Беспризорник Лёва Арцимович стал в СССР академиком, одним из ведущих физиков-ядерщиков. Для физика Сергея Капицы он был авторитетом не меньшим, чем родной отец, лауреат Нобелевской премии Пётр Капица
Лев Арцимович, очевидный, но невероятный
Основано на реальных фактах
– Алё... Мстислав Всеволодович, слушаю вас. Да, конечно, знаю. Доклад о перспективах развития астрофизики, да. Нет, текст не могу предоставить. Зачем текст, я тексты докладов не готовлю, я не референт. Никогда никакие доклады не писал. Доклад – это устная форма, письменное изложение – лишнее звено. Не переживайте, всё расскажу в лучшем виде. Знаю, понимаю. Астрофизика – важная область, ей принадлежит будущее, вот в этом ключе и буду говорить. Расширю, конечно. До свидания.
Академик Лев Арцимович положил трубку и подошёл к окну. За двумя стёклами бушевала ранняя весна. Снег уже не скрывал землю, лишь кое-где оставался в ещё больших, собранных дворниками за зиму и покрытых грязным льдом сугробах, а на ближних деревьях почки раздулись настолько, что это было видно простым глазом. Птицы щебетали так, будто это была первая или последняя весна в их жизни. Академик приоткрыл форточку и выставил в неё открытую ладонь.
– Эх, Серёжа, – обратился он к сидевшему в кресле несколько долговязому мужчине, сыну академика Петра Капицы, – вы не представляете, как не хочется ложиться в больницу.
– А надо?
– Врачи настаивают. А тут – столько дел. Вот, просят доклад по астрофизике сделать.
– Келдыш звонил?
– Он.
– И не откажешь.
– Легко, но не хочется. Астрофизика – это действительно интересно. Знаете, я, когда под Гомелем в 20-е беспризорничал, бывало, по полночи на звёзды смотрел. Всё думал: это сколько же керосину надо, чтобы вот так всю жизнь горело и не гасло. Как-то сарай на холме загорелся, так вся шпана к нему рванула греться, а может, и спереть что. А я, наоборот, от него побежал. Хотел померить, с какого расстояния огонь будет видно, и потом прикинуть, насколько звёзды дальше будут.
– Померили?
– Не успел. Команда приехала, потушили.
Учёный прикрыл форточку и сел в крутящееся кресло у письменного стола, развернув его к собеседнику.
– Передо мной же тогда, Серёжа, серьёзный выбор стоял. Если бы судьба по голове не хлопнула, я бы физиком не стал.
– А кем бы стали, Лев Александрович?
– Скорее всего художником. Если бы не голод, не детдом, не бродяжничество…
– А у вас что, родители в Гражданскую умерли?
– Да нет. Просто представьте 19-й год, городок Клинцы, Гомельская губерния. Отец – статистик, кому он там нужен был? В результате – жрать нечего. У семьи выбор: или всем подыхать с голоду, или как-то выкручиваться. Мне – десять лет, со мной как раз проще всего. Сдали в детдом, там хоть кормят. Но разве десятилетнего пацана куском хлеба за забором удержишь? Все убегали, и я убежал. Добро хоть, не так далеко. Гражданская кончилась, отец место получил, я в семью и вернулся. Но, конечно, о творчестве не думал, понимать стал, что в жизни надо заниматься тем, что посущественнее. Папу ведь скоро в Минск перевели, в университет. Вот так я на физику и нарвался. Там атомный проект пошёл, а я парень любопытный был. Ведь вы, Серёжа, знаете, что такое, собственно, наука?
– Разумеется… Это наша деятельность, человеческая, направленная на накопление знаний о природе…
– Ерунда, – перебил физик. – Наука – лучший способ удовлетворения своего любопытства за государственный счёт. Это я ещё тогда, в двадцатых, вывел. Кстати, об этом частично говорит и материал вашей монографии. Конечно, идея странная: изучать предисловия к научным трудам. Что вас туда потянуло? Занимались бы, как вам отец велел, своими ускорителями, это у вас хорошо получалось.
Серёже, а если точнее, Сергею Петровичу (он, конечно, был младше хозяина квартиры, но за сорок перевалило) не раз задавали этот вопрос, поэтому ответ был почти готов.
