…И тогда, безумный командор Ордена приказал обрубить канаты и разрушить мосты, ведущие к крепости, тем самым отрезав себе и своим рыцарям путь к отступлению. Так он дал врагам понять, что сдаваться они не намерены. Командор не хотел, чтобы сокровищами Ордена завладел ненавистный князь, всадивший ему нож в спину. Не хотел оканчивать свою жизнь под вой толпы, визжа от боли, в то время, как пламя костра начинает постепенно его пожирать - таков был удел многих из его братьев. Рыцари были настроены решительно. И никто и не помышлял о сдаче.
Осада была очень долгой. Припасы кончались, а княжеские войска и не думали сворачивать лагерь. Тяжёлые каменные глыбы, метаемые требушетами, постепенно превращали крепость в руины. Внутрь крепости забрасывали трупы животных, чтобы вызвать в гарнизоне эпидемию, но защитники не сдавались, с отчаянной яростью отбивая атаку за атакой. Впрочем, княжьи прихвостни не торопились. Время было на их стороне. Они знали, что защитники уже долго голодают, что один за другим, они падают, сваленные голодом, ранами или же начавшимися в крепости болезнями. Тот, кто не был убит в бою, медленно умирал мучительной смертью. Выжившие ослабели настолько, что уже едва волочили ноги и поднимали оружие. Именно тогда командор приказал всем рыцарям собраться в главном зале замка, и там же, и он сам, и его рыцари, поклялись в верности Ордену и повторили клятву, что ни князь, ни сам Папа, ни кто-либо из их слуг, ни сокровищ Ордена, ни их самих, не получит.
Что было потом - неизвестно. Потому что, больше ни звука не было слышно из-за закрытых дверей, и командора и его рыцарей больше никто и не видел. Да и вся крепость словно бы вымерла…
Потом, говорят, атакующие предприняли ещё один штурм. Они были удивлены тем, что не летят в их сторону стрелы и болты, не сыплются на них камни, не льётся кипящее масло. Крепость молчала. Ворвавшиеся во двор пехотинцы подняли ворота и опустили мост. Крепость словно обезлюдела, и ворвавшиеся в неё штурмующие удивлялись, как это могло случиться всего за одну ночь? Может быть, хитрый командор сумел вывести людей и сокровища? Не думая ни о чём, не мучаясь подобными вопросами, доблестные княжеские рыцари бросились обыскивать крепость, хранящую зловещее молчание. Ледяная, сумрачная тишина не пугала, а скорее изумляла и злила их. А некоторых и радовала - они верили, что нажива уже у них в руках! Глупцы! Если бы они знали, ЧТО, какое зло, затаившись, ждёт их в мрачных галереях и замолкших залах!
…Из двадцатитысячного войска выжил лишь один. Его подобрали крестьяне, населявшие окрестности гор. И это была лишь тень человека. Девятнадцатилетний парень, постаревший на четыре десятка лет, весь седой, трясущийся от наполнявшего его ужаса. Из того бессвязного бормотания, что рвалось из его сорванной от долгого и страшного крика глотки, понять можно было немного. Он говорил о тьме и духах преисподней, вырвавшихся на волю. Об оживших мёртвых воинах с истлевшей кожей и жуткими бледными глазами, не ведающих боли и страха, о чёрном колдовстве, ледяным туманом, окутавшем крепость и проклятии его. О том, что там разверзлись врата Преисподней…
Эти слова напугали крестьян и встревожили местного графа. Граф приказал завалить ущелье, ведущее к замку рыцарей Ордена и повелел выстроить там церковь, дабы слуги Божии днём и ночью усердно молились за души живых и мёртвых, не давая злу прорваться сквозь тяжёлые камни, а жители до сих пор сторонятся лесов и гор, окружающих замок, считая их проклятыми…
Много было охотников, пытавшихся узнать тайны Ордена и добраться до его сокровищ. Много было тех, кто верил в свою удачу и пересёк Каменный Вал, в надежде добыть славную поживу. Никто из них так и не вернулся — лишь ветер, стонущий среди камней оплакивал их души. Или же, это безутешно плакали они сами, проклятые, не могущие вырваться из пут злых чар и проклятия, окутавшего перевал и замок? Помните, дети мои, что лишь Небесные Сокровища надлежит искать и накапливать, лишь добродетелью и молитвой усердною заслужите вы спасение, избегните дьявольских соблазнов и бессильны пред вами будут силы тьмы.
Помните это, и не тревожьте покоя мёртвых…
Звон и резкая встряска заставили меня отвлечься от чтения, поднять глаза и осмотреться. Проклятие! Опять чуть не прозевал свою остановку! Подхватив плащ, я в два прыжка оказался у двери и в самый последний момент успел выскочить. При этом, правда, едва не угодил в лужу. Чертыхнувшись, я остановился у фонарного столба и стал запихивать книгу в портфель — там всегда слишком много бумаг в кожаных папках, других книг…но, иначе я не могу. Ведь, всегда может случиться так, что хватишься, а чего-нибудь нужного под рукой нет.
На ходу плотнее закутавшись в плащ, я зашагал по узкой аллее, по бокам обсаженной клёнами и обставленной редкими газовыми фонарями. Расцвеченные всеми цветами золотого и багряного, осенние листья, кружились на холодном, сыром ветру, и ярким ковром ложились на влажный булыжник брусчатки.
