Странная и очень интересная штука жизнь. Многие во время философских раздумий ссылаются при этом на госпожу Судьбу. Мол, как она решит… И сам ты уже ничего с этим ее решением не поделаешь. Возможно, но ведь от кого, как не от самого человека, зависит, будут ли помнить о нем потомки спустя годы либо уже через пару поколений имя его затянется паутиной забвения. Или же заинтересованные и азартные историки будут продолжать перелистывать пыльные страницы архивных летописей и документов в попытках отыскать хоть какие‑нибудь факты о том, кто оставил свой след в истории России и далеких от столичных городов, таких как Бийск.
Осень 1767‑го. Бийская крепость
Для Стефана Уденцова Бийская крепость вот уж много лет как стала и местом служения, и домом родным, а офицеры, солдаты и крестьяне да ремесловые посадские — семьей. От того службой по делам церковным не ограничивался и, почитай, с первого дня своего пребывания в небольшой, но значимой в обороне рубежей государства российского сибирской крепости вел ежедневные записи: что случилось, кто прибыл, кто убыл, кто отдал Богу душу, а кому, напротив, Бог душу дал.
1767‑й для Бийской крепости оказался годом на события богатым. Сменился комендант — главный человек в крепости, который и за солдат, размещенных по казармам, ответ держал, и за посадскими пригляд держать был обязан. Ночью при свете оплавившейся свечи в своей толстой книге Уденцов делает запись: „…заместо Ивана Клейтина прибыл Антон Данилович Скалон. Человек покуда неведомый, но прибыл с семейством и женой своей на сносях находящейся…“. Спустя несколько месяцев Стефан, вновь открывая книгу, делает на чистом листе другую запись: „Семейство драгунского полковника Антона Даниловича Скалона прибавку имеет щастливым рождением сына его, нареченного по отцу Антоном же…“. О том, что новорожденному мальчику спустя 44 года предстоит войти в число первых героев — защитников России от Наполеона, постаревший священник, разумеется, не знал. Он искренне молился за его здоровье и здоровье матушки, его родившей. Он просто записывал факты крепостной жизни, которые в будущем станут главным источником воссоздания жизни Бийской крепости и ее славных жителей.
Бийское детство
— Карпыч!
— Что, ваше высокоблагородь? — улыбается солдат из инвалидной роты, приставленный к полковничьему отпрыску завроде как нянькой.
— А почто, тятенька, так‑то солдат да драгун ноне на плацу гонял? Я видел, уж больно суров он с ними. Ногу тяни… ружо готовь… збрую чисть! Вот ежели я, когда командиром стану так‑то не буду…
— Да, ясный ты ж мой соколик… — натруженная нелегким солдатским веком рука гладит головку мальчика. Своих‑то детушек не нажил, вот и прикипел сердцем к ребетенку. Хочь и барчук, а вот поди ж ты, сердечко доброе. Однако ж ответил, как надобно, по уставу. — Порядок, Антоша, в армии — первое дело. А тятенька твой в аккурат за него и отвечает. А солдат или драгун порядок чтить должен. Ежели в бой, дак без порядку в него и соваться не стоит.
Тут к разговору и маменька подоспела.
— Антошенька, ангел! Буквы учить пора…. Ступай на кухню, Карпыч, мы дале сами…
— Опять эти „азы“ да „буки“! — хмурится мальчонка. — Я в окно видал мальчишки посадские на речку побегли, а мне почто нельзя?
Далее последовала длинная маменькина речь об том, что негоже сыну полковника из древнего роду с крестьянскими знаться и об том, что надобно ему, Антоше, к службе царской готовиться загодя. Судьба у него такая — службу служить.
Мальчик вздохнул, открыл букварь и под присмотром маменьки начал зубрить алфавит. Деваться некуда. После обеду Карпыч принес ему вырезанную из дерева фигурку драгуна, сидящего верхом на коне. Корявенькая вышла, но все ж забава. Судьба не оставляла Антоше выбора — он будет драгуном. Так и жил. Тихо, сонно, практически не видя своего папеньку, которого в скорости после назначения комендантом с должности этой перевели на иную. Крепость Скалон-страший, к тому времени уже генерал-майор, передал Петру Четову, и его направили на подавление Пугачевского бунта. Из похода Антон Данилович вернулся с орденом Святой Анны I класса и вскоре получает новое назначение — командующего Сибирским корпусом. Помимо прочего за заслуги перед императрицей Екатериной Второй сын его — восьмилетний Антон Антонович зачисляется рядовым в роту лейб-гвардии Преображенского полка.
К зачислению в армию Антоша отнесся без особого интересу — мал был. Ну да такова служба, та самая, ответственная, о которой ему с самых пеленок Карпыч твердил. Папенька помер во время инспекции Усть-Каменогорской крепости. Там и захоронили. Так что сама судьба распорядилась: пора тебе, отрок Антон Антонович, взрослеть.
Антон и Павел
Впервые судьбы будущего героя Отечественной войны 1812 года и российского императора Павла Первого условно, пока только на бумаге, пересеклись еще в 1775 году, когда Антошу зачислили рядовым в роту лейб-гвардии. А капитаном в ней числился тогда еще наследник престола империи российской Павел Петрович.
Вторая встреча для генеральского сына, чья карьера была скорее обыденной и ничем не выдающейся, стала судьбоносной.
К той поре он, так ни разу и не увидав в глаза преображенцев, уж был переведен поручиком в Сибирский драгунский полк. Затем без какого‑либо покровительства дослужился до майора. И снова перевод: в Иркутский драгунский полк. Взлет начался в 1798 году, когда с небольшим количеством солдат Антон Скалон-младший получает предписание на командировку в Петербург для изучения новых порядков службы и „искусства одевания“. К тому времени принявший трон Павел Первый затеял военную реформу и начал ее с введения новой формы как для солдат, так и для офицеров.
По сути, целью сборов офицеров из отдаленных сибирских гарнизонов было постижение премудростей застегивания мундиров и напудривания париков. Однако император из большого скопления офицеров сразу отметил для себя и запомнил сибирского майора. Злопыхатели позже будут шептаться, что „Скалон, несмотря на юныя свои лета и пребывание в патриархальной Сибири, видимо, постиг политику жизни“, намекая на некую хитрость в поведении и умение выслужиться перед начальством. Но воспитанный по правилам офицерской чести и достоинства древнего рода Антон Антонович лестью никогда не страдал, а был прям и честен: и сам с собой, и с окружающими.
…На постоялом дворе под Оренбургом шумно как никогда. Господа — офицеры возвращаются из Санкт-Петербурга, вот и остановились на ужин да ночлег, а заодно и лошадок подкормить. Новенькая форма застегнута по‑павловскому рангу, парики… Мужичку, который суетится перед столом, форма кажется чудной и нелепой, но помалкивает от греха подальше. Успевает только кувшины да блюда подавать… А как гуси да курники съедены были, потянуло господ на разговоры и бренности, и глупости, и тягости службы… Кто‑то предложил раскинуть „Фараона“, раз уж общество знатное подобралось, уж и колоды на столе как‑то сами появились… Но идея сия понравилась далеко не всем. Из-за стола, резко откинув стул, встал молодой майор, которому, кажется, еще и 25 не исполнилось. Заговорил горячо, с сердцем.
— Я, господа, как и все, отлично знаю, как можно убить время, но точно так же, как и все, не знаю, как его возродить и вернуть! А посему предпочитаю его не убивать, а тратить драгоценные его крупицы с пользой для себя, людей ближних и Отечества своего, прадедами завещанного. Меня сложно убедить в том, что пустословие и лицемерное пребывание, как вы говорите, " на людях“ принесет обществу больше пользы, нежели мой, пусть и не всегда заметный, но честный труд, а душе моей — искренность мыслей моих. На сем откланиваюсь, дабы перед сном успеть почитать что‑нибудь полезное для дела. Много работы впереди, после с книгой не посидишь.
Окончив речь, майор вышел из комнаты, и уже через секунду его порывистые шаги были слышны на лестнице, ведущей на второй этаж, где располагались спальные комнаты.
— Это ж какая муха нашего Антона Антоныча укусила? — опешила компания.
— Не берите в голову, господа! Это же Скалон, медведь сибирский. Сроду в обществе настоящем не бывал. Возомнил из себя героя-философа. Не на дуэль же его за то, право, вызывать? — выступающий махнул в сторону двери, за которой скрылся Скалон и переключился на карты. — Раздавайте! Ставлю первую сотню, а дале как пойдет…
Тем временем Скалон достал из дорожного сундука записки императора по военному реформированию, они были ему куда как интереснее, чем „фараоновские“ пасы. Усмехнулся, вспомнив, как „штурмовал“ свои первые „азы“ и „буки“… Матушка…
Через два года после описанных событий Павел Первый начинает масштабную инспекцию дальних воинских гарнизонов. Не стал исключением и Сибирский корпус. Много военачальников тогда лишились мундиров и пенсий, кто‑то и вовсе был предан суду.
Приятным сюрпризом для императора стал отчет по Иркутскому драгунскому полку тридцатиоднолетнего подполковника Антона Скалона. Ему присваивают чин полковника. Еще через два года вновь приглашают в столицу. Повод — очередное звание: генерал-майора. На этот раз император не скупился в выражении чувств и уважения. На одном из смотров Павел пожаловал Скалону Анненскую шпагу. Это было знаком особой милости, так как орден святой Анны был единственным, которым Павел, будучи еще цесаревичем, мог награждать тех, кому симпатизировал, а Анненское оружие было его личным изобретением для „секретных“, не согласованных с императрицей Екатериной, награждений. Завершилась череда милостей дворцовым приемом.
— Вот мой сибирский Скалон! — представил он перед обеденной трапезой Антона Антоновича своему семейству и ближнему кругу.
Великосветская беседа прошла доверительно и, как казалось, искренно. Но снова за спиной начали раздаваться злые шепотки, пополз шлейф недобрых настораживающих слухов. Было ли это правдой либо вымыслом дворцовых злопыхателей, но говорили, что Павел, узнав о заговоре своих сыновей, составил документ, в котором обозначил Скалону не самую лицеприятную роль. В высочайшем указе якобы говорилось о том, что наследника престола следует заточить в Петропавловскую крепость, а второго сына Константина отправить в ссылку в Иркутский драгунский полк „под личный надзор“ верного генерал-майора Скалона.
Коронованный покровитель Антона Антоновича пал от рук заговорщиков через год после исторического обеда. Хорошая слава далеко бежит, а дурная еще дальше. Весть о том, что наследник, принявший трон, замешан в цареубийстве, долетела и до Сибири. Скалон, верный принципам чести, не желая служить участникам дворцового переворота, без раздумий подает рапорт об отставке и уезжает из Сибири в Курскую область с правом ношения мундира, но без пенсиона.
В документах передачи полка говорилось, что „…сдал свой полк он в прекрасном состоянии“. По требованиям того времени — в смысле фронтовых тонкостей — он довел его почти до совершенства. Однако судить о том, насколько полк был тогда подготовлен в боевом отношении, было нельзя, так как время было еще мирное.
Возвращение
Меж тем над Европой зарождался смертоносный ураган, имя которому было Наполеон. Антон Антонович с тревогой воспринимал новости о разрастающейся угрозе. Понимал, что рано или поздно ураган обрушится и на Россию. В 1805‑м, не внимая просьбам семьи, он пишет прошение о возвращении на службу, и через год Александр Первый восстанавливает его в армии в том же чине и должности шефа Иркутского драгунского полка.
Граф Ливен, ведавший при императоре назначениями, написал Скалону: „…Вы назначаетесь для приведения полка снова в отличное устройство, в каком вы оставили полк сей“. Скалон снова едет в Сибирь.
… — Антоша, такова солдатская служба…
— Карпыч, а ты мне еще солдатика вырежешь?
— Вырежу, родимый, куды ж я от тебя денусь…
Сны. Оттуда из детства. Они приходят к нам, когда нас убаюкивают дорожные ветра, дожди и ощущение возвращения домой. Туда, где и солнце было ярче, и деревья были большими. Но открываешь глаза, а его — детства — нет. Остаются разочарования и заботы взрослого человека. Служба.
В 1808 году генерал-майору Скалону поручают большую операцию — вывод сибирских полков к западным границам, в Волынскую губернию. За время почти полугодового перехода ни одного дезертира, ни одного отставшего по болезни, ни одного дисциплинарного нарушения. После первого марша последовал второй. И к 1812 году Антон Антонович успешно передислоцирует тысячи боевых офицеров и солдат-драгунов. После получения награды ордена святого Владимира 3‑й степени его назначают командующим драгунской бригады, состоящей сибирских полков. Подкрепление западным войскам пришло вовремя.
Каролина
— …В передовые линии с излишним рвением не лезу, памятуя о наших детях… Я тебе ничего не пишу о военных действиях, но только скажу, что Бог русских никогда не оставлял. Хотя враг и зашел далеко, но он падет от оружия нашего! — перо замерло над бумагой. Как же написать ей, родной и единственной, о том, как трепетно он ее любит. Антон Антонович склонил начинающую седеть голову над столом. Перед глазами — она. Юная. Как тогда, когда он, молодой офицер, увидел ее впервые на приеме у омского коменданта бригадира Христофора Кесслера.
— Знакомьтесь, Антон Антонович, моя дочь!
— Каролина… — легкий книксен, поворот головы, распахнутые, сияющие счастьем глаза.
Первый танец и стук сердца… Алтарь и пятеро сыновей. Большая семья, дружная, как и мечтал.
