ПРОДОЛЖЕНИЕ
После окончания колледжа я начал работать на своего отца, намереваясь сделать это неполной занятостью. Я надеялся накопить немного денег, а затем отправиться в путь, чтобы узнать, что это за мир. Но, конечно, один год сменил другой, и вскоре я оказался работающим профессиональным дрессировщиком собак в Canine College.
В свои первые годы работы на своего отца я не ставил под сомнение его теорию о стае, представление о том, что собачье общество организовано как иерархия доминирования под руководством альфа-личности. Ведь клиентами нашей школы были знаменитости из самых разных областей жизни. На стенах зала и офиса были в рамах развешаны благодарственные письма, ленты, пластинки и трофеи.
Когда у меня начали появляться собственные идеи о поведении собак, и даже когда они приводили к новым методам дрессировки (таким, как следование рекомендациям немецких тренеров по воспитанию щенков), я не считал, что противоречу тому, что делал мой отец. Я чувствовал, что просто создаю более совершенную теоретическую подготовку. Я мог включить свои новые методы в общую концепцию Canine College и способствовать его репутации, а не заменять её.
Однако в 70-е годы теоретическая почва под нашими ногами начала меняться, как раз когда я начал серьезно размышлять о природе собак. Бихевиоризм и модель доминирования волков и собак вышли в рынок идей. Самой яркой проблемой, вызвавшей наибольшие споры, стал вопрос о стерилизации. Я стал свидетелем поразительного изменения в том, как люди воспринимают собак-кобелей. Я отчетливо помню, как вопрос о том, стоит ли стерилизовывать щенка, начал беспокоить владельцев собак.
Они начали слышать от все большего числа ветеринаров и экспертов по собакам, что стерилизация приносит множество пользы мужским собакам, как с точки зрения поведения, так и с медицинской.
Определение моего отца собачьего социального поведения было традиционным: он считал, что индивидуальное мышление собаки формируется эволюцией, но всё еще составляет "свой собственный разум".
Но сейчас поведенческий факт стал подавляюще генно-центричным. Каждое поведение собаки виделось как функция доминирования, и поскольку доминирование связано с конкуренцией за ранг, чтобы обеспечить себе возможность размножения и продолжения своих генов, стерилизация собак удалит причину к собачьей агрессии. Тогда на собачьих владельцев было оказано сильное социальное давление, чтобы сохранить некастрированного кобеля, которого они в своих умах сравнивали с непредсказуемым насильником-психопатом.
Я не понимал, откуда возник повод для беспокойства. В нашей семье всегда были целые самцы в качестве домашних питомцев. Большинство собак-самцов, которых мы воспитывали и тренировали, были полноценными. Мы тренировали полицейских и личных охранников, и все они были не стерилизованными и вполне общительными вне службы, и жили долгую, здоровую жизнь. Когда собаки вели себя плохо, мы не приписывали проблему избытку тестостерона. В наших умах проблемные поведения представляли собой социальные, а не гормональные дисбалансы. Мы верили, что любая собака, воспитанная и тренированная правильно, может научиться вписываться в образ жизни своего владельца.
Дебаты о стерилизации стали больше похожи на теологический раскол. К 80-м годам вопрос о стерилизации стал злободневной темой. Стало практически невозможно вести рассудительный диалог на эту тему.
Я всегда считал, что стерилизация была излишней, и если я поднимал этот вопрос на встрече с собаководами, все раздражались на меня.
Когда я разрабатывал свою модель, для меня стало очевидным, что кастрированные самцы были более проблематичными, чем целые.
Я заметил, что чем сексуальнее были две собаки друг к другу, тем меньше, е, вероятность того, что они будут драться. Но логический аргумент казалось, не оказывал никакого влияния, и поэтому я научился осторожно подходить к этому вопросу. Когда я поднимал идею о том, что владелец щенков может сопротивляться их стерилизации, владелец видимо скрючивался при мысли даже поднимать этот вопрос с ветеринаром, заводчиком, тренером или соседом.
Мне казалось особенно странным, что это предполагаемое связывание сексуальности и агрессии касалось в основном только собак.
Когда биологи, антропологи, социологи и бихевиористы изучали приматов, они сосредотачивались на бонобо и восхваляли его сексуальность как ключ к его общительности. ( бонобо это человекообразная обезьяна) Для бонобо каждое общение, независимо от пола или семейной связи, сглаживалось сексуальным удовольствием другого. По моему мнению, собаки заставляют бонобо казаться более целомудренными по сравнению с ними, так что если больше сексуальности способствует коммуникационным узам, то почему бы не сохранить сексуальное влечение у собак? Тем не менее, было совсем наоборот: когда речь заходила о собаке, вдруг собачий бихевиоризм становился новым пуританизмом.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗАВТРА