Если Москва это Третий Рим, и четвертому не бывать, то Киев — русский Иерусалим.
Отрывок из работы И. Н. Данилевского «Повесть временных лет: герменевтические основы изучения источниковедения летописных текстов», Институт всеобщей истории РАН. М, 2004.
--------------------------
Летописный текст, в котором можно усмотреть сравнение Киева с Иерусалимом, — рассказ о захвате столицы полян Олегом (статья 6390/882 года): «[П]оиде Олег... [и] придоста къ горамъ хъ Киевьскимъ и увидѣ Олегъ, яко Осколдъ и Диръ княжита, [и] похорони вои в лодьях, а другия назади остави, а сам приде, нося Игоря дѣтьска. И приплу подъ Угорьское, похоронивъ вои своя, и присла ко Асколду и Дирови, глаголя, яко “Гость есмь [и] идемъ въ Греки от Олга и от Игоря княжича. Да придѣта к нам к родомъ своимъ”. Асколдъ же и Диръ придоста, [и] выскакав же вси прочии изъ лодья, и рече Олегъ Асколду и Дирови: “Вы нѣста князя, ни рода княжа, но азъ есмь роду княжа”, [и] вынесоша Игоря: “И се есть сынъ Рюриковъ”. И убиша Асколда и Дира, [и] несоша на гору, и погребоша и на горѣе, еже ся ныне зоветь Угорьское, кде ныне Олъминъ дворъ; на тои могилѣ поставилъ Олъма церковь святаго Николу; а Дирова могила за святою Ориною. [И] сѣде Олегъ, княжа въ Киевѣ, и рече Олегъ: “Се буди мати градомъ руским [В Троицком, Радзивиловском и Московско-Академическом списках — русьскимъ — прим. автора]”».
По мнению Д. С. Лихачева, «слова Олега имеют вполне точный смысл: Олег объявляет Киев столицей Руси (ср. аналогичный термин в греческом: μητρόπολις — мать городов, метрополия, столица)» — и ничего более. Между тем, Киев здесь явно отождествляется с Новым Иерусалимом. Об этом говорят текстологические параллели, которые мы находим как в Св. Писании (ср., напр.: «вышний Иерусалим... Матерь всем нам»), так и в древнерусских апокрифических памятниках. В частности, в одном из вариантов духовного стиха о Голубиной книге на вопрос «премудрому царю Давыду Евсеичу»: «А который город городам мати...?» следует ответ: «Русалим (так! — И.Д.) город городам мати».
Аналогичное отождествление встречаем и в варианте самой «Голубиной книги», и в «Иерусалимской беседе» (XII в.). В последней царь Давид загадывает загадки богатырю Волоту Волотовичу об устройстве Вселенной, о христианских древностях и символах. Здесь Иерусалим также называется матерью всех городов, а затем дается разгадка сна Волота: «Будет на Руси град Иерусалим начальный, и в том граде будет соборная и апостольская церковь Софии Премудрости Божия о семидесяти верхах, сиречь Святая Святых». В этой «разгадке», очевидно, речь идет о Киеве.
Однако самой сильной параллелью является, видимо, упоминание рассматриваемого фразеологизма в Житии Василия Нового, которое, как известно, использовалось при составлении Повести временных лет. В Житии «мати градом» упомянута дважды — в одном и том же контексте. Первый фрагмент помещен в Видении Григория: «...Град сии есть град Царя великаго... Град же сии есть Господа нашего Исуса Христа, его же Сам по соверьшении Своем по оустроению таинства, ибо въстание Его тридневное и възнесшюся Емоу на небо ко Отцю и Богу, по четыридесятих же днии сего Сам Себе во имя Отца Своего оухитрова... Град тои предивныи, град новыи, град христианскии, град вышнии, м а т и г р а д, Сион град, Новыи Иерусалим: се имя граду...». И далее: «... И призре Господь Бог на град и оутвердися дивне на месте и вся благаа его посреде его и добрее града того не обреташеся, занеже сии град Божии вышнии, м а т и г р а д о м Сион, Иерусалим».
Приведенные параллели летописному упоминанию «матери градомъ русьскимъ» позволяют думать, что Киев здесь не просто называется столицей Руси, но центром православного, богоспасаемого мира. Недаром в Житии Василия Нового уточняется: «вся благаа его посреде его». Подобная фраза встречается в тексте «Голубиной книги», восходящем к домонгольскому времени: об Иерусалиме — прообразе Киева говорится, что «тут у нас среда земли».
С последними утверждениями невольно ассоциируется уже проанализированное нами странное заявление князя Святослава Игоревича, мечтавшего перенести столицу из Киева в Переяславец на Дунае: «яко то есть середа в земли моеи». Несмотря на, казалось бы, далекую параллель, такая ассоциация имеет право на существование. Как мы помним, свое желание Святослав объясняет: «ту вся благая сходятся: оть Грекъ злато, поволоки, вина [и] овощеве разноличныя, и-Щехъ же, из Угорь сребро и комони, из Руси же скора и воскъ, медъ и челядь». Тирада князя может быть соотнесена с уже упоминавшимся пророчеством Иезекииля: «вот, Я возьму сынов Израилевых из среды народов, между которыми они находятся, и соберу их отовсюду и приведу их в землю их..., и будут Моим народом, и Я буду их Богом».
Возвращаясь к рассказу о захвате Киева Олегом, обратим внимание еще на одну деталь: здесь дважды подчеркивается, что Олег нес Игоря. Она вполне может быть соотнесена с текстом пророка Исаии, предсказывавшим будущее призвание язычников для спасения мира: «Господь... сказал: ... Ты [Израиль] будешь рабом Моим для восстановления колен Иаковлевых и для возвращения остатков Израиля; ... Я сделаю Тебя светом народов, чтобы спасение Мое простерлось до концов земли... И все горы Мои сделаю путем, и дороги Мои будут подняты. Вот, одни придут издалека; и вот одни от севера и моря, и другие из земли Синим... Так говорил Господь Бог: вот Я подниму руку Мою к народам, и выставлю знамя Мое племенам, и принесут сыновей твоих на руках...». Мысль эта перекликается с одной из ведущих тем «Слова о Законе и Благодати» митрополита Илариона: иудеи, не познавшие Бога, отвергнуты, а к благодати и истине призваны новые люди — язычники; новое вино было влито в новые мехи — и благодатная вера простерлась по всей земле; сбылись пророчества о том, что все «языки», люди и племена «поработают» истинному Богу.
Библейские параллели к летописной статье, повествующей о захвате Киева Олегом (точнее, к вставкам, сделанным автором Повести в текст Начального свода), дают возможность приоткрыть довольно любопытный второй смысловой слой «топографического» текста — символический. Если летописные и библейские тексты правильно нами ассоциированы, в статье 6390 года Повести временных лет наряду с изложением сюжетной, событийной линии, речь идет о язычниках, пришедших в город, которому Провидением суждено стать столицей богоспасаемого мира.
Не менее показательно в этом отношении и описание Повестью временных лет строительства Владимиром Святославичем Успенского храма в Киеве. Уже приводившиеся безусловные (хотя формально-текстологически и не доказуемые) параллели его с рассказом 3-й книги Царств о строительстве Храма Господня Соломоном явно свидетельствуют о тождестве — для летописца и его читателей — не только образа Владимира с Соломоном, но и образов Киева с Иерусалимом, а Десятинной церкви (той самой, которая была освящена 11 мая) — с «домом Господа».
Косвенным подтверждением такой точки зрения на восприятие Киева в древней Руси могут служить и описания «плотского» Иерусалима в древнерусских «хожениях». Так, описывая Иерусалим, Игнатий Смольнянин (XIV в.) пишет: «Подале того, на Сионе же горе, двор Каиявы архиереев был, ту есть ныне монастырь арменский... А на Подол идучи, во граде Иерусалиме была церковь греческая..., а противу стояла Святая Святых, которую создал Соломон». Автор явно сверяет свои впечатления не только с библейским текстом, но и с хорошо знакомой ему топографией Киева.