– Лев Александрович, у меня на память о деде, академике Крылове, осталась часть его библиотеки, произведения великих учёных прошлого. Ведь дедушка не только кораблестроением занимался, но и историей наук. Конечно, с научной точки зрения, труды эти уже ценности не представляли. Сами понимаете, в наши дни изучать механику по Ньютону или математику по Эйлеру бессмысленно.
– «Коперник целый век трудился, чтоб доказать Земли вращенье…», – процитировал физик строчку из известной студенческой песенки.
Сергей улыбнулся и закончил цитату:
– «Чудак, он лучше бы напился, тогда бы не было сомненья!» Верно, а сейчас этому посвящено несколько строчек в учебнике. Книги представляют интерес, прежде всего, с исторической точки зрения. Но, читая классиков, я обратил внимание на то, что предисловия в них актуальны и сегодня. В них авторы объясняют, зачем они написали книгу, кому адресуют её, какие мотивы их побудили писать, что думают о проблеме в целом. Поставленные в единые рамки, ограниченные объёмом, они должны кратко описать ход мысли. И это интересно сейчас с исторической и методической точки зрения.
– По-моему, по структуре они все похожи. Наподобие сочинения «Как я провёл лето». Все дети после каникул пишут, как один жил в деревне у бабушки, другой – мучился в пионерлагере, третий – ездил на море. У всех масса впечатлений, и всё это надо изложить на четырёх страницах, да так, чтобы учительница похвалила.
– Вот-вот. Мне показалось, что великие учёные — Коперник и Ньютон, Везалий и Дарвин, Менделеев и Планк — как школьники, вернувшиеся с каникул, ограниченные небольшим объёмом и определённой задачей, писали эссе. Причём, предисловие излагалось уже после того, как книга свёрстана. Именно поэтому страницы предисловия обозначались римскими цифрами и подшивались к основному сочинению. Авторы оказывались в одинаковом положении: дело сделано, труд написан и готов к печати, и остаётся кратко изложить его суть. Когда я это понял, мне стало понятно и то, что собранные вместе предисловия могут раскрыть путь развития науки от эпохи Возрождения до наших дней. За три года я изучил более 500 книг, в результате и родилась монография «Жизнь науки». Все считают, что лучше, чем вы, рецензента для неё не найти.
– Ну, не знаю, – перелистывая толстую, более чем в тысячу страниц машинописную распечатку, проговорил физик. – Но отказать не могу. Поверьте, не только из уважения к вашему папе. Хотя, ещё раз повторю, мне кажется, что в этой монографии, а точнее – через неё, вы уходите от большой физики. А у вас есть существенный потенциал. Но я почитаю. Если не возражаете, когда в больницу лягу, там всё равно делать нечего будет.
Задиристо заголосил телефон. Академик поднял трубку.
– Алё, Мстислав Всеволодович… Нет, я же сказал, что ничего писать не буду. Отсылать – тем более. Про звёздный термояд обязательно расскажу. Хотя что там рассказывать? В ближайшие годы управляемый термояд мы не получим. Велихов молод ещё, чтобы такое говорить. Знаете, надежда быстро получить термоядерную энергетику – это надежда грешника пролезть в рай, минуя чистилище. Когда в термояде сталкиваешься с неустойчивостью плазмы, попадаешь примерно в то же положение, как человек, который пытается проехать на одноколёсном цирковом велосипеде. А мы ещё и на двухколёсном не научились. Да, не научились. Об этом тоже скажу. Нет, тезисов вам посылать не буду. Вот что, если хотите узнать, о чем буду говорить, покупайте бутылку коньяка и приезжайте. Да, прямо сейчас. Мы тут с Серёжей Капицей сидим, разговариваем. Да, с сыном Петра Леонидовича. Он из физики уходить собирается, книжку про книжки написал. Вот и я о том же. Тогда всё, ждём.
Он положил трубку и, хитро улыбаясь, обернулся к собеседнику.
– Ну что, сейчас Келдыш приедет. Чем будем президента Академии наук угощать под коньяк?
Вопрос застал гостя врасплох. В отличие от хозяина кабинета беспризорником он никогда не был, детство провёл в Кембридже с няней-англичанкой, которая не оставила его даже после того, как Советское правительство вернуло отца, уже известного учёного и любимого ученика Резерфорда, в Москву. Да и позже домработницы и мать особо не давали ему с братом покоя.
