся на передовую, штобы-бурка вразлёт, грива скакуна -по ветру, шашка наголо, в заломленной набок папахе лететь в атаку впереди конной лавины.
Но вот - напасть - шишечка -чуть выше лба слева и такая же справа!

- Любопытно!- прицокнуло языком светило военно-полевой медицины.-Костно хрящевые образования.Не болит?
-Нет!
-Тогда повременим с хирургическим вмешательством.
Шо делать! Отпустил комдив шевелюру. Перестал папаху снимать. А рога то всё растут и растут.
И решился комдив последовать совету боевых соратников.Снял он со стенки охотничий трофей, што достался ему от поставленного к другой стенке генерал-губернатора, жившего когда-то в той кварире, которую комдив Жеребцов занял , отвоевав этот сибирский город у белых. Бросил он те рога в кладовку , где валялись снятые им ещё при вселении головы-чучела волка, медведя и лисы.
 И показалось ему , что те волчья  медвежья и лисья хари - головы губернатора и пущенных вместях с ним в расход его жены и дочери, но захлопнул побыстрее камдив дверцу, и не придал тому значения.
-Да нет у тебя Фрол Игнатич никаких рогов!-сказала ощупав череп муженька-комдива перед сном жена его из мещанок Ефросинья Спиридоновна.-Всё тебе мерещится, а военврач  Блудоруков тебя разыгрыват!Проказник! Вот и когда осматривал меня насчёт мнимой беременности, пока ты по передовой мотался,- што-то шибко руками блудил по долинам и по взгорьям...Подумай! Рога на голове растут у тех, кому жёны изменяют, а я у тя верная и взял ты меня девкой нецалованной!А про Амурова-Купидонова всё брешуть!Он не до меня, а до дочки нашей Марфуши сватается...
 И улеглись они в постелю , в которой лёживали генерал-губернатор с женою, коих , расстреляв, обезглавили бойцы в островерхих шлемах со звёздами на лбу с дочкой -до кучи, и закопали -тела отдельно , головы отдельно на лесной полянке за городом.
 И снится комдиву, что сам он босый в одних портах да нательной рубахе -на той полянке. И простоволосая жена в одной ночнушке жмется к нему, пританцовывая от холода на снегу, и дочка -тут же. И что на голове у него лосиные рога, а у неё торчит изо лба топор , как из чурки.А у дочки -черви-выползни из глаз и рта лезут.
  И целятся в них красноармейцы из винтовок. У одного голова -волчья, у другого -медвежья, у третьего -лисья.
 - Хватит тебе нас на охотах убивать ради одной тока шкуры! -рыкнул медведь.
- И нашего брата волка губить без счёта, за то что мы жеребят и овечек таскаем!Не дохнуть же нам с голоду!-оскалился волк.

-А меня що, тока ради воротника твоей жене убивать?
Глядь-а то не волк да медведь,не лиса,а генерал-губернатор с женою и дочкою  целятся в комдива и его жену и дочку из охотничьих ружей.Будто они, всем семейством  стоя перед зеркалом, сами в себя стрелять вознамерились.
- Так я ж не просто так убиваю!-крикнул , угрожая расстрельной команде лосиными рогам, комдив.- Я для торжества мировой революции...

- Ты што кричишь во сне! - ругнулась проснувшаяся жена. Ей снилось , што лежит она на лесной полянке в цветах-ромашках нагая, и шшэкочет её усами,- военспец из штабс-капитанов Амуров-Купидонский, а рукою то свободной от объятий  по Марфушиным прелестям совершат кругосветное путешествие.Потому как лежат дочка с мамкой, млея, наги, как в бане, на той полянке-обе.А уж про то, чем Блудоруков заниматся, прислонясь к берёзке,- и сказать -то язык не поворчиватся...

-Эх!Содом и Гоморра, а сказано же -не прелюбодействуй!-изрёк отец Феодосий, швыряя в огонь рыбьи косточки и отирая ладони о снег.

Продолжение: https://dzen.ru/a/ZcNapkMG30pbvDpB