История эта вечная. Нет у нее начала, точнее, оно теряется во тьме прошедших веков и даже тысячелетий, нет у нее, увы, конца. В самом правильном и гармоничном обществе всегда найдется некто, решивший послужить врагу - порой по совершенно неочевидным на первый взгляд мотивам.
Частично мы этот вопрос рассматривали на канале в серии публикаций под общим названием "Анатомия предательства", а более подробно - в книге, выпущенной коллективом канала, с таким же названием применительно к событиям Великой Отечественной войны.
В этой статье мы хотели бы обратить внимание читателя на другую эпоху и на другие размышления подтолкнуть. Раз устранить в принципе предательство как деструктивный фактор не удалось никому за всю историю человечества, то как МИНИМИЗИРОВАТЬ вред, который потенциальный предатель может принести?
И тут у Истории только один ответ и только одно средство: НЕОТВРАТИМОЕ ВОЗМЕЗДИЕ.
Никакие политические резоны и желания правителя (скажем условно) выглядеть гуманным миротворцем в глазах зарубежных партнеров, намекая на уместность инвестиций и взаимовыгодного сотрудничества, никакие интересы толстосумов, этого правителя спонсирующих, никакие шашни с оппозицией потенциального преемника и прочие сомнительные резоны не должны сей приговор отменять.
Вот тогда масштабы предательства из шкурных побуждений, маскируемых разнообразным словоблудием заметно сократятся и вреда от неизбежных проявлений этого позорного деяния будут в разы меньше. Это был так необходимый некоторой части аудитории общий вывод и мораль. Ниже оригинальный текст Б.Н. Григорьева.
Дело о должностных лицах московского правления,
учреждённого французами в 1812 году
Дело о должностных лицах московского правления,
учреждённого французами в 1812 году
Б.Н.Григорьев
Так называется сообщение видного русского дипломата Николая Дмитриевича Киселёва (1800, по другим данным 1802-1869), помещённое в томе № 7 журнала «Русский архив» за 1868 год, выпуски 1-6.
Наполеоновская армия, вступая в завоёванные европейские города, привыкла к лавровым венкам, тёплым квартирам, обильной пище и богатой поживе. Жизнь же в сожжённой и покинутой жителями холодной и голодной Москве оказалась для неё сплошным разочарованием. Офицеры и солдаты пустились во все тяжкие, чтобы хоть как-то компенсировать свои заслуги грабежами, в результате провиантирование размещённых в Москве воинских частей было полностью дезорганизовано, а увещевания Наполеона и его генералов к своим подчинённым остановить грабёж были бесполезными. «Ласковые» обращения к окрестным жителям столицы поставлять продукты на рынки Москвы никакого эффекта тоже не возымели. Так что во весь рост встала проблема пропитания.
Французы поняли, что самим им решить эту проблему было не под силу, и тогда они решили действовать от имени организованной ими русской администрации. Этой практики, тоже довольно безуспешной, они, кстати, пытались придерживаться и в других оккупированных ими регионах России.
В виде приманки французы в качестве одной из задач этой администрации выставили обещание улучшить жизнь самих московских жителей. Вряд ли кто из москвичей поверил словам оккупантов, тем более что, по данным московского губернатора Ф.В.Ростопчина, отвечавшего на запрос М.И.Кутузова от 28 октября 1812 года, их при вступлении в столицу французов насчитывалось всего около 10 тысяч человек, а при выходе французов из города это число сократилось до 3 тысяч. Николай Дмитриевич считает, что для ограждения безопасности московских жителей французам было бы достаточно назначить караулы, патрули и разъезды, а не уповать на «русскую» администрацию. Для этого нужно было, чтобы генерал-губернатор маршал Мортье, губернатор Дюронель и комендант граф Миллио взяли бы на себя такую обязанность.
Созданное оккупантами городское управление в составе 6 бюро (отделов) должно было заниматься закупкой продовольствия (1), размещением войск по квартирам (2), содержанием улиц, дорог и мостов (3), уборкой трупов (4), освещением города (5) и наблюдением за порядком и тишиной (6): организация правосудия, надзор за госпиталями, порядком богослужений и за ремесленниками, а также помощи нуждающимся жителям.
Во главе администрации стояли председатель-интендант и голова, его товарищи (заместители), несколько членов, секретарь, казначей. Полицейская часть поручалась полицмейстеру, участковым комиссарам и их помощникам. При управлении состояли также переводчики и чиновники по особым, в том числе, секретным поручениям (закупки продовольствия и пр.) Сознательно вступивших в администрацию лиц было ничтожно мало, пишет Киселёв, - особенно русских. Среди последних были люди, замешанные в предосудительных делах и надеявшиеся поживиться чужим добром. Были и такие, кто решил своим участием спасти от голода свои семьи. Большая же часть, по выражению судившего их Сената, «вступили в правление по слабости духа и покорилась неволи и праву сильного».
Насколько деятельность этих бюро облегчила жизнь французам, можно судить по тому, что при занятии Москвы русской армией были обнаружены сожжённые и оставшиеся в целости хлебные лабазы, а также стадо крупных рогатых животных, сопровождавшее отступавшую армию Наполеона. Что означало, что какую-то помощь в провиантировании оккупантов бюро № 1 оказало. Что же касается московских жителей, то они, по данным автора, никаких изменений – ни в лучшую, ни в худшую сторону – не заметили.