С другой стороны, назвать Сергея белоручкой и паинькой было нельзя. Если бы речь шла о походных условиях, он сразу развёл бы костёр, подвесил на перекладинке котелок и сварил неплохую похлебку хоть из топора. Но в условиях городской квартиры и в ожидании главного академика СССР такой вариант не проходил.
Бывший беспризорник, а ныне – один из главных ядерщиков страны подошел к стеклянной раздвижной двери, распахнул её и сделал приглашающий жест, словно говоря: «Сергей Петрович, вы же мне поможете?»
Кухня была не большой, но и не маленькой. Именно такой, какой она должна быть у учёного, – даже чуть побольше. Арцимович открыл дверцу не по-советски здоровенного финского холодильника и, задумчиво поджав губу, уставился внутрь. Сергей через его плечо посмотрел туда же. Агрегат был полон продуктов.
– Ну, коллега, что скажете? Колбаса у нас есть, следовательно, можно сделать бутербродов. Но Келдыш на них не польстится, я его знаю. Он хитрый, на борщ едет. Знаете, считается, что я больше теоретик и к экспериментам отношусь не очень радушно. Должен сказать, это не совсем так. Эксперимент эксперименту – рознь. Чтобы быть успешным, он должен быть красив, а значит – прост. Чтобы на него можно было надеть чистую рубашку теории. Когда всё просто, тогда нет двух путей: или применённая в данном случае теория верна, или нет. А борщ, это я вам скажу, – вещь непростая. Но путём многочисленных и, поверьте, красивых экспериментов, я таки вывел, причём давно, простую и эффективную технологию его приготовления. И Мстислав это знает. Думаете, он про астрофизику едет разговаривать?
Говоря это, учёный вытащил из холодильника огромную кастрюлю и, убедившись, что она полна бульона, водрузил на плиту.
– Знаете, Серёжа, борщ – то же мироздание. В нём есть свои важнейшие компоненты. Есть пространство, есть энергия, материя, время. Пространство – хороший бульон. Он может быть свиной, а может говяжий. На Украине его делают на свинине, но я неопровержимо доказал превосходство говяжьей компоненты. Энергию нам даёт государство по трубам Мосгаза. А материю мы с вами сейчас, пока бульон закипает, подготовим. Я займусь картофелем, свёклой и прочим, а вас попрошу пошинковать капусту.
Академик велел порезать вилок тонкими полосками, а потом обязательно помять руками:
– Шамкайте её, шамкайте, Сергей. Посильнее. Всякий эксперимент только тогда достигает цели, когда к нему приложены умелые и сильные руки. Представьте, что это первые звёзды мироздания. Только успев родиться, они взорвались и разбросали вокруг произведённый из первичного водорода кислород, углерод и прочие элементы, вплоть до железа. Кстати, железа в капусте много. Вы её так должны отжать, чтобы она соком изошла.
Сергей старался. Хозяин между тем колдовал у стола – что-то резал, мешал, поджаривал и ссыпал в бульон. В какой-то момент очередь дошла до капусты. Производя над кастрюлей священнодейства, он не прекращал говорить.
– Знаете, Серёжа, что в нашем мироздании будет временем? Скоро покажу. У меня в лаборатории Механического института как-то стали барахлить счётчики Гейгера. Как только мы прикладывали к ним напряжение – была ли вокруг повышена радиация или нет, – в них происходил разряд. Завлаб пожаловался мне. Я посмотрел на колбу счётчика, а надо сказать, она заполнялась парами этилового спирта, позвал стеклодува, он запаивал эти колбы, и сказал ему при всех: «Если вы и дальше будете разбавлять спирт в установке, я порекомендую вашему начальству вас уволить». И знаете, с тех пор приборы стали работать как часы. Спирт, в оптимальной пропорции, всегда украшает блюдо, придаёт мягкость и своеобразный вкус. Это я тоже вывел посредством экспериментов. И ничто так хорошо не управляет временем, как хорошая чистая водка. Поэтому свой процесс борщесозидания мы завершим этим символическим актом.
Академик взял неизвестно откуда и когда приготовленную стопку с прозрачной жидкостью и медленно, тонкой струйкой вылил её в красную кипящую массу.
– Ну вот, процесс завершён. Результат должен ещё потомиться минут пять, а мы можем почить от трудов в ожидании справедливой награды.
– Лев Александрович, хотел спросить совета. Мне недавно предложили принять участие в создании учебных фильмов для школьников.
– Знаю, знаю, видел по образовательной программе. Вы там как-то куцо выглядите. Ну что это такое: «Теперь, дорогие товарищи телезрители, давайте посмотрим научно-популярный фильм о жизни тараканов»…
– Поэтому мы и решили поменять формат. Хотим сделать передачу, в которую будут приходить настоящие большие учёные. Будем с ними беседовать, а параллельно – показывать фильм.
– Боюсь, дорогой мой, большие учёные вам много интересного не расскажут. Тут нужны увлечённые специалисты нижнего звена.
– Да нет, мы об этом подумали. Всё интересное уже есть в фильме, а учёный придаст встрече значительность и авторитет.
– Первым гостем будет ваш папа – Пётр Леонидович?
– Вряд ли, вы же знаете, как он относится к журналистам и к любого рода интервью.
– И как же он к этой вашей идее относится?
– Конечно, отрицательно.
– Что ж, имеет право на своё мнение. Даже на неправильное. Всегда сложно найти в большом массиве данных что-то действительно важное. Золотые яблоки на дереве познания обычно висят на самых незаметных веточках. Так что, если хотите спросить совета, я вам скажу – попробуйте. Но учтите: стоить это вам будет дорого и неизбежно отразится на отношении к вам коллег-учёных, разрушит вашу академическую карьеру. А как передачу собираетесь назвать, что мне искать в телепрограмме?
– Режиссёр, Жанна Петровна – она сделала «Клуб кинопутешествий» и «Кинопанораму» – придумала название «Очевидное – невероятное».
В дверь позвонили.
– Что ж. – Лев Арцимович направился в коридор. – Несите кастрюлю в комнату, собирайте там на стол. А я пока президента встречу. Заодно сообщу ему о новой передаче. Может, расскажу в ней о перспективах астрофизики.
***
Академик Лев Арцимович не дожил до первого выпуска передачи «Очевидное – невероятное» несколько месяцев. Сергей Капица вёл её бессменно больше 40 лет. Несмотря на научные заслуги, его так и не избрали ни в действительные члены Академии наук, ни даже в члены-корреспонденты. Но в многочисленных письмах зрители обращались к нему не иначе как «Уважаемый Академик Капица». Незадолго до смерти Сергея Петровича наградили первой медалью за популяризацию науки. Сейчас награда носит его имя. Профессор Капица охотно принимал у себя на даче в Переделкино гостей, включая журналистов, и часто угощал их борщом собственного приготовления.
Я горжусь тем, что работал с Сергеем Петровичем Капицей в его журнале "В мире Науки" в последние годы его жизни.
Приложение
Борщ академический, очевидный и невероятный
- Говядина на косточке (охлаждённая) 1 кг
- Томатная паста 3 ч. л.
- Свёкла (средняя) 1 шт.
- Лук репчатый 1 шт.
- Морковь (средняя) 1 шт.
- Капуста белокочанная (небольшой) 0,5 вилка
- Картофель 4 шт.
- Укроп и петрушка 5-6 веток
- Масло подсолнечное 2 ст. л.
- Водка 1 стопка
- Сахар, соль, уксус, хмели-сунели, перец душистый (горошком), лавровый лист по вкусу
В большую кастрюлю складываем промытую говядину, хвостики петрушки, укропа и варим 30 минут. Картошку режем кубиками и засыпаем в кипящий бульон, варим 15 минут. Капусту шинкуем, отжимаем до появления сока, кладем в бульон (вместе с соком) и варим ещё 15 минут.
Трём морковь, режем кубиками лук и обжариваем на подсолнечном масле. Свёклу трём, выкладываем на сковороду с маслом, слегка поджариваем, чтоб не образовалась корочка, заливаем небольшим количеством бульона, добавляем томат-пасту, щепотку сахара, уксус и притушиваем.
Добавляем в бульон свёклу, варим 5 минут, затем добавляем хмели-сунели, перец горошком, лавровый лист и зажарку. Тонкой струйкой вливаем водку и варим примерно 5 минут.
Валерий ЧУМАКОВ
Фото: из архива автора
© «Белорус и Я», 2024
Дочитали до конца? Было интересно? Поддержите канал, подпишитесь и поставьте лайк!