Глянув на кругляш часов на тусклой цепочке, выуженных из нагрудного кармана жилета, я понял, что приехал на сорок минут раньше, и значит, мог идти спокойно, наслаждаясь красотой осенних деревьев, и тяжёлого, безупречно серого неба, хмуро глядящего сквозь костлявые пальцы, полуобнажённых ветвей.
Итак, что мне известно? Известно, что случай, который мне собирались представить, не так однозначен, как кажется. И, чем больше им занимаются, тем больше вопросов он порождает, а зацепок и логических объяснений, напротив, становится всё меньше.
Мне рассказывали, что недавно, в клинику профессора Бауэра доставили девушку…кажется, ей поставили диагноз шизофрения. Она всё бредила о том, что её преследуют мертвецы. Мне такое часто встречалось. Обычно, мертвецы, или ещё какие бы то ни было похожие сущности, преследующие жертву, на проверку оказывались символическими проявлениями их страхов и ненависти, порождённые травмой, виной, болью и стыдом. Ввиду особенностей человеческой психики, непереносимо болезненные воспоминания и впечатления, вытесняются из нашего сознания, и попадают в невообразимо глубокий и бесконечный, тёмный, полный загадочной, удивительной и пугающей жизни, океан бессознательного. И там, питаясь сочащейся из душевных ран кровью, они растут, крепнут, обретают форму и суть, и постепенно захватывают личность перенесшего ужас человека. Мы думаем, что мы способны забывать. Да, мы, наше сознание, может, и забывает. Но душа наша помнит. И помнит всё в мельчайших подробностях, но милосердно скрывает от нас всю правду. Вполне вероятно, что с этой дамой случилось то же самое. Говорят, её подобрали в лесу, едва живую, измазанную в грязи, с налипшей на исцарапанное голое тело листвой. Вполне вероятно, перед нами жертва жестокого изнасилования, для которой эта боль оказалась слишком велика. Хотя, мне сказали, что следов изнасилования нет. Что ж, посмотрим, что скажет доктор Бауэр.
Впереди показались чёрные кованые ворота. Сквозь решётку ограды тянулись мокрые, облетевшие деревья, словно узники, умоляющие освободить их.
Отпер мне угрюмый, немногословный сторож. Сутулый, крепко сбитый, в грязном переднике и мятой шапке, с мутным, злым взглядом. Я ещё долго спиной чувствовал этот недоверчивый, полный свинцовой злости на весь мир, взгляд. Даже тогда, когда отошёл на приличное расстояние. Мне стало неуютно и неприятно. Правда, признаться, мне всегда неуютно и неприятно в обществе людей, а тем более людей незнакомых. Мне куда милее общество моих книг. Такова уж черта моего характера. Впрочем, при моей работе, никто не требует от меня близких отношений с человеком, которому я помогаю. Напротив, это даже бы мешало мне разбираться в хитросплетениях причинно-следственных связей опутавших душу и заставляющих её страдать. Посмотрим, насколько крепки узлы здесь, в этом случае.
Передо мной раскинулась живописная лужайка перед широким, трёхэтажным зданием, построенном, вероятно, два века назад, с колоннами на фасаде. Для обычного человека — каким был и я лет двадцать назад, — это здание имело бы облик гнетущий и даже угрожающий. Серые стены, узкие, зарешёченные окна, причудливая резьба и полусколотая лепнина. Кое-где даже проглядывали прожилки и пятнышки мха на фундаменте. От него так и веяло безысходностью, какой, наверное, веет от тюрем. Массивное, кряжистое, словно угрюмая, старая крепость, оно давило, душило. Казалось, оно грозит поглотить тебя, сожрать без остатка. Да, отчасти такие чувства оправданы. Попавшие туда редко возвращаются обратно… в обычную жизнь.
Я поднялся по серым каменным ступеням, и остановился у массивной, окованной железом двери. У металлических узоров, поддерживающих навес над просторным крыльцом, я увидел шнурок колокольчика. Я несколько раз дёрнул его и принялся ждать.
Дул холодный, промозглый ветер. Пахло землёй и прелой листвой. Шумели деревья, тянущие к свинцовым тучам колючие чёрные ветви.
Люблю осень.
Через мгновение, дверь отворили, и на пороге показался невысокий, кругленький человек с зализанными седеющими волосами, в расстёгнутом халате, наброшенном на тёмно-серый пиджак и круглых очках на мясисом носу. Из-за стёкол очков на меня смотрели глубокие, лучистые голубые глаза.
Доктор Бауэр тепло поздоровался со мной и пригласил войти. Голос у него был мелодичный, а рукопожатие, несмотря на некоторую рыхлость, по-молодецки крепкое. Ещё я отметил, что у него очень приятная, располагающая к себе улыбка, словно у чародея из старых сказок.
Я оказался в просторном светлом помещении прихожей, у гардероба.
Сдав одежду приятной старой даме-каштелянше, я последовал за профессором вверх по изгибающейся дугой мраморной лестнице.
— Очень рад, профессор, что вы согласились приехать, – говорил он, когда мы поднимались, – Я, честно говоря, в растерянности. Такое я вижу впервые.
— А что вас так удивило? – поинтересовался я, удобнее перехватив портфель.
Доктор хмыкнул. Мы подошли к его кабинету.
— Понимаете, – начал отвечать доктор, когда мы вошли в его просторный, светлый кабинет, заставленный книжными шкафами, до отказа забитыми книгами, – тот случай, который я хотел бы вам представить, он очень необычный...
***
Продолжение рассказа на сайте Author Today
Надеюсь, этот эксперимент понравится Вам, уважаемые читатели)