— … Непременно, если заболеют, лечи их медом и про липовый чай не забывай, голубушка. Помню, когда болел Данилушка, старшие устраивали ему спектакли, чтобы только он не плакал…
Строчки ложатся ровно, быстро. Вот-вот рассвет окрасит горизонт и война из страшного сна снова станет явью. Французов много. Очень много. Но об этом Каролине и детям он писать не будет. Ни к чему им сии волнения. Это у него служба. Довольно и того, что успел узнать о том, как добрались в безопасное место — в Белгород, а не остались „под французами“.
…Последний росчерк. Печать. Это будет его последнее письмо родным…
Молоховские ворота
Кавалерия Брюйера давила, обрушивалась лавиной на русские позиции. Кони, люди, все смешалось. Все окрасилось в единый цвет крови, смешанный с грязью, пылью и потом… Приказ пойти в контратаку в районе Молоховских ворот Смоленска, чтобы дать возможность отступить артиллерии и пехоте, Скалон принял спокойно. Хотя и понимал прекрасно: контратака будет короткой, и вернутся из нее не все его драгуны. Сбить напор французов удалось стремительным ударом с фланга. Выиграли не более 15 минут, но их хватило для отступления наших войск. Выполнив задачу, Скалон командует отступление. Сам находится в последнем эскадроне. Таков закон службы для офицера. Взрывы гранат. Пороховой дым. Тишина. Вернуться за сбитым с коня генералом адъютант и вестовые не успевают. Поле боя занимают французы.
О найденном среди убитых русском генерале было доложено лично Наполеону. Тот приказал похоронить в Королевском бастионе со всеми почестями. На похоронах присутствовал сам Наполеон, а с ним и генерал Павел Тучков, раненым попавший в плен в бою.
— Судя по фамилии, Скалон был француз? — спросил император.
— Скалон давно переехал из Франции в Россию… — ответил Тучков.
— А, понимаю! Верно, вследствие уничтожения Нантского эдикта… — задумчиво сказал Наполеон, бросая горсть земли в могилу русского генерал-майора. Впрочем, уже через пять минут он уже забыл о нем…
Сражение в Смоленске стало первым и единственным боем для Антона Скалона.
Целый год семья Антона Антоновича выясняла его судьбу. Расспрашивали пленных французов, писали обращения на высочайшее имя. Им говорили, что Скалон жив и, вероятно, находится в плену. Как погиб генерал, никто не видел, и родные охотно верили слухам о каком‑то генерале, будто бы отправленном во Францию. Найти истину смог брат Антона Скалона, который настойчиво опрашивал пленных и нашел свидетелей. Только после этого вдове Каролине Христофоровне Александр Первый назначил пенсию в 1800 рублей в год, а детей было приказано воспитывать за счет казны.
Неполученная медаль
В Эрмитаже на портрете в галерее героев уроженец Бийской крепости Антон Антонович Скалон написан в генеральском мундире Иркутского драгунского полка, шефом которого был много лет. При орденах — святого Георгия 4‑й степени на груди и святого Владимира 3‑й степени, святой Анны 2‑й степени с алмазами на шее. Рядом с георгиевским крестом — медаль в память войны 1812 года. На самом деле генерал носить эту медаль не мог потому, что медаль была учреждена лишь по окончании войны. Посмертных же награждений в те времена не было. Но при написании портретов как для галереи Зимнего дворца, так и для частных галерей, эту медаль часто рисовали на мундирах погибших офицеров и генералов. Делалось это по просьбе родных.
От земляков
В прошлом году по заказу АО „БПО „Сибприбормаш“ в Ростове-на-Дону из бронзы была отлита скульптура Скалона высотой 3,5 метра. Установлен памятник нашему героическому земляку на территории базы отдыха „Садко“. Высота вместе с пьедесталом составила 5 метров. Это уже не первый памятник Скалону в городе — у одной из проходной завода „Сибприбормаш“ ранее уже установлен бюст генерал-майора.
Жаль, что нет памятника в старой части города, где родился и вырос Антон Антонович. А еще, что нет ни одной улицы его имени в Бийске. А ведь в самом начале года в городе появились названия новых улиц и переулков: Дружбы, Лунная, Панорамная, Свободы… Может быть, пора и о героях, прославивших Бийск, вспомнить?
От автора:
Огромная благодарность бийским историкам и краеведам Борису Хатмиевичу Кадикову за оставленное наследство исторических фактов и Юрию Сергеевичу Исупову за разрешение использовать в очерках архивные данные, собранные им за многолетний период в государственных архивах нашей страны.
Марина Волкова