Русские войска вошли в Москву 12 октября. Составлявшие авангард летучего отряда Ф.Ф.Винценгероде генерал В.Д.Иловайский 12-й (1785-1860), А.Ф.Бенкендорф (1782-1844) и командир ополченской дружины, драматург и театральный деятель князь А.А.Шаховский (1777-1846) немедленно приступили к наведению порядка в столице. Бенкендорф, назначенный комендантом (Киселёв называет его полицмейстером), приказал майору Гельману арестовать главу французской администрации купца 1-й гильдии П.И.Находкина, а найдя у него список всех членов правления – установить за ними надзор (кроме Бестужева-Рюмина, не оказавшегося в Москве - имеется в виду Алексей Дмитриевич Бестужев-Рюмин, исполнявший до этого обязанности директора кремлёвского Вотчинного архива), взяв с них подписки о невыезде из города. Несколько чиновников бежали из Москвы вместе с французами. Изъятые у Находкина бумаги, список и книги Иловайский отправил Александру I.
За всем этим с повышенным усердием следил губернатор Москвы Ф.В.Ростопчин – сначала из Владимира, куда ему доставляли сведения о коллаборационистах военные, ополченцы и гражданские власти. Он считал, что невиновных среди чиновников французской администрации не было и не могло быть, что, по мнению Николая Дмитриевича, вовлекло его в невольные ошибки[1]. Например, он пытался притянуть к данному делу Н.И.Новикова (1744-1818), наказанного Екатериной II и оправданного Павлом I. (Николай Иванович после освобождения из ссылки мирно проживал в своём имении Авдотьино и никакой общественной или политической деятельностью больше не занимался, Б.Г.) Во всяком случае, вернувшись в Москву, Фёдор Васильевич развернул кипучую деятельность по локализации и сбору сведений на всех подозрительных лиц, которые могли быть причастны к сотрудничеству с французами.
Комиссия по рассмотрению дел коллаборационистов начала свою работу в Москве 3 декабря 1812 года и закончила её 16 декабря 1813 года. Результаты следствия Ростопчин доложил министру юстиции И.И.Дмитриеву (1760-1837), а тот передал их в Сенат, который после целого ряда уточнений о подсудимых и запросов к московской комиссии начал рассмотрение дела по существу. В процессе рассмотрения Сенат счёл возможным освободить некоторых обвиняемых из тюрьмы и передать их на поруки, а 8 июля 1815 года направил своё заключение в московское губернское правление.
Как уже упоминалось выше, Сенат большинство подсудимых отнёс к категории лиц, у которых не хватило духа сопротивляться насилию со стороны оккупантов, но он особо выделил 22 обвиняемых, которых признал виновными в измене отечеству и долгу верноподданного России. На них и сосредоточил своё внимание Н.Д.Киселёв. Эти лица были обвинены в нарушении присяги и распространении неприятельских прокламаций, как например, прапорщик в отставке Паланж и учитель гимназии Реми, в призывах к уничтожению русских раненых, как комиссар Бушот, а также в других провинностях, наносящих вред интересам России и её гражданам. Большинство из них были приговорены к ссылке, лишению дворянского звания и чинов, в то время как иностранцы, в основном французы, подлежали высылке из страны.
В этой категории Сенатом были выделены лица, которые, по словам Киселёва, заботясь о своей личной безопасности, не забывали о безопасности других как, например, надворный советник Х.Фихтнер, титулярные советники Н.Руфимский и И.Воронин, коллежский секретарь П.Рудин и коллежский регистратор П.Рудин.
Во вторую категорию были отнесено 37 человек, поступивших на работу не добровольно, а по принуждению и не нанесших практически никакого ущерба гражданам России или их имуществу.
В третью категории попали лица, в деятельности администрации, не участвовавшие или числившиеся там только на бумаге, а также лица, подозреваемые в совершении неблаговидных поступков (21 человек). Среди таковых оказался, например, надворный советник Вишневский, оговорённый показаниями подсудимого Щербачева.
Особое внимание Сената было обращено на двух подсудимых: на купца Познякова и канцеляриста Орлова. Главным преступлением Познякова было признано не участие в закупках провианта для французов, а присвоение чужого имущества и товаров. Он был приговорён к каторжной казни. Орлов был обличён в сборе сведений о русских войсках и передаче их французам, а потому был признан шпионом и изменником.
Выделено было также дело об отставном шталмейстере Загряжском, жившем в доме у бывшего французского посла Коленкора и спасшем благодаря своему вмешательству многих людей от грабежа французов. Дело против него было прекращено на основании «всемилостивейшего манифеста».
Кстати, приговоры Сената в связи с окончанием военных действий во Франции в 1814 году и водворением мира в Европе остались неисполненными. Практически все подсудимые этим манифестом были помилованы. Манифест торжественно возвращал их в то состояние, «в каком они находились прежде, до впадения в сию вину, которую мы всемилостивейше прощаем и предаём забвению в надежде, что сие препобеждение милосердия нашего над правосудием, приведёт их в полезное для них раскаяние и что они впредь безпорочностью жизни своей изгладят из памяти людской те поступки, которые лишали их …уважения благомыслящих людей».
На этом статья Н.Д.Киселёва заканчивается.
Ну, что читатель: изгладим ли и мы из своей памяти проступки этих людей?
[1] См. мою статью в «Молодости в сапогах» о доносе Ростопчина на Сперанского.
ДОПОЛНЕНИЕ ОТ РЕДАКЦИИ
Неотвратимое возмездие - это не только профилактика рецидива и наука неустойчивым и излишне прытким. Это еще и надежное средство от возвращения предателя в политическую жизнь в амплуа невинной "жертвы режима" или и вовсе "борца за правду". Сделать нечто подобное на очередном крутом повороте курса могут и без живого, так сказать, страдальца. Посмертно обелив и переписав деяния. Это да, это было (дальше сами продолжите). Но воспитательный эффект все равно сохраняется, а правда рано или поздно также неизбежно восторжествует.