Но как, все-таки быть с другим, «общепринятым» Новым Иерусалимом? Конечно, не исключено, что в православном сознании (а речь в данном случае идет только о нем) одновременно могли сосуществовать два или несколько «Новых Иерусалимов». Скорее, однако, еще до захвата турками Константинополя в 1453 г. в той или иной форме зародилась мысль об утрате им статуса богоизбранной столицы. Поводом могли послужить какие-то события, которые для православного человека были связаны с представлением о падении «Седмохолмого».
Прежде всего, именно так мог восприниматься захват Царьграда крестоносцами в 1204 году. У византийского флотоводца Луки Нотара встречаем весьма симптоматичное высказывание: «Лучше увидеть в Городе [т.е. в Константинополе] царствующей турецкую чалму, чем латинскую тиару». Оно станет вполне понятным, если вспомнить, что сумма числовых значений букв греческого слова λατεινος равнялась 666 — числу апокалиптического Зверя (Антихриста), на что неоднократно обращалось внимание в апокрифической и богословской литературе. О том, что наше предположение недалеко от истины, свидетельствует фраза, завершающая летописную Повесть о взятии Царьграда крестоносцами в 1204 году: «И тако погыбе царство богохранимаго Костянтиняграда и земля Грьчьская...». Однако оформление представления о тождестве Киева с Новым Иерусалимом, если наши наблюдения верны, должно относится к гораздо более раннему времени.
Как мы помним, еще на заре истории Древнерусского государства произошло событие, весьма своеобразного описания которого в Повести временных лет под 6415/907 годом мы уже касались в предыдущей главе. Речь идет о захвате Царьграда легендарным князем Олегом. Еще раз напомню, что обстоятельства, описанные в Повести, удивительно напоминают взятие Константинополя турецкими войсками.
На то, что такое совпадение деталей, упоминаемых в Повести, и греческого предания о конце Константинополя не случайно, подтверждается и более тщательным анализом летописной статьи 6415 года. Среди прочих обстоятельств летописец упоминает, что по завершении переговоров с греками Олег «повѣси щит свои въ вратех». Как уже упоминалось, в пророчестве Иезекииля воины из Персии, Лидии и Ливии, бравшие Тир под свою защиту, в знак этого вешали на его стены щиты и шлемы. Такое совпадение позволило нам высказать предположение: тем самым Олег (а точнее, летописец, который так описывает это событие: вешал ли «реальный» Олег свой щит на врата Царьграда, не знает — да и, скорее всего, никогда не узнает — никто) демонстрирует, что берет Город под свою защиту. Несколько странная в традиционном прочтении «защитная функция», которую берется выполнять Олег после падения Константинополя, становится более ясной и внятной в восстанавливаемом эсхатологическом контексте: христианская столица сдалась, когда неприятельский флот «переплыл сушу», но люди от «рода русского» взяли Город — до «последнего времени» — под свою защиту.
Таким образом, есть определенные основания, чтобы предполагать уже в 30-х годах XI в. начало формирования на Руси представления о Киеве как Новом Иерусалиме — центре спасения православного человечества. Мысль о «византийском наследстве» — пусть еще в неразвитом виде — вполне могла возникнуть задолго до падения Константинополя под ударами турок в 1453 г.
--------------------------
В качестве эпилога.
Фрагмент Лаврентьевской летописи (XIV век), где пишется о Киеве — матери городов Русских.
Граффити Софии киевской. XI век.
Где тут хутор и «украина»? Освобождение русского Иерусалима от мазепинцев, раскольников и сатанистов, деукраинизация и возвращение статуса третьей столицы единой Руси — наша священная обязанность, не менее важная, чем денацификация и демилитаризация.